24 ноября на платформе Premier начинается костюмно-исторический детектив с Тимофеем Трибунцевым, Сергеем Мариным и Евгением Цыгановым. Все трое противостоят той силе, что выходила на Дворцовую в декабре 1825-го, была побита картечью, а теперь подло мстит из-за угла благонадежному дворянству. Рассказываем, как мрачная атмосфера правления Николая I отразилась в сериале режиссера «Антидури» и «Виолы Таракановой».
Василий Корецкий
Кинокритик, старший редактор Кинопоиска
Март 1826 года. Следствие по делу Северного и Южного тайных обществ, поднявших неудачное восстание против Николая I, идет полным ходом. Тем временем в Петербурге возникает череда странных преступлений. Различные армейские чины гибнут при загадочных обстоятельствах: кто заколот ножом в спину, кто утоплен в проруби, кто заживо сожжен, а кто обезглавлен струной от рояля. Объединяются убийства в серию двумя вещами — стихотворением Пушкина, записки со строками из которого найдены при каждой жертве, и общим фактом их биографий (каждый успел донести властям на заговорщиков). По следу убийцы бредет странная троица: командированный из Москвы грузный и одышливый следователь Лавр Петрович (Тимофей Трибунцев с накладным животом и совершенно апоплексическим лицом) и сопровождающие его двое из ларца (Кирилл Кяро и Владимир Крылов) — шпики-идиоты, вносящие ноту черного абсурда в этот смертельно серьезный сюжет.
Ко второй серии в живых остается всего пара информаторов — меланхоличный граф Витт (Евгений Цыганов с кокетливыми усиками) и его подчиненный и соперник, демонический и вечно встревоженный Александр Бошняк (Сергей Марин). Оба крутят роман с польской авантюристкой Каролиной Собаньской (Вера Колесникова), которая периодически переезжает от одного поклонника к другому, но потом все же беременеет от Бошняка. Личность и диагноз декабриста-мстителя становятся известны зрителю почти сразу: это раненный на Кавказе в лоб вольнодумец-психопат Ушаков (Александр Горбатов), по причине дикого нрава не принятый ни в одно тайное общество, но не оставивший служение делу свободы. Врачи дают Ушакову еще пару-другую недель. Дотянет ли он до финальной серии — вот пока главная интрига «Цербера».
Правление Николая I было одной из самых пасмурных и неторопливых страниц российской истории. По контрасту с наступившей после оттепелью Александра II (именно этим словом описывали политический поворот нового царя современники) ее можно без особых натяжек назвать застоем. Вступив на престол приятным молодым человеком, обдумывающим отмену крепостного права, не особо желающим казнить заговорщиков и вернувшим Пушкина из ссылки (этот исторический эпизод вроде бы фигурирует в будущих сериях, а Александра Сергеича играет замечательный Лев Зулькарнаев), Николай закончил царствование в тумане мессианской идеи, втянув страну в позорно проигранную Крымскую войну. Кроме того, при нем было организовано печально известное Третье отделение (в него как раз берут на работу Лавра Петровича) — политическая полиция, которой современники приписывали похищения людей. А также закрыты границы и законодательно ограничено развитие промышленности.
Абсолютно конгениально духу этой консервативной эпохи «Цербер» и выглядит. Ледяная пустота Северной столицы проникает в каждый кадр «Цербера», снятого с длиннотами и угрюмыми паузами, которые не оживить странными гэгами вроде многократно падающей в руки ищеек отпиленной головы и похмельным страданием Петровича.
Режиссер монтажа Павел Симонов (у постановщика шестнадцатого сезона «Улиц разбитых фонарей» это первый опыт за монтажным столом) режет материал крупными, щедрыми кусками, складывая из него некое подобие устойчивого сруба без архитектурных излишеств. Режиссер-постановщик Щегольков десятилетиями честно трудился на ниве эфирных сериалов со средним рейтингом в 6 баллов, и родовая травма, нанесенная его стилю экранизациями Донцовой и ментовскими сагами, хорошо просматривается в бесконечно душных постельно-лирических сценах «Цербера» с непременными лучами северного солнца, пробивающегося через висящую во всех комнатах пыль веков. За кадром вечно ноют струнные: одна низкая нота — в тревожных сценах, две повыше — в романтических. Интересный вообще-то композитор Алексей Айги, бесперебойно обеспечивающий музыкой весь наш телепром, сделал тут типично «библиотечный» саундтрек без особых примет.
В сериале император Николай еще молод, в целом трезв умом, порывист, но свинцовая тяжесть безвременья уже давит героев, живущих как будто на дне Марианской впадины. Показательным концентратом всей стилистки «Цербера» может служить сцена слежки и погони группы Лавра Петровича за потенциальной жертвой, позаимствованная из современных американских детективных триллеров. Только если в голливудском кино копы носятся по забитым автострадам на машинах с мигалками, то тут старая кляча, впряженная в сани, неторопливым шагом трусит за другими санями по абсолютно пустой, привычно заваленной снегом питерской улице.
В предложенных обстоятельствах актеры совершают настоящий подвиг: неузнаваемый Трибунцев выглядит героем не костюмного мыла, а персонажем «Петербурга» или «Преступления и наказания»; Кирилл Кяро оказывается гением невозмутимой бастер-китоновской комедии; а Евгений Цыганов, хотя и не может скрыть сарказма по поводу всего происходящего, умело сублимирует его в циничный прищур и великосветскую усталость своего персонажа.
Как и в другом недавнем продукте Института развития интернета о героях охранки — «Большом доме», идеологический госзаказ в «Цербере» вступает в диалектические, так сказать, отношения с материалом: не поймешь, то ли режиссера подташнивает от казенного запаха полицейского сукна, то ли, наоборот, он не может надышаться. С одной стороны, все можно понять: и декабрист Павел Пестель был довольно кровожадным типом, и взгляд на историю может быть брошен с любой стороны (вот главным героем новых «Голодных игр» вообще стал президент Сноу). И главный месседж первых эпизодов, наверняка прописанный в сценарной заявке («Донос — это тоже служение Отечеству, мой милый»), также можно повернуть боком и проглотить (мало ли на кого и кому это заявление? а если вот в комиссию по этике?).
С другой стороны, про служение Отечеству нам вещает авантюристка с боевыми навыками, явно служившая не одному господину. Да и следственные органы Российской империи показаны, прямо скажем, героями не щита и меча, а штофа и косушки. Государь дает распоряжения уткам и ходит на балы в костюме смерти с косой, а психопат, комиссованный по ранению с Кавказской войны, напоминает вовсе не о Конане Дойле. Так с кем же вы, мастера культуры — с «Северной пчелой» или Северным обществом?
Впрочем, главная пока неполадка «Цербера» — это неравный баланс сил актерских и режиссерско-монтажерских. Камера так рассчитывает на харизму исполнителей, что не замечает рыхлости сценария. Исполнители, словно жертвы Ушакова, барахтаются в ледяной проруби, и их борьба с материалом сейчас затмевает собой собственно детективный сюжет. Впрочем, есть надежда на то, что свежие силы Третьего отделения придадут этому делу новое направление, а сюжету — иезуитской изысканности.
