Дементьева: В 2010 году в России уже были крутые музыкальные фестивали всех сортов, а кинофестивали представляли собой немного инди-события, где в душноватом кинотеатре «Ролан» показывали фильмы эстонского режиссера Вейко Ыунпуу. На другом конце спектра был «Кинотавр», где, кстати, победили много хороших фильмов вроде «Изображая жертву» или «Свободного плавания». Но это было выездное мероприятие в сочинской гостинице «Жемчужина». Обычный человек мог посмотреть на картинки актрис в смешных платьях разве что в репортажах бессменного фотокора «Московского комсомольца» Геннадия Авраменко, и я вам точно могу сказать, что на «Оскар» или Met Gala это похоже не было.

Сорокин: Культурный ландшафт начала 2010-х был довольно неоднородным, но буйно цветущим. Основным кинотеатром, где проходили зрительские фестивали, был «35 мм». Сейчас на его месте находится Центральный дом предпринимателя, а в те годы он был средоточием фестивальной жизни. Большой зал — на 500, по-моему, человек — к 2010-му был уже потрепанным и, тем не менее, представлял стандарт показов без официоза для продвинутой аудитории.

В городе тогда проходило много фестивалей; среди них, допустим, Международный фестиваль современного кино «2morrow/Завтра» — пример большого однородного проекта, который планомерно развивался. Были фестивали молодого и независимого авторского кино, документального кино на стыке жанров, но ничего о музыке не было. Так что у нас появилось представление, что существует ниша и она почему-то пустует. Это была гипотеза, когда ты смотришь на что-то со стороны и думаешь: «Ага, это может быть интересно». А еще, конечно, это была авантюра. Ни я, ни Алёна не киноведы и не кинокритики. Я бы сказал, что наш уровень погружения в кино на момент возникновения Beat был advanced user. Мы стали собирать программу, и все неожиданным образом сложилось в калейдоскоп фильмов, которые в первые годы касались музыкальных явлений со всего мира.

Бочарова: 2010-й ознаменовал окончание нулевых, которые сильно ассоциировались с гламуром. Появилось поколение хипстеров, формировалась орбита московских событий и московских медиа, создававших этот московский мир, в первую очередь журнал «Афиша» и издание о креативных индустриях Look At Me например. Появились музыкальные фестивали — тот же Пикник «Афиши», куда ходили хипстеры, — а вот кинофестиваля не было. При этом я бы не хотела называть себя хипстером и даже в 2010-х себя хипстером не считала.

Бочарова: В книге Джона Сибрука «Nobrow», которая впервые вышла на русском в 2013-м и с тех пор переиздавалась много раз, была озвучена идея, даже откровение, что высокая культура легко соседствует с низкой. Мне кажется, в этом сочетании заключалась идеология 2010-х годов, которая транслировала мысль, что пали все авторитеты, что все смешалось. И наш фестиваль тоже был таким.

Хороший пример — фильм Кармакара «Виллалобос», который мы показали во второй фестивальный год. Это абсолютно академический режиссер, которого сильно беспокоят ракурсы, он не использует дополнительный свет, снимает одним кадром. И фильм тоже стал воплощением этой культуры nobrow: с одной стороны — высоколобый режиссер-синефил, с другой — популярный диджей Рикардо Виллалобос в героях.

Герасимова: Мы познакомились с Кириллом, когда он еще работал в клубе «Солянка»: наша первая встреча была именно там (и, по-моему, моя первая клубная карта «Солянки» досталась мне от Кирилла). В тот же день мы познакомились и с Алёной — так началась наша дружба и долгосрочное партнерство. Поскольку британских фильмов о музыке, искусстве и культуре каждый год выходило очень много, мы стали работать вместе каждый год, контента для этого было предостаточно — Британский совет поддерживал фестиваль с самого начала.

В течение этих 15 лет было много всего: Алёна, например, училась на одной из программ для творческих предпринимателей Бритсовета, потом мы устроили обменную историю с Sheffield DocFest — крупнейшим фестивалем документального кино в Шеффилде, — Алена ездила на Лондонский кинофестиваль на короткую стажировку и знакомство с киноиндустрией, мы привозили много самых разных британских режиссеров, устраивали вечеринки под старые манчестерские хиты во дворе Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка».

Сорокин: Долгое время мы проводили все фестивальные встречи в кафе и барах — в «Жан-Жаке», например. У нас было много историй про то, как рабочие встречи превращались в посиделки, скажем так, менее делового характера. Однажды мы просидели накануне фестиваля в «Джон Донне» на Никитском бульваре 10 часов: пришли в 7 вечера и ушли в 5 утра, так что хорошее было время.

Дома все-таки старались не встречаться по делам — только с нашим коллегой Ромой Крупновым. Он был одним из тех, кто вместе с нами стоял у истоков фестиваля и начал с нами работать в 2011-м, сначала был пиар-директором, а потом — исполнительным директором. И он, к сожалению, уже не с нами: Рома умер в 2022 году. Beat невозможно представить без того, что в него привнес Рома.

Бочарова: Я помню, как ландшафт 2010-х годов начал сильно расширяться, в том числе благодаря Сергею Капкову, руководителю Департамента культуры Москвы. Стало понятно, что эта орбита нас и наших друзей, нашей аудитории, наших интересов сильно шире, чем только музыка. Нам захотелось захватывать эти интересы и эту орбиту, потому что уже невозможно было сидеть в маленькой нише документального кино о музыке.

Перепёлкин: Наши отношения с Алёной и Кириллом начинались не очень гладко. Мы только запустили The Blueprint, и у меня возникла идея привезти фильм «Реальная цена моды», который только вышел и наделал немало шума на Западе. Я наобум написал продюсерам, они быстро ответили, что не против. А через несколько дней написали, что передумали и готовы везти его в Россию только через своих партнеров Beat Film Festival. Я не знал тогда ребят и, признаюсь, затаил обиду.

Сорокин: В парках развлечений есть такие кинотеатры — 4D, 5D, сколоченные из каких-то дощечек, где тебе обещают дополнительное измерение опыта. Измерение, как правило, сводится к тому, что там работает вентилятор, который какую-то мишуру вместо снега в определенный момент запускает тебе в лицо. Для своего поколения мы пытались создавать этот дополнительный опыт, это ощущение, выбирающееся за рамки экрана.

К «Стрелке» выстроилась гигантская очередь из людей, которые хотели посмотреть фильм про Daft Punk. Огромная летняя площадка в центре города, а после фильма на большой фестивальной вечеринке играет Антон Севидов, и это тоже большое смысловое соединение, потому что в каком-то смысле двустороннее усиление фильма и музыкального события.

Севидов: За историю Beat я несколько раз отвечал за музыку на фестивальных событиях, выступая с диджей-сетами. Например, на открытии в 2016-м на «Стрелке», когда фестиваль начинался с фильма про Daft Punk. А через пару лет в Нижнем Новгороде, во время Beat Weekend, участвовал в обсуждении фильма «Лоран Гарнье: Электрошок». Мы тогда говорили об истории возникновения техно и хаус-музыки, а продолжительную дискуссию о значении музыкального образования я помню до сих пор. Я, кстати, убежден, что оно не подавляет творческое начало, а только способствует его развитию.

Beat Film Festival для меня — мост между западной и российской культурами. Мы можем не только наслаждаться произведениями авторов, но и проникнуть в их творческий процесс, понять, что ими двигало, как они создавали свои хиты и шедевры. И в этом смысле фестиваль — площадка для культурного обмена и взаимопонимания.

Дементьева: Еще одна удача Beat — «Рейв в Иране» о подпольных вечеринках, впервые показанный в 2017-м и до сих пор с успехом показываемый на фестивале как один из хитов. На самом деле не лучший фильм на планете, но тут и провидческий выбор, и реально крутое название, и очень правильно выбранная тема — есть что взять на заметку, если ты, к примеру, российский документалист.

Сорокин: Мы всегда понимали, что классно создавать дополнительную ценность и делать из показов события, для того чтобы люди шли в кино с четким пониманием, что они там получат что-то отличное от того, как если бы дома просто включили фильм на компьютере. Q& A, дискуссии, кураторские программы и, конечно, вечеринки всегда были частью этой фестивальной жизни, такой же значимой и важной, как сами фильмы, которые лежали в основе.

Коркия: Я познакомилась с Алёной и Кириллом после того, как в программу был отобран один из моих самых первых документальных этюдов «Резкий и мягкий». Надо сказать, что Beat Film был в принципе для меня одним из первых фестивалей, и поэтому он навсегда останется очень особенным для меня. Это было классное важное ощущение: показать фильм в Москве куче знакомых людей.

Дементьева: Beat был спроектирован как вирусное мероприятие, которое внедрялось в лучшие новые площадки города: «Стрелку», «Гараж», «Художественный», «ГЭС-2» — и фестиваль легко притягивал к себе творческий класс в широком смысле. Алёна и Кирилл всегда делали Beat как клуб, куда легко попасть и где приятно находиться.

Бочарова: Когда закончились 2010-е и начались 2020-е, в фестивальных показах очень активно начала проявляться эмпауэрмент-повестка. Были фильмы, от которых мы особенно ничего не ждали и которые нас поразили. Например, картина про Марту Купер, которая, по сути, проломила дверь в мир нью-йоркского граффити и доказала, что женщина может быть известным фотографом в граффити-среде.

Еще один фильм, который в этом контексте сразу приходит в голову, — «Аалто». Несмотря на то, что он про мужчину-архитектора, это история, скажем так, восстановления справедливости с точки зрения авторства, ведь его жена была полноценным соавтором его архитектуры. Это тоже, как нам кажется, сыграло важную роль в том, насколько популярным стал этот фильм.

Сапрыкин: Мой любимый фильм во всей истории Beat — о Марте Купер. Видит бог, я не большой знаток и поклонник стрит-арта, но это кино не про граффити, а в первую очередь про человека. Про обаятельную, живую, увлеченную женщину, которая благодаря граффити нашла в своей жизни главную страсть и смысл, а потом еще оказалось, что этой страсти хватило на то, чтобы передать эту энергию многим и многим людям на много лет вперед. Мне кажется, что в этом фильме сошлись и типичный герой Beat Film, и принцип того, что делает сам фестиваль.

Я знаю, что создатели Beat Film много раз пытались определить: а вот кино, которое они отбирают на фестиваль, оно о чем? О музыке? О молодежной культуре? О стиле жизни? Ну в общем да, но как-то этого недостаточно. Для меня это все фильмы прежде всего о людях увлеченных и увлекающихся, о людях, которые высекают энергию, в общем, даже неважно из чего, из какой-то своей непонятной блажи и заражают этой энергией других. И этот импульс просто в силу своей чистоты и искренности как-то меняет наш состав крови. И фестиваль делает ровно то же, что его герои. Он где-то добывает эту энергию и передает ее нам. Для меня это огромная батарейка, заряда которой хватило уже на много-много лет, — и дай бог, чтобы этот ток не заканчивался.

Веденяпина: Перед каждым показом люди видели, как горит будущее. Это был ковидный год, и арт-объект Тимофея Ради Future отражал то, что все в той или иной мере чувствовали. Тогда мы впервые поняли, что экран — тоже пространство для коммуникации со зрителем, причем не только на тему кино. В сотрудничестве с Радей мы полностью доверились автору: то есть фестиваль выбирал того, чей голос в моменте созвучен ему. И дальше получается наше общее высказывание.

Бочарова: Кинофестиваль — это все-таки место, которое призывает сесть в соседнее кресло, в 30 сантиметрах друг от друга, в момент, когда ты понимаешь, что можешь заразиться. 2020-й был первым годом, когда всем организаторам событий пришлось ставить перед собой вопрос: а вообще нормально сейчас что-либо проводить?

Веденяпина: В первые пять лет существования программы победителям национального конкурса не вручали статуэтки. Когда мы поняли, что хотим это сделать, возник вопрос: а как эта статуэтка должна выглядеть? Одновременно стало понятно, что это должен быть своего рода анти-«Оскар». Мы переизобретаем визуальный стиль фестиваля каждый год, участники снимают документальное кино о той реальности, которая их окружает. У нас нет красной дорожки и кучи вспышек. Так появилась идея: пусть каждый год статуэтку делает современный художник — такой, какой он ее видит, вдохновившись фестивалем и его айдентикой. Это честно, и это не потеряет своей актуальности. Первые статуэтки мы сделали с художницей Курой Бродской, которая использовала самые разные материалы: металлический диск, найденный где-то под Тбилиси, гвоздь XIX века, который она нашла на заброшенной железной дороге. Когда смотришь на такие вещи, понимаешь, что Beat именно про это. Соединить, казалось бы, несоединимые вещи и сделать что-то созвучное времени.

Бочарова: Думаю, если бы не было пандемии и опыта 2020 года, мы бы не так хорошо понимали, что нужно делать в 2022-м. Снова возникли этические вопросы. Снова чувство страха и растерянности, непонимания, что делать дальше. Стало ясно, что одна беда следует за другой, а мы можем только предлагать фестиваль как место — и онлайн, и офлайн, — где более безопасно, где можно выдохнуть. В этой беде не хотелось оставлять людей одних. Нам хотелось представлять интересы людей, которым нужен был фестиваль, это чувствовалось очень остро.

Бочарова: Последние годы заставили нас посмотреть на фестиваль с новой точки зрения. Мы всегда старались делать его человечным — просто в 2010 году это значило, допустим, отсутствие красной дорожки и деления гостей на ВИП и не ВИП, а в 2020-е годы человечность обрела другие формы, но продолжила быть важным акцентом.

Филатов: Когда в Нижнем Новгороде проходит Beat Film, это прекрасная причина встретиться с хорошими друзьями, профессионалами в области моды и искусства. Часто художники нашей студии «Тихая» принимали участие в дискуссиях после показов, что давало шанс актуализировать и свою практику в широком контексте. В прошлом году в Москве я участвовал в дискуссии, посвященной фильму «Сны отеля «Челси“», и эта встреча стала толчком к сближению и дружбе с несколькими прекрасными институциями.

И на этой московской сцене я бы сказала, что Beat — это вполне себе проект-долгожитель, но совершенно точно не старичок.

Фестиваль входит в свое 15-летие, с одной стороны, молодым духом; с другой, если возвращаться к метафоре человека, на его взросление выпали трудные времена. Нас, в общем, как и всех, изрядно помотало. И кажется, что мы входим в новый возраст окрепшими и осознавшими, как можно сказать про человека, свою цель в жизни, что ли. Проект понимает, для чего он существует. У него классная команда, состоящая из трех поколений, и все причастные к нему обмениваются опытом, применяют свои сильные качества.

Веденяпина: Думаю, всем знакомо ощущение перед днем рождения: надо вспомнить все, что было, подвести итоги, построить планы. А на самом деле ты чувствуешь себя очень уязвимым, и в голову начинает лезть куча вопросов — хочется, чтобы тебе сказали что-то хорошее или просто побыли рядом. То, как создавался креатив 2024 года, чем-то похоже на такое ощущение. В этом году мы говорим не столько о том, что вы увидите на экране, или о том, что происходит вокруг нас. Мы говорим об ощущении, которое создает фестиваль из года в год. То есть в каком-то смысле рассматриваем сами себя.

Мы любим задавать вопросы, но слоган этого года — ответ. «Чтобы быть» — так он звучит. И этим ответом мы приглашаем к диалогу. Очень хочется, чтобы вопрос каждый придумал сам для себя. Думаю, что даже для каждого в команде этот вопрос будет разным.

Текст и интервью: Анастасия Каменская (шеф-редактор и креативный директор редакционных проектов «РБК Стиль»)

Иллюстратор: Александр Черепанов