25 января в прокат выходит самый, пожалуй, ожидаемый фильм года — «Мастер и Маргарита», новая экранизация культового романа Булгакова в современном осмыслении. Сыгравший в картине Мастера (или не совсем его), Евгений Цыганов рассказал о том, верит ли он сам в мистику и почему согласился сниматься вместе с женой Юлией Снигирь в главных ролях.
Известно, что любая экранизация «Мастера и Маргариты» автоматически сопровождается трудностями поистине мистическими или даже мировыми катаклизмами. Картина Михаила Локшина не исключение: международный прокат картины планировала Universal, партнером фильма был заявлен бренд Cartier, зарубежные фестивали ждали премьеру, но февраль 2022 года спутал все карты (подробнее о фильме мы писали здесь). Евгений Цыганов, сыгравший Мастера, считает, что отчасти это делает фильм только острее: на фоне слома старого мира трагедии отдельных людей звучат куда убедительнее. О том, как не сойти с ума, пытаясь осознать множество слоев романа Булгакова, и чем бескомпромиссность отличается от обреченности, — в его интервью Кинопоиску.
— Ну как, у вас есть ощущение, что вот оно, сняли великое кино?
— Как-то уже в вашем вопросе заложена ирония. Режиссер Миша Локшин очень внимательно отнесся к этому материалу и со сценаристом Романом Кантором придумал достаточно нетривиальный ход, позволяющий быть не только иллюстраторами романа, но и авторами собственного произведения. В фильме появился мир писателя, который пишет роман «Мастер и Маргарита» и живет в 30-е годы прошлого столетия — время так называемой стройки века. А события романа, который он пишет, разворачиваются для него в некоем будущем построенного социализма. Миша это объяснял тем, что во времена, когда Булгаков писал роман, на Патриарших не ходили трамваи, но их собирались запустить. А если это построенный социализм, то в нем уже есть Дворец Советов, в небе летают дирижабли, и именно в построенный социализм приезжает Воланд, потому что ему интересно увидеть результат: а что же, ребята, у вас получилось? Дальше перед нами стояла задача найти общую актерскую интонацию. Задача непростая, потому что, с одной стороны, «Мастер и Маргарита» предполагают определенную яркость, понятную всем, а с другой — если с этой яркостью переборщить, то получится «некий актерский перепляс». Булгаков для этого — благодатная почва, как любая сатира. Не знаю, насколько удалось сделать так, чтобы вышло цельно. Я еще не видел кино… Ну и потом я, наверное, не самый объективный зритель. В любом случае, фильм должен быть очень красивым, а великий он или нет, покажет время.
— Но вам же, наверное, важен его успех?
— Мой мастер Пётр Фоменко говорил, что в нашем деле иногда предмет разговора важнее успеха. Не знаю, мне сложно судить по поводу какой-то успешности или неуспешности. Наверное, я уже в той категории, когда могу говорить «с годами», и вот мне кажется, что с годами все-таки ожидание успеха от фильма, в котором снялся, не настолько острое. Сам факт, что фильм выходит, — это уже чудо. Это все-таки Булгаков. «Мастер и Маргарита» — это такая штуковина, которая может не случиться просто потому что.
— Сложности с выходом фильма довольно показательно зарифмовались с тем, что переживает Мастер, когда помимо его воли важная для него работа теряется на фоне великой стройки нового мира. Вы чувствуете, что роман сегодня стал еще актуальнее?
— Когда происходят катаклизмы, то классические и даже не очень классические произведения начинают звучать особенно остро, и зритель начинает воспринимать текст внимательнее. Это я как театральный актер вам говорю. Не обязательно это должны быть катаклизмы на уровне мировом или государственном, но даже на личном. Смерть близкого человека и для артиста может изменить целиком его понимание и восприятие роли, а значит, и для зрителя, который придет в зал. А когда эта болячка общая… Как сказала одна критик, придя не так давно на спектакль: «Я слышала биение сердца зала». К сожалению, это биение сердца зала очень сложно услышать в спокойные времена. Его отчетливее слышно, когда всем становится действительно тревожно.
— Я как раз перед интервью был на вашем спектакле «Я Сергей Образцов», и он мне показался отчасти созвучным вашей роли в фильме. Там тоже много разных сломов, коллективной и личной боли. Насколько вы из одного персонажа что-то брали или не брали в другого или это у вас абсолютно разделенные сущности?
— «Образцов» создавался параллельно со съемками «Мастера и Маргариты», поэтому, возможно, они действительно приобрели схожие черты. Но если от Сергея Владимировича нам осталось очень много — разных записей, включая звучание голоса, его манеру, — и тут можно было на что-то ориентироваться, то в случае с Мастером, как ни странно, мы ориентировались на то, что есть мнения, будто прототипом главного героя был сам Булгаков. Но никакой хроники, связанной с Булгаковым, толком не осталось, и мы не знаем, как он разговаривал, двигался. Тем не менее связь между Мастером и Образцовым в том, что оба они те, кого принято называть творческой интеллигенцией. Это люди создающие, увлеченные тем, что они создают, в некотором смысле хрупкие, чувствительные, рефлексирующие, думающие. И все это может стать для них и проблемой. Как мы знаем, от переживаний и мыслей люди заболевают, в том числе нервически. Но, с другой стороны, творчеством можно и спасаться от таких недомоганий, как, например, депрессия. В театре говорят: сцена лечит. Артист приходит заболевший, ему очень плохо, он выходит на сцену, и на эти два часа ему становится лучше, и дышится, и ходится.
— Ну, к примеру, Мастер — человек, который отторгает компромиссы, выходит из системы, где люди говорят: «Старик, ты же понимаешь». Он просто наблюдает за тем, как тлеет город. В этом смысле Образцов гораздо больше компромиссов в своей жизни допустил, на то он и не вымышленный персонаж. Как вы в этом смысле смотрели на своего Мастера? И насколько примеряли на то, что сейчас происходит, скажем так, в актерской среде?
— Мне кажется, что говорить о бескомпромиссности Мастера не совсем корректно. Речь, скорее, об обреченности. То, что он делает, не нужно обществу, людям — никому. И тут появляется женщина, которая говорит: «Мне это нужно».
Сейчас многие обсуждают, а может ли существовать искусство в концлагере, а может ли существовать искусство во время войны, насколько это оправданно. Дмитрий Анатольевич Крымов, к которому я с огромным уважением отношусь и считаю его одним из крупнейших художников современности, говорит так: можете писать — пишите. Тем более что если мы говорим о терапии, часто это становится просто спасением для самого автора. У Образцова это были куклы, у Параджанова — коллажи, у Мастера — его роман.
— Все-таки кого вы играете? Мастера или Булгакова?
— Писателя, который вроде бы и Булгаков, потому что пишет роман, написанный Булгаковым, но при этом он не Булгаков, а все-таки мастер из романа. В первый момент может возникнуть вопрос: а позволительно ли так обращаться с великим романом и его автором? Но Булгаков же взял на себя смелость написать разговор Иешуа и Понтия Пилата. А этот Иешуа — это Иисус или все-таки не совсем Иисус? И если Иисус, как он мог себе позволить писать за него прямую речь? Это не чересчур ли?
— Раз мы выше заговорили о спасении: вы как спасаетесь персонально?
— Рядом со мной любимые люди. Моя семья, мои друзья. Даже если время от времени нас разделяют расстояния. Ну, и работа. Очень надеюсь, что не буду зависеть от того, дают мне возможность делать что-то или нет. Ну а если нет, то буду, не знаю, выпиливать лобзиком. Есть масса примеров людей, которые в самые сложные времена в самых сложных обстоятельствах продолжали и жить, и любить, и творить.
— Не могу не задать вопрос: как разделять личное и рабочее, когда вы с женой буквально играете две центральные роли? Юлия говорила, что у вас были очень оживленные споры.
— Я вообще редко спорю, мне кажется. Нет, конечно, иногда спорю, но чтобы с Юлей… Я же не самоубийца, у нас очень неравные силы. Я иногда свое мнение озвучиваю, и оно просто принимается или нет. Мы же с Юлей познакомились на съемочной площадке, и я сразу увидел, что она действительно очень крутая актриса. На мой взгляд. Но, видимо, его разделяют и Андрей Сергеевич Смирнов, и Паоло Соррентино, и много других замечательных мастеров. И Юрий Николаевич Погребничко (театральный режиссер, ведет курс в Институте им. Щукина. — Прим. ред.) в какой-то момент сказал: «Ты понимаешь, Юля же не умеет притворяться, ее пространство гнетет». И я вдруг увидел, что Юля действительно не очень умеет притворяться. Мне кажется, это редкий дар — быть настоящей.
— Я так понял, идея снимать вас вместе появилась не сразу?
— Юля была утверждена еще до того, как в этой картине нашлись все действующие лица, включая режиссера и сценариста. Я-то впрыгнул в самый последний момент. Не от хорошей жизни, я так понимаю, ко мне пришли. Уже надо было начинать снимать, а Мастера не могли найти, и меня позвали на пробы. А у меня накануне отменился проект, и я подумал: наверное, это какой-то знак. Как сказано у Булгакова: «Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит».
— Насколько вы сами верите в мистику?
— Ну, как сказать… Я сегодня написал Ивану Твердовскому, например: «Слушай, а когда твой фильм выходит?» Не то что я когда-нибудь писал Ивану Твердовскому, просто вдруг вспомнил про его фильм. Он говорит: «Вот тогда-то премьера». И тут смотрю, а у него день рождения, оказывается. Конечно, это не мистика, а просто совпадение. Я помню, кстати, Юлину историю о том, как она ехала на пробы в наш фильм, встала в какую-то страшную пробку и написала Мише: «Видимо, меня не пускает Булгаков к вам на пробы». На что Миша ответил: «Юля, если мы будем во всем искать мистику, то просто сойдем с ума к чертовой матери, потому что нельзя все так воспринимать».
— Вы же с ним в первый раз работали. Какое он на вас произвел впечатление?
— Миша вообще педант. Даже нет, он именно что максималист. Я в свое время смотрел, простите за сравнение, «Шерлока Холмса» Гая Ричи и думал: какие же классные катышки на пиджаке у доктора Ватсона в исполнении Джуда Лоу. Это же не катышки, а какой-то подарок, это же такая фактура. Это же какие-то костюмеры взяли этот пиджак, начесали этих катышков и сидели, наверное, и страшно перлись. Почему же у нас не так? Нет, бывают прекрасные художники по костюмам, и я не то чтобы гоню на наш кинематограф, но Миша как раз очень въедливый относительно деталей и умеет слушать и слышать. Когда у тебя в картине лошади, трамваи, дирижабли, массовка в двести человек, уже не до актерских задач, поэтому Миша просил нас приезжать на площадку накануне съемок, чтобы мы могли развести мизансцены и проговорить все волнующие нас вопросы. Такой подход — редкость. Ну и потом огромное уважение вызывает то, что Миша не только ориентируется в романе, но и очень внимательно проштудировал все его возможные редакции.
— Тогда финальный и вполне формальный вопрос. Что вы думаете о москвичах и испортил ли их сейчас квартирный вопрос?
— Я человек эмоциональный при всей внешней невозмутимости, в которой меня обвиняют, но, с другой стороны, в последнее время пытаюсь немножечко останавливать в себе внутреннего судью, ловить себя за руку. Мне стало неинтересно ковыряться в том, кого что испортило. Я иногда смотрю на какого-то человека, на его поступки и думаю: какой же ты… Но вдруг неожиданно для себя обнаруживаю, что там, где должно было включиться осуждение, во мне часто включается сочувствие. Я вижу вдруг, что этот человек, совершающий ту или иную гадость, по сути, несчастный. И мне его жаль. Возможно, это уже возрастное у меня.
— Близитесь к аксакальству.
— Вероятно. Но это срабатывает не всегда. Потому что когда я вижу откровенную мерзость, то меня на физиологическом уровне тошнит. А когда понимаю, что мы просто по мировоззрению не совпадаем с человеком, или я вижу, что он дурак, то думаю: «Ну так вот у него, бедного, сложилась жизнь».
Вот, допустим, украли у тебя что-то, и думаешь: «Наверное, не от хорошей жизни украли». Жалко, что эти люди доведены до необходимости воровать, или как-то подстраиваться, или врать. Дай бог, чтобы каким-то волшебным образом случилось, чтобы если не наши дети, то… Да нет, хотелось бы, чтобы уже и у наших детей не было необходимости врать, воровать и лицемерить.
Автор: Григорий Туманов
Фото: предоставлено пресс-службой фильма
