Издательство Ad Marginem выпустило новую книгу чилийца Бенхамина Лабатута — автора полудокументальных повествований о великих ученых XX века, которые подходят к границам познания и обнаруживают за ними темные иррациональные миры. Герой романа «MANIAC» — физик и математик, заложивший основы важнейших научных прорывов, но не получивший заслуженной славы. Впрочем, для автора его судьба — лишь часть большой истории о том, как человеческие амбиции ведут человечество в бездну. Юрий Сапрыкин прочитал эту захватывающую и тревожную книгу.
Юрий Сапрыкин
Критик, писатель, руководитель спецпроектов медиа Кинопоиска
«Он был умнейшим человеком XX века».
«Пришелец среди нас».
«Есть два типа людей: он и все остальные».
Фразы, похожие на титры из трейлера, выложены по одной на странице: напряжение постепенно нагнетается. Рядом восторженные реплики очевидцев — вот, например, физик Юджин Вигнер признается, что видел в жизни много великих ученых и по-настоящему одаренных людей, но ни один не мог похвастаться таким быстрым и точным умом. «Он один все видел совершенно ясно». Вот это номер, мы уже в нетерпении; скажите, как его зовут!
«Его звали Нейман Янош Лайош.
Или Джонни фон Нейман».
Если имя героя, появившееся наконец после томительных пауз, ничего вам не говорит, это нормально. Нейман — современник Эйнштейна, Нильса Бора и Роберта Оппенгеймера, всегда остававшийся немного в тени: его портреты не висят в школьных классах, про него не пишут пьес и не ставят блокбастеров, имя и вправду не то чтобы на слуху. Книга Бенхамина Лабатута «MANIAC» — его первая биография, способная заинтересовать не только историков науки. Что в процессе чтения представляется все более удивительным: вслед за тизерами-комплиментами на первых страницах выясняется, что все тот же Нейман создал математическую базу для квантовой механики, сделал расчеты для взрывателя плутониевой бомбы, придумал теорию игр, на которую до сих пор опираются в экономике и военно-политической аналитике, задолго до открытия ДНК описал принцип репликации живой клетки и — что кажется сейчас самым существенным — построил архитектуру современного компьютера и заложил теоретические основы искусственного интеллекта. В какой-то момент приходится лезть в поисковик: что это за Форрест Гамп — со всеми знался, всё открыл и на всё повлиял, а мы такого не знаем? Уж не фантазия ли он?
В какой-то степени фантазия: чилиец Лабатут пишет своеобразный «полуфикшен» — истории, основанные на точных биографических данных, но дополненные художественным домыслом.
Его герои, великие ученые XX века, открывают и совершают ровно то, что про них написано в «Википедии», но, помимо того, мы видим их сны, переживаем их галлюцинации, вместе с ними улетаем за грань психической нормы.
Как в сериале «Ход королевы», где точные записи шахматных партий дополнены видениями героини, у которой фигуры время от времени начинают ходить по потолку. В книге «MANIAC» эта доля вымысла еще наложена на бесконечную анфиладу отражений: про Неймана здесь как бы рассказывают его родственники, коллеги и враги, и когда мы говорим «физик Вигнер признается», никогда нельзя быть уверенным, до какой степени сам Вигнер увидел так нашего героя, а где ему это видение приписал Лабатут. Судя по всему, в реальности все было проще: современники вспоминают о Неймане прежде всего как об обаятельном гедонисте и жизнелюбе, но у Лабатута он, скорее, внушает ужас. Нейман в этой книге — то ли современный Фауст, то ли сам Сатана; автору он нужен, прежде всего чтоб показать на его примере, до чего дошел прогресс.
В предыдущей (тоже переведенной на русский) книге «Когда мы перестали понимать мир» Лабатут рассказывает истории нескольких великих ученых XX века, которые дошли до границ познания и обнаружили за ними нечто темное и иррациональное, хаос, который правит миром. Лабатут стягивает невидимыми нитями политическую историю и научное познание: то, что открытие черных дыр совершается в окопах Первой мировой, глубоко не случайно; и в космосе, и на поле боя как будто действуют силы одной непостижимой природы — превышающие и разрушающие все человеческое. В книге «MANIАС» это ощущение формулирует герой ее развернутого пролога, физик Пауль Эренфест:
«Злой дух хочет завладеть сердцем науки, им движет иррациональное и логика одновременно, он собирается с силами и отчаянно хочет ворваться в мир, готовится внедриться в нашу жизнь через технологии, очаровав умнейших мужчин и женщин обещаниями наделить их властью сверхчеловека и всевидением бога».
В сентябре 1933-го Эренфест убил своего 15-летнего сына, страдавшего синдромом Дауна, а затем покончил с собой — то ли в ужасе перед приходом к власти Гитлера, то ли в отчаянии от того, в какую мрачную бездну несется человеческий разум; впрочем, для Лабатута это одно и то же.
Все начинается с механического ткацкого станка: однажды отец Неймана притащил домой диковинное устройство, которое может ткать узоры на полотне по заложенным в него перфокартам. Нейман еще в детстве заворожен тем, как сочетание нулей и единиц может нести в себе информацию о сложнейших структурах и позволяет воспроизводить их до бесконечности. Эти два мотива присутствуют во всех его открытиях: попытка найти точное математическое основание для любого сегмента реальности и сформулировать алгоритм бесконечного воспроизведения чего-либо — механической операции, вычислительного процесса, живого организма. Разброс интересов Неймана не был случаен: его отточенный, хирургически острый разум открывает одни и те же закономерности и в движении субатомных частиц, и в конфликтах ядерных сверхдержав. Могущество этого разума завораживает, на каком-то своем пределе он будто начинает сам по себе вырабатывать энергию, которая ведет все дальше и глубже. Во всем мне хочется дойти до самой сути, даже если в этой сути скрывается нечто разрушительное.
Участвуя в «Манхэттенском проекте», именно Нейман предлагает взорвать бомбу в воздухе над Хиросимой: так будет больше жертв. Он же будет настаивать, чтобы США первыми начали ядерную бомбардировку СССР — с точки зрения теории игр, это крайне рациональный шаг.
Вынесенная в заглавие аббревиатура MANIAC — всего лишь полушутливое название одной из первых построенных Нейманом вычислительных машин (Mathematical Analyzer, Numerical integrator and Computer), но в этой шутке есть доля физически ощутимой жути.
Впрочем, если бы книга Лабатута была только о том, как игры разума привели нас к Хиросиме и доктрине «взаимного гарантированного уничтожения», это было бы лишь повторение уже тысячу раз сказанного (и никого ничему не научившего). Но Лабатут (или Нейман, каким автор его рисует) идет дальше: интеллект уже в состоянии построить самую могущественную и/или разрушительную технологию, теперь он должен перейти границу между технологией и жизнью. Герои книжки подступают к этой задаче с разных сторон: одни пытаются создать цифровую саморазвивающуюся систему, которая эволюционировала бы по тем же законам, что и органическая жизнь; другие мечтают о космических кораблях, которые сами себя собирают, чинят, совершенствуют и и постепенно колонизируют Вселенную. Привычное утешение человеческого разума (возникающее и на страницах этой книги) — в том, что в жизни есть элемент ошибки, спонтанности, чего-то интуитивного и нелогичного, что не сможет просчитать машина. Собственно, эти постоянные сбои матрицы и делают живое живым. Но для Неймана и ему подобных это лишь еще одна задача, требующая разрешения: как сделать так, чтобы машина могла ошибаться, мутировать, совершать непредсказуемые и непросчитываемые поступки, действовать поверх и помимо всякой логики.
Как превратить машину в ребенка или молодого бога, который занят бесконечной свободной игрой.
История Неймана по всей сюжетной логике ведет к традиционному для европейской культуры выводу: непомерная гордыня будет наказана; что бы там ни возомнил о себе разум, материя ставит ему непреодолимую границу — еще вчера ты был близок к тому, чтобы заново сотворить жизнь на Земле, а сегодня корчишься от боли в терминальной стадии рака. Пронзающий миры разум не спасает Неймана от элементарной клеточной мутации, и все его сложносочиненные алгоритмы не позволяют сорвать даже посмертный джекпот: как видно из книжки, Нейман был уверен, что его имя уже вписано золотыми буквами в историю, но вот же, его портретов не вешают в школах, чтоб рассказать его историю заново через 70 лет после смерти; понадобился модный чилийский автор (тоже, если вдуматься, невозможное, непросчитываемое совпадение). Но Лабатут далек от всякого морализма и не выводит из истории Неймана никакого поучительного урока; напротив, физическая смерть в этой истории не решает ничего, идеи и расчеты в масштабах человечества долговечнее бренной плоти. Нейман умер, но дело его живет и везет нас туда, куда мы не хотим.
«Похоже, что постоянно развивающиеся технологии, — пишет Нейман в своем последнем письме, — приближают какую-то обязательную сингулярность, поворотный момент в нашей истории, за которым дела людей будет невозможно вести так, как мы вели их до сих пор. Прогресс станет непостижимо быстрым и сложным… Опасность создает не особенно изощренная деструктивность какого-то отдельного изобретения. Опасность имманентна. Нет лекарства от прогресса».
Книжка завершается развернутым эпиграфом — историей турнира по игре в го между корейцем Ли Седолем, лучшим игроком среди людей, и компьютерной программой AlphaGo. Машина победила в матче со счетом 4:1 как раз за счет того, что совершала нелогичные, совершенно немыслимые ходы. Играла, как человек, и даже более странно, чем смог бы человек. Понятно, зачем Лабатуту понадобился именно такой финал: мы говорим «MANIAC» — подразумеваем ИИ. Победа AlphaGo возвещает начало предсказанной Нейманом эпохи.
Лабатут даже не пытается вмешиваться в спор между считающими, что ИИ наконец все разрулит, и полагающими, что теперь-то нам и настанет крышка. Но в этом тексте чувствуется легкий озноб — еще более заметный от того, как бесстрастно он написан. Наступает какое-то новое нечеловеческое будущее, разница между человеком и машиной стирается, где-то рядом возникают новые формы жизни, которые невозможно представить, еще труднее понять. А поскольку это человеческое для нас незаметно и невообразимо, как знать, может, они и запутали нас уже в своей паутине, и все вокруг происходящее — лишь изощренная партия в го, которую разыгрывает притаившаяся где-нибудь на калифорнийских серверах цифровая протоплазма. И то, что мы еще испытываем по этому поводу тревогу и пишем алармистские тексты, ничего еще не доказывает: если совершенная машина должна время от времени совершать нелогичное и контринтуитивное, то хорошо прокачанный GPT, конечно же, обязан время от времени выдавать тексты о вреде GPT. Такие, например, как этот.
