На Кинопоиске вышла новая экранизация романа Юлиана Семенова «Противостояние». Перед ее просмотром имеет смысл пересмотреть старую, ведь это лучший образец советского теледетектива, ставшего предвестником перестройки и одновременно одной из последних жертв советской цензуры. У «Противостояния» 1985 года рейтинг 8.3 и в топ-250 лучших фильмов и сериалов место между шведским «Мостом» и «Настоящим детективом». При этом для многих зрителей, которые ценят позднее советское кино, этот невероятный эксперимент Семёна Арановича остается неизвестным. Читайте о скрытом шедевре из библиотеки Кинопоиска в новом выпуске нашего спецпроекта «Кинопанорама».
Василий Корецкий
Старший редактор Кинопоиска
Черный ужас, белый снег
Зимой 1979 года уважаемый лингвист Георгий Петрович Козел, возвращаясь из аэропорта в суровый заполярный город Нардым, выскочил из такси по нужде и чуть не умер от сердечного приступа. Под кустом в сугробе Георгий Петрович нашел мешок с расчлененным — без рук и без головы — трупом и истрепанным матросским бушлатом. Жуткий вопль профессора нарушил белое безмолвие тайги.
Руки нашлись чуть позже — поодаль, в другом мешке.
Прибывший из Москвы следователь по особо важным делам Костенко быстро идентифицировал погибшего, гражданина Гончакова, работавшего на золотых приисках. Скоро следствие вышло и на убийцу — местного таксиста, сбежавшего сразу после преступления с северов на материк. Но попытки установить личность грабителя заводят милицию в темную пучину советской истории: след преступника начинается в далеком военном прошлом, и зловещие призраки сталинизма, катастрофы отступления 1941-го, послевоенного хаоса начинают просачиваться в обывательское болото застойных 1980-х.
Сегодняшнему зрителю сериал Семёна Ароновича может сперва показаться типичной советской детективной бубнилкой в духе «Знатоков», «Петровки, 38» или «Огарева, 6» (два последних фильма, так же как и «Противостояние», были сняты по мотивам трилогии Юлиана Семёнова, сквозным героем которой был следователь Костенко). Хмурые люди в ужасных костюмах, зажатые в двойные тиски малометражных квартир и узкого телекадра, голосом хороших учителей допрашивают нехороших граждан, хмурят лоб и рассуждают о том, как бы получше обустроить советскую родину.
Все так и не совсем так. На фоне прочей детективно-криминальной продукции позднего СССР «Противостояние» выделяется совсем уж мрачной картиной мира. Кроме того, это почти тру-крайм: похожее убийство действительно произошло в Магадане 1960-х, и действие первых серий происходит в «местах не столь отдаленных»; собственно, в Магадане и велись съемки нардымских сцен. Столица Колымского края выглядит так, как и полагается городу каторжан: грязные бараки с замызганной клеенкой на столах и с жухлыми обоями, грязный снег, хмурые мужчины в ватниках и кроличьих шапках, красноречивые прозвища (главного свидетеля кличут Простатой). Жизнь «вольняшек» мало отличается от жизни расконвоированных: их квартиры похожи на камеры, жилищный вопрос неразрешим, солнца нет, надежды — тоже. Все обманывают и друг друга, и государство.
И даже когда полковник Костенко отправляется вслед за убийцей в солнечную Абхазию и Краснодарский край, где в садах цветут розы, а чай пьют строго без сахара, его вечно грустный взгляд направлен в тень — туда, где побулькивают мелкие мещанские страсти работников торговли и сферы обслуживания, приводящие, как в фильмах братьев Коэн, к фатальным последствиям.
Из болот «Ленфильма»
В этой затемненной режиссерской оптике нет ничего удивительного: режиссер «Противостояния» Семён Аронович был типичным представителем угрюмой «ленинградской школы», представители которой, в отличие от жизнерадостных мосфильмовцев, обожали копаться в сыром погребе моральных дилемм, комплексов, мучительных переживаний и рефлексии. «Отпуск в сентябре», «Ошибки юности», «Фантазии Фарятьева» — вот типичное ленфильмовское кино времен застоя.
О вселенной «Ленфильма» напоминает и актерский состав сериала, действительно золотой и парадоксальный. В роли следователя Костенко — совершенно не вписывающийся в амплуа крутого мента Олег Басилашвили (как вариант рассматривался Олег Борисов). В роли нардымского милиционера Жукова — сибиряк Юрий Кузнецов, сам сын офицера милиции, хорошо знающий реалии службы (Кузнецов тогда только-только перебрался в Ленинград). Наконец, в роли антагониста, таксиста-убийцы Кротова — Андрей Болтнев, сыгравший за два года до «Противостояния» у Арановича в «Торпедоносцах» — экранизации военной прозы Юрия Германа по сценарию Алексея Германа и Светланы Кармалиты.
Удивительна также галерея второплановых ролей и камео. Старого друга и коллегу Костенко, грузинского следователя, который встречает его с кортежем в Абхазии, играет знаменитый в СССР спортивный комментатор Котэ Махарадзе. Маленькая роль ташкентского милиционера — у Талгата Нигматулина, советского Брюса Ли, игравшего в вестернах и «Пиратах XX века». Вскоре после съемок он погибнет на квартире дочери большого партийного начальника в Вильнюсе в процессе разборок внутри секты эзотериков; эта история вольно пересказана в фильме, снятом актером Свердловской киностудии Николаем Глинским «К вам пришел ангел». С особыми цинизмом прописан эпизодический персонаж Станислава Садальского — таксист и по совместительству подпольный портной-надомник Ян Цыпкин, получающий грустные письма из Израиля: «Пишу тебе из Тель-Авива… паспорт не получил… Розка судомойкой, я по-ихнему ни-ни… денег нет… Гришка был прав, когда говорил: там без денег не человек».
И, наконец, лучшая и самая жуткая мини-роль тут у Марии Берггольц — сестры знаменитой поэтессы Ольги Берггольц, бывшей голосом блокадного Ленинграда (и до самой смерти находившейся «под колпаком» советских спецслужб как неблагонадежный элемент). Мария Фёдоровна играет пожилую школьную учительницу, когда-то сделавшую своим любимчиком будущего серийника Кротова. Ее восхищенный хлопотливый рассказ о мальчике, отличавшемся от стада, — одна из самых страшных сцен «Противостояния». В этой бабушке-одуванчике, проповедующей ницшеанство, не опознается ни советский, ни антисоветский человек, а какое-то неуловимое, ускользающее от штампов, способное бесконечно мимикрировать и потому еще более жуткое, чем Кротов, зло.
Предчувствие оттепели
Режиссерская версия «Противостояния» была восьмисерийной, но после закрытого показа сериала в редакции Центрального телевидения в дело вмешалась цензура, так что в эфир вышел странный пятисерийный фильм (вторая серия была в два раза длиннее, чем остальные, и состояла из двух частей). Удивительно, конечно, что «Противостояние» вообще выпустили в эфир: и без того беспрецедентный для советского кино детективный сюжет у Арановича служит прикладным нарративным инструментом для еще более дерзкой операции. Зловещая фигура Кротова, как особый реагент, выявляла разложение всей советской системы. Все, к чему прикасался его криминальный талант, немедленно рушилось, коррумпировалось, становилось антисоветским. Расследуя злодеяния таксиста-оборотня, Костенко выявлял кучу других, мелких и не очень, преступлений против советской морали и законности.
Пессимизм по отношению к социалистической системе в принципе уже давно просачивался в советское кино, причем как раз в те жанры, которые должен были ее пропагандировать, — в детектив и производственную драму. Детективные фильмы, посвященные в основном экономическим преступлениям, печально констатировали: стоит только органам отвернуться, как граждане мигом начинают строить черный рынок. А сюжеты душных кабинетных процедуралов часто строились на неискоренимых противоречиях плановой экономки. Но в «Противостоянии» все эти примеры были умножены восьмикратно. Вышедший за год до начала перестройки сериал (снимавшийся вообще в разгар закручивания гаек и «гонки на лафетах») устами милиционера Костенко говорил об абсурде уравниловки, необходимости мелкого предпринимательства, отмечал распад советской семьи и провал эмансипации, упоминал отказников (названный выше эпизод с героем Садальского), западные голоса и тотальную и идиотскую цензуру. Сцена, в которой Костенко выслушивает на вечеринке жалобы сценариста на дураков из худсовета, была вырезана, но линия с наивной провинциальной журналисткой (ее играет дочь Юлиана Семёнова), которую за публикации о деле Кротова увольняет трусливое городское начальство, осталась. В каждой серии Басилашвили не только преследует убийцу, но много и охотно рассуждает о том, как бы либеральнее обустроить жизнь в стране.
Неудивительно, что, когда «Противостояние» показали по телевидению, эффект был шокирующим. Привыкший читать между строк советский зритель сразу понял, что политический курс скоро радикально изменится. Интеллигенция еще обратила внимание на присутствие в титрах Александра Кнайфеля — композитора, попавшего в 1979-м в черный список вместе с такими авангардистами, как Софья Губайдуллина и Эдисон Денисов.
Война
Главным предметом интереса Арановича в материале Юлиана Семёнова была не современность, а война. История Великой Отечественной вообще занимала режиссера. Еще до знаменитой экранизации «Торпедоносцев» он снял жутковатую вариацию на «Летнюю поездку к морю» (близкую к «Повелителю мух»), в которой летом 1942-го группа школьников едет на остров в Белом море оборудовать спасательную станцию для потерпевших крушение моряков (и тут появляются немцы). Последним, незаконченным проектом Арановича стала ревизия сюжета о Зое Космодемьянской — с двойниками, провокаторами, циничными журналистами на службе КГБ, Олегом Янковским, Александром Калягиным, тем же Басилашвили и сестрами Кутеповыми. Даже по выложенному в сеть 4-минутному отрывку видно, что фильм мог бы стать шедевром уровня «Хрусталев, машину!».
История превращения простого негодяя в машину для убийства — параллельный сюжет «Противостояния». Однако изначально он был немного иным: Аронович хотел исследовать феномен массового коллаборационизма советских граждан с немцами и историю власовцев в частности, понять, что заставило почти миллион граждан пойти на службу в вермахт или отряды вспомогательной полиции. Разумеется, все это было жестко пресечено телевизионным начальством. Из сериала исчезло почти два часа материала, в основном хроникального — по сути, начинавший как документалист Аранович вставил в игровой телефильм отдельный монтажный док. В итоге Кротов стал не одним из многих, а уникальным — единичным — преступником.
Цензурное насилие над материалом и сейчас очень заметно: военная одиссея Кротова (от сдачи в плен под Киевом до дезертирства в осажденном Красной армией Бреслау) — невероятный остросюжетный замес, но данный как-то презрительно, впроброс. Карикатурные немцы с лающим акцентом (среди них затесался барабанщик «Кино», эстет и денди Георгий Гурьянов), сырые казематы, бесконечные расстрелы и лагеря, визуальные цитаты из «Взлетной полосы» Маркера, даже своеобразная любовная линия — все это больше похоже на обрывки воспоминаний, чем на параллельный сюжет. И если в настоящем таксист-убийца кружится в одном хороводе с расхитителями народного добра, спекулянтами и жуликами, то эпизоды прошлого настаивают на том, что злодей с ними разной крови. По фильму кажется, что негодяя породил не социализм, а фашизм — садисты в белых халатах и их эксперименты в духе «Заводного апельсина».
Удары тока дают заикающемуся пленному Кротову власть над собственным языком: эта сцена выглядит кривым отражением эпизода одного из лучших советских романов — «Двух капитанов», главный герой которых обретал дар речи усилиями доктора — беглого большевика. Жуткое лицо убийцы, который сам больше похож на мертвеца, поднимается в свете фар из-за капота такси. Горы трупов в хронике, пленные в исподнем на краю рва, сухие строчки судмедэкспертизы. Совпадение или нет, но время выхода «Противостояния» совпало с годом рождения ленинградского некрореализма, и Кротов, таксист с пустыми глазами, отлично бы вписался в галерею упырей Евгения Юфита.
По иронии судьбы незадолго до «Противостояния» Андрей Болтнев снялся в «Иване Лапшине» Алексея Германа ровно в противоположной роли безукоризненного и светлоликого начальника опергруппы, борющейся с бандитизмом в Астрахани 1930-х. Фильм положили на полку, но Герман, уверенный в том, что «Лапшина» все же выпустят в прокат, умолял Арановича поменять актера, чтобы не портить ему амплуа страшной ролью Кротова. Так и случилось: через год после эфира «Противостояния» действительно началась перестройка, «Моего друга Ивана Лапшина» достали с полки и отправили получать призы на фестивалях. А великий Болтнев запомнился зрителям именно в роли героя в кожаном плаще. И это даже хорошо: так добро еще раз победило зло, хотя бы в народной памяти.
