Новый роман писательницы Яны Вагнер, по чьему «Вонгозеру» снята этапная для российских сериалов «Эпидемия», тоже просится на экран. Это история про будто обезличенных людей, застрявших со своими автомобилями и заботами в огромном московском тоннеле.
Галина Юзефович
Литературный критик
Воскресенье, лето, вечер. Пробка на въезд в Москву, какая-то в этот раз особенно длинная и неподвижная. Полторы сотни машин стоят в трехкилометровом Северо-Западном тоннеле, их пассажиры изнемогают от духоты и скуки, всем хочется поскорее домой, ведь уже поздно, а завтра рабочий день. Легковушки с дачниками, детьми, собаками и котами. Газель «Напитки из Черноголовки» с юным таджиком-водителем, ни слова не понимающим по-русски. Рейсовый автобус с пассажирами. Начальственный лимузин с престарелым чиновником, его помощницей и охранником. Минивэн с бригадой строителей. Польский рефрижератор. Полицейская машина с избитым арестантом на заднем сиденьи. Красный кабриолет с накачанным загорелым пижоном и его неотразимой юной спутницей.
Без малого пятьсот абсолютно случайных человек, объединенных только одним — тягостной неподвижностью. Которая, однако, взрывается в тот момент, когда от задних рядов до передних и обратно прокатывается тревожная новость: у тоннеля больше нет ни выезда, ни въезда. С обоих его концов сомкнулись мощные бетонные двери, а для верности перед ними c потолка упали гигантские железные решетки. Пятьсот абсолютно случайных человек заперты в замкнутом пространстве на неопределенный срок, и помощь совсем не торопится, как бы намекая, что и на поверхности все тоже неблагополучно.
Триллер Яны Вагнер «Тоннель» начинается как классический роман-катастрофа, и тренированный читатель с первых страниц начинает ждать наперед заданной рифмы «роза». По законам жанра все герои в этой точке должны поделиться на благородных храбрецов с одной стороны и подлецов и трусов — с другой. Дальше, понятное дело, с потолка начнет капать, погаснет свет, провалится пол (ну, или случится еще что-то не менее ужасное), и медитативное ожидание сменится лихорадочным экшеном. Герои будут всех вызволять, трусы по мере сил пакостничать, выбраться на поверхность удастся не всем, но дети и животные не пострадают. Знаем, плавали.
Автор рушит наши комфортные ожидания буквально с первых страниц. То, что мы доверчиво приняли за роман-катастрофу, стремительно разворачивается в жесткую и жутковатую социальную антиутопию. Тоннель под Москвой-рекой оказывается моделью России или, если взять шире, всего мира. Точно так же, как и в реальности, люди здесь не укладываются в четкие амплуа, не делятся на хороших и плохих, храбрых и трусоватых. Они непоследовательны и подвластны сиюминутным порывам, ими движет то внезапное благородство, то лихая удаль, то злость, то сострадание, то иррациональная паника.
Яна Вагнер намеренно не дает своим героям имен — почти всех обитателей тоннеля мы знаем под прозвищами: Кабриолет, Стоматолог, мама-Пежо, «УАЗ-патриот», Визит-профессор, Фольксваген, Чиновница, Газелист… И этот прием, будто бы способствующий низведению персонажей до уровня масок, типажей, производит ровно обратное действие. Он высвечивает принципиальную несводимость людей к простому набору характеристик. Все герои «Тоннеля» выглядят нелогичными, несовершенными, разными и именно поэтому такими пугающе живыми. Каждый читатель найдет среди них того, к кому сможет подключиться — этот прием выкручивает сопереживание на максимум.
Запертым людям не хватает ресурсов — воды, еды, информации, пространства, чтобы справить нужду. И эта общность проблем максимально проявляет человеческую индивидуальность. У кого-то проблемы попроще, у кого-то посерьезнее: у беременной отошли воды, кому-то срочно нужен инсулин, юноша умирает от дурацкого перелома просто потому, что нет антисептиков и антибиотиков. У кого-то мотивация очевидная — успокоить измучившегося ребенка с аутизмом, накормить кота, найти потерявшуюся дочь-подростка. У кого-то менее прозрачная — выместить на случайно подвернувшихся людях давние обиды. Кто-то упивается стихией хаоса. Кто-то и вовсе непонятно что делает. Зачем, спрашивается, помощница загадочного вельможи в лимузине переписывает всех обитателей тоннеля? Что она планирует делать с этим списком?
Читайте также
В замкнутом пространстве на очень ограниченном временном промежутке (время действия романа — 28 часов) Вагнер ухитряется выстроить толстовского масштаба роман-эпопею, в котором читатель может наблюдать сразу и «горний ангелов полет», и «дольней лозы прозябанье», и общую динамику происходящего в тоннеле, и множество локальных сюжетов — неловких, трогательных, понятных. Эпического размаха битва за воду — локальный аналог Троянской войны — соседствует с негромкой драмой лейтенанта полиции, смертельно влюбленного в красотку из кабриолета. Героическое пробуждение в скромном стоматологе истинного целителя, готового брать на себя ответственность за всех больных и увечных в тоннеле, оттеняет почти комическую сцену штурма рефрижератора с едой. Десятки персональных историй, сложным образом переплетаясь и не теряя при этом самостоятельной ценности, образуют картину одновременно величественную, страшную и щемяще человечную.
Роман писался шесть с лишним лет, и это обстоятельство сообщает ему ту многослойность и глубину, которые невозможно имитировать, они возникают только в результате долгой, медленной работы с текстом. В случае с «Тоннелем» это привело к парадоксальному результату: в отличие от предыдущего, стилистически барочного и избыточного романа Вагнер «Кто не спрятался», в «Тоннеле», кажется, не осталось ни одного лишнего слова. Писательница словно бы намеренно экономит на прилагательных и наречиях, сводя всю ткань повествования к сухим и убористым, предельно конкретным формулировкам.
«По-хорошему, раненых вообще не стоило никуда переносить. Их опасно было переносить, и в особенности мужчину с дробиной в позвоночнике, которого даже трогать было нельзя. Весь тоннель одинаково был замусорен, нестерилен, и никакая его часть под госпиталь одинаково не годилась, а тем более под самозваный, фальшивый госпиталь, где не было ни хирурга, ни врача скорой помощи, ни даже парамедика или медсестры, а только стоматолог из клиники „Улыбка“, который за двадцать лет тихой своей практики не резал ничего серьезней десны. Это было плохое решение, неправильное, как и все предыдущие. Но, кроме него, принимать решения вдруг оказалось некому, а остаться там, где стреляют дробью в людей, ему показалось еще неправильней, и все вокруг мгновенно с этим его решением согласились. Как если бы кто-то — неважно кто — просто-напросто должен был хоть что-нибудь наконец решить. И вот тогда все случилось очень быстро, почти само собой: откуда-то сразу взялись и люди, и вода, полотенца и одеяла, чтобы переносить раненых, а стоматологу оставалось только выбрать место — куда, и он выбрал, потому что, кроме него, по-прежнему было некому. И с той же скоростью в этом случайном месте — недалеко, всего минутах в пяти от страшной двери (которое выбрал стоматолог, не уверенный в своем выборе), — другие уже, новые люди принялись растаскивать машины, чтоб это место освободить. А после и так же быстро туда понесли воду, прокладки и памперсы, десятки автомобильных аптечек и даже уцелевшую чудом бутылку дачного самогона. Словом, сделали все, что он им велел, как если бы у него было такое право. Только в госпиталь это случайное место все равно не превратилось, и он, стоматолог, права такого, разумеется, не имел и в решения свои уже больше давно не верил».
Однако этот выверенный стилистический минимализм не выглядит скупостью или, упаси господи, бедностью — он лишь усиливает напряжение, делая его порой почти болезненным. Ломая все сюжетные ожидания, деконструируя жанр романа-катастрофы каждым следующим абзацем, Яна Вагнер наполняет свой текст глубинным, совершенно не формульным драматизмом, лежащим, как и любой подлинный драматизм, в первую очередь в пространстве человеческой души.
