На платформах мore.tv, Wink и на Кинопоиске завершился сериал по мотивам романа Михаила Елизарова о приключениях и мистических откровениях, подаренных простому парню Алексею нудными книгами забытого советского писателя Дмитрия Александровича Громова. Впрочем, экранизация самым радикальным образом управляется с текстом культовой книги, превращая ее оригинальные идеи в копию всякого коммерчески успешного фэнтези. Чего испугались правообладатели в тексте Елизарова? И зачем вообще взялись за него? Мы снова публикуем мнение редактора Кинопоиска.
Василий Корецкий
Кинокритик, старший редактор Кинопоиска
В отличие от протагониста «Библиотекаря», неудачника Алексея Вязинцева, далеко не сразу осознающего великую силу полного собрания сочинений Громова, продюсеры сериала «Библиотекарь» не могли не понимать, какая бомба оказалась в их руках в далеком 2015-м (именно тогда проект экранизации, заявленный Art Pictures Group, получил поддержку Фонда кино).
В 2008-м, через год после публикации, «Библиотекарь» взял престижную литературную премию «Русский Букер». Правда, не все были этим довольны. Писатель Елизаров, начавший в пуле авторов модного московского издательства Ad Marginem и воспетый журналом «Афиша», к этому времени уже скрипел хромовыми сапогами, ругал либералов и был фаворитом критиков типа Владимира Бондаренко (газета «Завтра»), Виктора Топорова («Взгляд») и Льва Пирогова (тот же «Взгляд» и, скажем, «Спутник и Погром»).
Отзывы на его новый роман с другого полюса были крайне уничижительными, хотя и совсем несправедливыми. Упреки в вялом сюжете и немузыкальности прозы? Увольте, вообще-то одна из первых глав романа, «Мохова», читается сейчас как пересказ современного корейского зомби-хоррора. Да и интонации, с которыми говорят почитатели литературы Громова в романе, вполне узнаваемы: это парадоксальная усталая бодрость героев комедий Рязанова, которые тут, правда, обсуждают не дела жилищных кооперативов и импортные колготки, а планы карательных операций против конкурентов. Ирония этой стилизации смягчает в тексте то, в чем упорно отказывали Елизарову его не
Именно она, а не однообразно детальные описания батальных сцен, и была причиной успеха «Библиотекаря». Устами своего героя Елизаров очень просто и понятно объяснял причины фантомной любви к «простому советскому…», вдруг проклюнувшейся у людей, которые детьми и подростками застали начало 1980-х, самые унылые и непристойные годы послесталинского СССР, и еще недавно поклонялись джинсам, доллару и видеодвойке. В конце нулевых к этому объяснению мало кто отнесся серьезно: в эпоху тотальных постмодернистских игр с большими идеями прошлого оно тоже казалось интеллектуальным наперсточничеством в духе Пелевина, а сам «Библиотекарь» читался как ироничный фельетон, хохочущее эхо сорокинского «Льда» с одной стороны и «До и вовремя» Владимира Шарова — с другой.
Сегодня все это — и батальные сцены, в которых товарищи в доспехах из паркета крошат товарищей в латах из линолеума, и убаюкивающе строки громовских писаний про добрые улыбки, радостные смешинки и зерновозы, и геополитические галлюцинации в стиле палехской росписи — уже не кажется ни уморительным, ни фантастическим (если что, вот точное, простое и радостное резюме самого Елизарова). Экранизация «Библиотекаря» на старте обещала быть главным тайтлом года, если не эпохи. Тем более что книга эта — готовый литературный сценарий с подробнейшими описаниями экшена, простыми и динамичными диалогами, четкими ремарками по поводу саундтрека и — отдельный подарок шоураннерам — с прямо прописанными кинематографическими отсылками. «Маргарита Тихоновна сняла каску. Одно стекло очков было разбито, щеку залила кровь». Или: «Странная эмоция, совсем не похожая на счастье или удовлетворение, осветила его лицо. В этом мимическом сиянии была смесь неброского светлого восторга и гордой надежды. Нечто подобное умели изображать актеры в старых советских фильмах, когда смотрели в индустриальную даль».
Сам Елизаров еще прошлым летом давал дельные советы своим экранизаторам: «Нужно попытаться вернуть лучшие приемы советского кинематографа и обогатить их современными возможностями». Увы. Можно бесконечно смотреть на то, как российские шоураннеры отрывают ножки и выкручивают ручки литературным первоисточникам, по какому-то недоразумению купленным для телеадаптаций. Но сценаристы «Библиотекаря» побили тут все рекорды, проведя тотальную санацию материала и вытравив дустом всякий дух и каждую букву первоисточника.
На всякий случай напомним сюжет книжки. Ее протагонист, бывший кавээнщик и неудавшийся режиссер с востока Украины, рожденный в СССР и даже успевший поучить историю КПСС в местном политехе, приезжает в российскую глубинку разобраться с наследством покойного дяди — бывшего интеллигента, ставшего в новых политико-экономических условиях грузчиком. Герой тут же попадает в крутой замес у подъезда, после которого оказывается в ставке своих спасителей, членов своеобразного книжного клуба, маниакально собирающих книги малоизвестного и посредственного советского писателя Громова. О чудодейственных свойствах этой литературы и истории «библиотечного движения» Елизаров сообщает сразу, в первых четырех главах: среди посвященных сочинения Громова носят названия вроде Книги Терпения, Книги Ярости или Книги Власти в зависимости от производимого на читателя эффекта. Чтобы испытать его, книгу нужно прочесть за один присест без перерыва; ксерокопии, рукописные списки, экземпляры с отсутствующими страницами не работают.
Ключевой для философии «Библиотекаря» книгой являются «Тихие травы» — Книга Памяти, вызывающая у читателя сентиментально-утешительные, но абсолютно ложные, подменные воспоминания. Прочитав ее, Алексей Вязинцев погружается в настоящий совкотрип, в его сознании проносится «безудержный поток позабытых слов, шумов, красок, голосов, отмерших бытовых мелочей, надписей, этикеток, наклеек… В эфире — пионерская зорька, орешек знаний тверд, но все же, мы не привыкли отступать, в аэропорту его встречали товарищи Черненко, Зайков, Слюньков, Воротников, Владислав Третьяк, Олег Блохин, Ирина Роднина пишется с большой буквы, „Артек“, „Тархун“, Байкал, фруктово-ягодное мороженое по 7 копеек, пломбир в шоколаде и на палочке — 28, кружка кваса 6 копеек, молоко в треугольных пакетах, кефир в стеклянной бутылке с зеленой крышечкой, жвачка бывает апельсиновой и мятной, чехословацкие ластики тоже можно есть…» Именно чтение Книги Памяти удерживает читателей — постсоветских «бывших» людей, засевших в своих укрепленных читальнях на обочине Большой Истории — в подпольных библиотеках.
А центральной для сюжета самого романа оказывается Книга Смысла («Сказ о сталинском фарфоре»). После нее Вязинцев понимает, что книги Громова имеют собственную волю как концентрат соцреализма и, как и вся советская культура, рассчитаны на создание воображаемой, идеальной советской родины, такого небесного СССР, которому, может, и не суждено материализоваться на земле, но который грозно стоит на страже одной шестой суши где-то там, между ионосферой и библейскими небесами. А он, Алексей — избранный, которому суждено, сидя в бункере с видом на нарисованный Кремль, вечно читать громовское наследие книга за книгой, чтобы не допустить апокалипсиса в отдельно взятой стране.
От этого оригинального замысла сериал отходит почти сразу: герой Никиты Ефремова меньше всего похож на немного отмороженного елизаровского героя-наблюдателя, крепко ударенного 1991 годом. Он многословен, пафосен, любвеобилен (в книге романтическая линия пресечена на корню: учительница физкультуры Татьяна Мирошникова почти в два раза старше Библиотекаря и скорее оказывает герою сексуальные услуги, чем является объектом его страстного и самоотверженного чувства). Многословность вообще больное место экранизации: уничтожив (как бы чего не вышло!) всю оригинальную сюжетную структуру книги, сценаристы вынуждены строить новые связи (личные и причинно-следственные), спешно объясняя их в утомительных и предсказуемых монологах и сценах-филлерах.
Филлеров тут, кстати, куда больше, чем может показаться. Из пыльного мешка непременных сюжетных запчастей взяты и проходящие рефреном линии семейной драмы, и романтической связи между Алексеем и фехтовальщицей Татьяной, и даже набирающая силу к третьей серии линия разрушительной суперсилы, списанная, как и батальные сцены, не из первоисточника, а с экранизаций Толкина (интересно, любят ли сценаристы Тилькин и Грязин песню Елизарова «Оркская»?) Но, самое возмутительное, нам несколько раз показывают, что в экземпляре «Дорогами труда», вокруг которых разыгрывается сыр-бор в первых сериях, отсутствует одна страница!
Нельзя сказать, что при всех очевидных пробуксовках сериал не идет. Как раз нет, все это очень смотрибельно. Реверансы в какую нужно сторону (например, открывающая сцена унижения Алексея в американском посольстве или кличка одного из трех членов библиотечного совета — 6 букв, первая «в») сделаны как бы постиронично. Есть несомненные актерские удачи — например, обворажабельные негодяи в исполнении Тараса Кузьмина и Евгения Санникова. Надеемся, у засветившейся в первой серии замечательной актрисы «Электротеатра» Елены Морозовой (товарищ Шепчихина) тоже будет свой полноценный выход. Батальные сцены не дотягивают до воображаемого текстового идеала (где аллюзии на Эйзенштейна? где, черт побери, боевой паркет?!), но не лишены хореографии и изобретательности. Бюсты Ленина и облезлые плакаты с пионерами в кадре идут кучно. Но следить тут интересно не за переживаниями и перипетиями героя Ефремова, а лишь за стремительными мутациями елизаровского материала, который на глазах превращается в антологию референсов и общих мест из международного фэнтези и квазисоветской отечественной ретроклюквы. Точно так же, кстати, избитые сюжеты и самые общие фразы соцреалистической макулатуры у Елизарова собирались во фрагменты и сюжеты громовских книг.
Очевидно, что экранизировать Елизарова у шоураннеров «Библиотекаря » не хватило смелости, а экранизировать Громова — таланта (тут нужен мастодонт типа Константина Богомолова). Зрители, с замиранием сердца следившие, осмелятся ли авторы сериала все же произнести вслух хотя бы в финале те самые четыре заветные буквы, во славу которых все это писалось и даже, возможно, планировалось к экранизации, остались разочарованными. И если книги Елизарова уже давно начинаются с эпиграфов из страшного Платонова, то каждая серия «Библиотекаря» должна открываться цитатой из Алексея Толстого: «Я часто рассказывал моим товарищам… занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый раз по-разному, выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было».
Смотрите сериал more.tv «Библиотекарь» на Кинопоиске в Плюсе c more.tv.
Впервые этот текст вышел 6 июля 2023 г.
