В российский прокат выходит фильм из программы каннского «Особого взгляда». Василий Корецкий рассказывает, как традиционный сеттинг китайской чернухи 1990-х становится местом слома реальности в этой бережной экранизации «китайского Сорокина» — Юй Хуа.
Василий Корецкий
Кинокритик, старший редактор Кинопоиска
Что может быть мрачнее и депрессивнее российского криминального фильма 1990-х? Только китайский фильм о 1990-х! Тем более криминальный. Фильм Вэй Шуцзюня совершенно точно не разочарует любителей сумрачной чернухи, взволнованно ностальгирующих по вездесущему запаху табака, пластика и дешевых кожаных курток, по городскому разложению (мокрые от дождя руины трущоб, поросшие скудной травкой), по характерному тянущему звуку кассеты в заезженном до полусмерти магнитофоне, по густому липкому пару в осенних забегаловках на вещевых рынках.
Дело об убитой на берегу старушке по кличке Четверка разворачивается именно в таком мире: 1995 год, маленький городок где-то в дельте Янцзы (ничто не намекает на то, что этот регион веками считается одним из самых благополучных районов Китая). Город, поливаемый осенним дождем, очевидно, застрял между суровым колхозным прошлым и смутным капиталистическим будущим. Атмосфера тут как в «Платформе» Цзя Чжанкэ: лабиринты древних одноэтажных районов-хутунов уже обваливаются под грузом веков; рабочие общежития коридорного типа сносятся; в заброшенных зданиях лишь ветер и играющие в войну дети, одетые в странные реплики американских вещей (особенно дико среди всего этого выглядит куртка с символикой профсоюза дальнобойщиков Teamsters). Мир облезлых стен, деревянных скамеек, засаленных кухонь, эмалированных тазиков с нелепым аэрографическим узором и кружевных подголовников на диванах. Мир полунищих, сумасшедших, крепко пьющих людей с грубыми лицами.
Это типичный мир книг Юй Хуа — знаменитого китайского писателя-постмодерниста, которого наши литкритики называют «китайским Сорокиным». С таким же успехом его, впрочем, можно назвать и китайским Сигаревым. Действие книг Юй Хуа происходит в гротескной жесткой провинции, где человеческая глупость сочетается с кафкианским абсурдом, а социальный натурализм — с тонкими экспериментами с формой традиционных нарративов, пекинской оперы или китайских классических романов. «Только течет река» — уже четвертая экранизация прозы Юй Хуа (первой и самой известной была эпическая драма Чжан Имоу «Жить»), за основу тут взят рассказ 1987 года «Ошибка у реки».
Важным элементом мира Юй Хуа является музыка, и экранизация тоже во многом опирается на эмоциональное воздействие саундтрека, очень похожего на тревожно-чарующие саундтреки Курёхина. Добавьте к этому постояннее паузы в действии, во время которых камера со значением смотрит на качающиеся кроны деревьев или текущую воду грязной реки, — этому кино явно не хватает пленки «Свема»!
Но вернемся к делу, которое ведет уверенный следователь Ма Чжэ. Для эффективной работы под офис ему выделили целый заброшенный кинотеатр. Здесь в фильме возникают невольные рифмы с недавним сериалом Пак Чхан-ука «Сочувствующий», но роскошные возможности этой локации Вэй Шуцзюнь использует более изобретательно: тут и следственный эксперимент над свиными тушами, который с размахом проводят на сцене, и ироничная, вполне в духе Юй Хуа, рифма в сцене, когда Ма Чжэ смотрит фотографии из дела на слайд-проекторе, установленном в проекционной комнате кинотеатра.
Полиция суетится, но дело никуда не движется. Проявляя чудеса дедуктивного метода, герои движутся от улики к улике, от свидетельства к свидетельству, но каждое открытые лишь обнажает скелеты в шкафах местных жителей, не имеющие никакого отношения к делу. Ма Чжэ держится молодцом, тем более что дома у него тоже всё не слава богу: они с женой ждут первенца, и анализы показывают 10-процентный риск синдрома Дауна. Жена настаивает на том, чтобы оставить ребенка, днями напролет складывая гигантскую мозаику с изображением матери и счастливого малыша. Сыщик нервничает и уходит пить в лапшичную. Но литры вонючей рисовой водки никак не отражаются на его лице; о том, что что-то тут не так, невозмутимо свидетельствует лишь нарратив сценария. Кажется, Ма Чжэ помнит то, чего не было, и ищет то, чего не существовало. Конкретнее — медаль третьей степени, якобы полученную на прошлом месте работы, правда эту мысль предлагается понимать широко, в том смысле, что и с убийством тоже все мутно.
Точнее, с убийствами — трупов на берегу реки появляется все больше. Сыщик путается в показаниях, странных мотивах и происшествиях. Кажется, будто кто-то управляет полицией, намеренно толкая ее на четкий, но ложный след. Водка и делирий берут верх, героя посещают странные сны, и вот уже ни зрители, ни следователь, ни его начальство не понимают, где тут правда, где белая горячка.
Пазл складывается только у жены: в финале пославший все к черту и награжденный медалью третьей степени Ма Чжэ купает в ванночке румяного бутуза — диагноз не подтвердился. Да и тут есть ряд вопросов. Мы же сами видели, как он в ярости выломал несколько кусочков из той самой мозаики, что сейчас осеняет счастливое семейство. А с другой стороны, это же 1990-е — эпоха, в которой все оказалось не тем, чем выглядело в начале, и где запутались целые народы, не то что какой-то деревенский капитан.
