Первый за десять лет фильм автора «Побудь в моей шкуре» вышел в цифровой прокат. Теперь Глейзер экранизирует не сай-фай, а реалистическую драму о быте коменданта Освенцима. Обновленный каннский текст Станислава Зельвенского о том, как этот снятый на одном приеме экспериментальный фильм вводит зрителя в холодный ужасающий транс.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
Рудольф Хёсс (Кристиан Фридель) работает комендантом концентрационного лагеря Освенцим. Прямо за стеной лагеря расположена его вилла с просторным участком: небольшой бассейн, лужайки, кусты — Хедвиг (Сандра Хюллер), жена Хёсса, много сил отдает садовому дизайну. Здесь растут пятеро детей Хёссов, сюда приходят в гости их коллеги, здесь они планируют свое личное и профессиональное будущее.
Едва ли не самый ожидаемый и уж точно самый долгожданный фильм в основном каннском конкурсе 2023 года принадлежит британцу Джонатану Глейзеру: его полнометражные работы появляются редко, всякий раз не похожи на предыдущие и не оставляют равнодушных. Фантастический во всех смыслах «Побудь в моей шкуре» вышел ровно 10 лет назад. «Зона интересов» (термин, на казенном языке Третьего рейха обозначавший 40-километровую территорию вокруг Освенцима), как уже понятно, будет иметь горячих поклонников. Но, как и любая радикальная работа, касающаяся темы холокоста (построенная, фигурально выражаясь, рядом с концлагерем), может вызвать и резко отрицательные реакции: эстетизация геноцида неизменно ставит проблему этического характера.
Формально фильм поставлен по одноименному роману Мартина Эмиса, соотечественника режиссера, но Глейзер не оставил от него ничего, кроме самых общих идей. И первой жертвой пал сюжет, в популярном понимании здесь фактически отсутствующий: драматический конфликт из текста полностью выведен в подтекст. Проще говоря, в фильме не происходит почти ничего, что можно было бы превратить в синопсис — это арт-объект или, скорее, даже реалити-шоу.
Автор сразу максимально отстраняется. Глейзер использует почти исключительно общие планы, статичные камеры, естественное освещение. Мы наблюдаем за повседневной жизнью семьи Хёсс — вместе и по отдельности. Вся компания купается в речке. Рудольф принимает поздравления с днем рождения. К Хедвиг приезжает мама. Дети занимаются своими детскими делами. Дом Хёссов — с любовью оформленное, но достаточно строгое, по-протестантски аскетичное жилище. Кровати в родительской спальне раздвинуты, однако некоторые признаки поведения, не говоря уже о многочисленных детях, свидетельствуют, что в этом браке есть и страсть. Рудольф каждое утро отправляется на работу, но ее мы как раз не видим. Светит солнце, раздается уютный рокот самолета, на веревках развешано белье. Из трубы за примыкающей лагерной стеной все время валит густой серый дым.
Что-то отдаленно похожее на драму происходит, когда глава семьи получает за хорошую работу повышение: его переводят на административную должность в контрольное управление концлагерей неподалеку от Берлина. Хедвиг наотрез отказывается переезжать. Она столько сил отдала этому дому, их семья так любит это место. Забегая вперед: она переживает напрасно — Рудольфа со временем вернут обратно в Освенцим, чтобы он решил проблему венгерских евреев.
Глейзер не играет со зрителем ни в какие игры, прием оголен с самого начала: да, этот скучный, никогда не повышающий голоса мужчина с идиотской стрижкой лично ответственен за мучительную гибель нескольких миллионов человек, и его близкие ведут свою нормальную мелкобуржуазную жизнь в буквальной, а не гипотетической сотне метров от величайшего злодеяния в истории. Их отношения с миром даже трудно с ходу назвать отрицанием, настолько оно тотально: пока Хёсс деловито обсуждает новый дизайн печей и логистику движения поездов, Хедвиг привычно разбирает вещи, конфискованные у арестованных женщин. Дети — эпизод на грани фола и «Семейки Аддамс» — играют с металлическими зубами. Мама раздраженно вспоминает еврейку, на которую работала до войны. О том, что в злодейских душах шевелятся какие-то подавленные фобии и неврозы, можно догадаться лишь по косвенным уликам, нюансам поведения, тикам — конечно, снимать фильм про роботов никому не интересно.
И сила, и, пожалуй, слабость «Зоны» в ее абсолютной прозрачности: когда настолько понятно, что и как нам хотят сказать, может возникнуть вопрос, зачем оставаться еще на полтора часа. Но медицинская ясность глейзеровского взгляда, точность его монтажа часто производят завораживающий эффект — в большей степени, чем спорная глубина или оригинальность его моральной позиции.
Невыразимая реальность холокоста передана почти исключительно через саунд-дизайн: в звуковой дорожке утоплены вой, выстрелы, отрывистые команды, служащие таким же неброским, но постоянно давящим фоном, как дым печей на горизонте. Визуально Глейзер ограничивается экспериментами с залитым красным или черным экраном. Плюс один важный, провоцирующий на споры формальный ход в конце фильма, который не хочется раскрывать, чтобы оставить в несколько монотонном зрелище интригу.
Это не Клод Ланзманн и даже не «Благоволительницы», но «Зона интересов» — состоявшаяся, производящая впечатление работа. Размышление о банальности зла, добровольном отказе от критического мышления, вроде бы и само давно превратилось в банальность, но это не делает его менее ценным и даже спустя 80 лет менее актуальным.
Впервые эта статья была опубликована в мае 2023 г.
