В российский прокат выходит одна из самых резонансных картин последнего времени — жестокая история обреченного захвата суда вооруженными старшеклассниками, снятая казахстанским режиссером Диасом Бертисом («Черный двор») в Кыргызстане. О силе и слабости этого социального боевика рассказывает Олеся Новикова.
Олеся Новикова
Кинокритик
Конец нулевых, кыргызская глубинка, маленький городок на берегу Иссык-Куля. Жестокий закон улиц постепенно уходит в прошлое, и быть бандитом уже немодно. Но выросшие на этих улицах пацаны еще носят в кармане складной нож или кастет, они привыкли противостоять всему и всем. Актан мечтает вступить в ряды ГКНБ (местная ФСБ), как когда-то его дед, и после школы собирается в Бишкек. Его лучший друг Куба планирует остаться работать в шашлычке старшего брата. Но украденный им во время стычки с милицией табельный пистолет разрушит планы обоих. Трофейным оружием можно пощеголять перед товарищами или попугать назойливого сынка местного депутата, пока оно случайно не окажется в его руках. Прогремит выстрел, упадет тело… Однако если у тебя батя в чинах, то алиби гарантировано даже при наличии свидетелей. Не дождавшись справедливости от закона, слово — и калашников — берут двое друзей: «Всем стоять, суд не окончен!»
Для казахстанского режиссера Диаса Бертиса «Приговор» — уже второй совместный с Кыргызстаном проект (после веб-сериала «Черный двор», мегахита 2023 года, прозванного азиатским «Словом пацана»). В продолжающем пацанскую тематику фильме Бертис окончательно избавляется от романтизации бандитизма и беспощадно атакует зрителя сверхдозой насилия. Школьники с пушками, мусора с дубинками и спецназ с базукой — всё везде и сразу.
Режиссер заверяет, что сюжет основан на реальной истории, скрываемой властями (если верить титрам, в 2008 году несколько вооруженных школьников захватили РУВД; в фильме его заменили на здание суда). Впрочем, если даже этот инцидент имел место, сценарий, очевидно, сильно нафантазирован. Обстоятельства утрированы, в них компилируются разом все язвы общества; персонажи гротескны — уродливые образы должностных лиц настолько гиперболизированы, что становятся карикатурой.
Флешбэки и флешфорварды дробят историю на пазл, пересобирать который приходится зрителю, меняющему свое отношение к героям от сцены к сцене. Три личные истории, три взгляда на произошедшую трагедию, один итог для всех. Найти виновного трудно. Тут зло порождает зло, и цепь насилия соединяет поколения; все воспитание в семьях героев построено на подчинении и страхе. С другой стороны, эпидемия безотцовщины 1990-х (кого-то бросили, у кого-то отца «бухой мент забил до смерти» и т. п.). Сюжет закручивается как водоворот и засасывает героев в бешеную карусель фатальных событий. Подготовиться к самому жесткому не удастся: кульминация вынесена в начало, мы сразу же знаем, что нас ждет полуторачасовое кровавое месиво.
Тестостероновое кино Бертиса близко и «Слову пацана» (бешеной энергией съемки), и народным трагедиям Юрия Быкова (морализаторским пафосом). Снятые ручной, постоянно подвижной камерой, порезанные нервными джамп-катами и подсвеченные красивым закатным светом разборки и погони по промзонам сочетаются с простосердечным нотациями-проповедями, которые автор читает циничному обществу. Читает буквально, голосом нарратора-рассказчика. Во многом шокирующий эффект «Приговора» вызван этим странным, архаичным, даже фольклорным сочетанием натуралистической жестокости и сентиментально-поучительной интонации (плюс совершенно глянцевая картинка, больше подходящая ромкому).
В истории мирового кино такой «коктейль Молотова» многократно замешивали Триер и Аронофски, а на постсоветском пространстве — разве что Луцик и Саморядов, да и то в далеких 1990-х. Впрочем, стать с ними наравне Бертису пока мешает крайняя скупость, если не сказать бедность, визуального словаря (главные повторяющиеся рефреном образы тут — кладбище и весы, и последние из атрибута Фемиды превращаются в мизан); не случайно приходится прибегать к закадровому тексту, а эпилогом фильма служит аят Корана.
Вся режиссерская палитра умещается, пожалуй, в задорный слоган фильма — «Пацаны против системы». Впрочем, есть в этой намеренной простоте свое пацанское очарование. Веское слово — главное оружие большинства современных казахстанских кинематографистов: какую бы поэтику кино они ни выбирали, все самое важное произносится ими вслух.