Анджелина Джоли играет последние дни оперной певицы Марии Каллас в небезупречном, но эффектном байопике Пабло Ларраина («Джеки», «Спенсер»), пополнившего свою галерею икон XX века.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
В сентябре 1977 года Мария Каллас (Анджелина Джоли), всемирно известная оперная дива на ранней пенсии, живет в роскошной парижской квартире с двумя пуделями, кухаркой (Альба Рорвахер) и дворецким (Пьерфранческо Фавино). Работа первой, помимо готовки, заключается в том, чтобы говорить Марии комплименты. Второй с утра до ночи передвигает для нее по дому огромный рояль, считает ее таблетки, забирает ее из ресторанов и пытается убедить ее побеседовать наконец не с галлюцинациями, а с доктором (Венсан Макен).
Сделав в прошлом году черную комедию про Пиночета-вампира, в этом энергичный чилиец Пабло Ларраин вернулся к своему более традиционному призванию — байопикам знаменитых женщин. По удивительному совпадению он заодно экранизирует донжуанский список греческого магната Аристотеля Онассиса: Жаклин Кеннеди, которую в «Джеки» сыграла Натали Портман, была одной из его жен, Каллас — многолетней подругой и, предположительно, любовью всей жизни (с чем согласен и этот фильм). Сценарий «Марии» написал маститый британец Стивен Найт, вместе с которым Ларраин исследовал унижения принцессы Дианы в «Спенсер».
В биографии Марии Каллас не было такой ошеломительной катастрофы, как те, что постфактум определили образы Дианы и Джеки Кеннеди, но певица была гречанкой, а это, как следует из фильма, уже половина успеха для трагедии. Арии из Верди и Пуччини, которыми «Мария» прошита, как золотыми нитками, прозрачно намекают на параллели между обреченными героинями опер и их великой исполнительницей.
Ларраин в первом же кадре показывает (очень деликатно — в финале камера переместится и увидит ту же комнату с более определенного ракурса) Каллас мертвой. Певица умерла в 53 года от разрыва сердца, случившегося на фоне многочисленных проблем со здоровьем. Следом мы возвращаемся на неделю назад — почти ничего специально драматического не происходит, но теперь над героиней нависает рок.
Каллас, не выступавшая несколько лет, вроде бы подумывает о камбэке и пытается работать с пианистом, хотя ее голос, очевидно, ослаблен (в этих сценах Джоли, насколько можно судить по комментариям для прессы, не то чтобы прямо поет за Каллас, но и не просто открывает рот). В остальное время она беззлобно препирается с домочадцами, тайком глотает успокоительное, гуляет по центру Парижа, который оператор-ветеран Эдвард Лэкман красиво снимает в золотистой осенней ретрогамме. Ее излюбленный спутник — воображаемый молодой интервьюер (Коди Смит-Макфи), напористый, но почтительный; ему Каллас поверяет некоторые интимные тайны прошлого.
Ларраин не гнушается черно-белых флешбэков, но по своему обыкновению не уходит в традиционный дотошный байопик, а лишь пунктирно обозначает ключевые пункты. Сожженные платья, неслучившийся ребенок, пухлая греческая юность, где мама (которую Каллас не простила) едва не подкладывала ее с сестрой под немецких офицеров, но ей удавалось вместо секса спеть «Кармен». Немного подробнее изложен роман с Онассисом (на роль грека Ларраин провокационно взял турка Ханука Бильгинера): баснословно богатый «урод», как он с готовностью себя аттестует, сперва напористо ухаживает, а затем бросает ради президентской вдовы. Сама Джеки в этот раз остается за кадром, зато в забавной сцене появляется еще живой Кеннеди, который вроде бы пытается приударить за Каллас, но получает (фигурально, конечно) по лбу.
Если воспринимать фильм как своего рода оперу, ему можно, вероятно, простить определенную помпезность и изобилие клише. В разговорах про искусство, например, Мария сыплет многозначительными трюизмами и лучше смотрится в бытовых ситуациях («Я не голодна, я хожу в рестораны, чтобы мной восхищались», — говорит она официанту, когда тот пытается пересадить ее с террасы в зал). Метафора про певчую птицу и ее клетку выглядит примитивной и назойливой (даже платок Hermes, в котором Каллас прогуливается по Пале-Рояль, украшен птичками). Вся линия про заботливых слуг, особенно про сутулого Фавино, который тут исполняет почти что «Бульвар Сансет», проникнута нафталиновым мелодраматизмом.
В Джоли сполна хватает и царственности, и хрупкости для этой роли, хотя певица, как напоминает хроника на финальных титрах, выглядела несколько более по-средиземноморски; отличная работа и, вероятно, будущая оскаровская номинация. Другое дело, что абстрагироваться от того, что это Анджелина Джоли изображает Марию Каллас (в отличие, кстати, от перевоплощений Портман и Кристен Стюарт), бывает трудновато. И центральная идея фильма (Каллас, мол, перед смертью наконец поет, хоть и слабенько, зато для себя, а не для других) не столько доказана, сколько заявлена: еще одно клише на тему женского пути. Но это ничего. Мы ходим в кино не за идеями, а чтобы восхищаться.
