В конце мая в издательстве «Редакция Елены Шубиной» выходит «Последний день лета» Андрея Подшибякина — книга журналиста, писателя, деятеля игровой индустрии, автора Кинопоиска и развесистых постов в соцсетях, у которого есть и фанаты, и хейтеры. В Букмейте роман появится эксклюзивно в электронной и аудиоверсии (сохраните себе предрелиз!). Это мистическая история в духе Стивена Кинга о подростках в Ростове начала 90-х, которые сталкиваются с древним злом. Права на экранизацию уже проданы, и мы ждем выхода сериала. А пока что с разрешения издательства Кинопоиск первым публикует главу из книги — о жуткой ситуации, приключившейся с восьмиклассниками Аллочкой и Лёшей.
Аллочка быстрым шагом шла по улице Тельмана, не разбирая дороги и не обращая внимания на встревоженные взгляды редких прохожих — слезы застилали глаза, горло сжимал спазм истерики. Было пасмурно, серо и холодно, но она так и не осознала, что забыла свою жеваную голубую олимпийку в классе. В ушах стоял шепот сопливого у*бка, который...
Она не столько услышала, сколько ощутила за своей спиной присутствие. Голова закружилась, стала подкатывать паника — у Аллочки было ощущение, что по сонной улице, где автомобили можно было пересчитать по пальцам, следом за ней мчится самосвал.
Она оглянулась.
То, что еще недавно было Питоном, лыбилось и хромало следом. В октябрьском пейзаже он выглядел неуместно, словно неумело вклеенная кем-то фотография.
— Ты не понял?! — крикнула Аллочка через плечо. — Тебе п***ц! О*****сь от меня!
Она рванула по направлению к переулку Семашко — нужно было как можно скорее оказаться дома, запереть дверь на все замки, спрятаться, укрыться. В узких «мавинах» бежать было неудобно; Аллочка споткнулась и взвизгнула, подвернув лодыжку.
Как оказалась дома, она не помнила. Мамы, к счастью, не было — объяснять ей причины своего состояния Аллочка хотела меньше всего на свете. Захлебываясь рыданиями, она бросилась в свою комнату, увешанную фотографиями Джулии Робертс и самого красивого участника группы «На-На» Владимира Лёвкина, заметалась, судорожно задернула шторы и замерла во вдруг наступившем полумраке.
Набрала воздуха в грудь. Тяжело, в несколько приемов, выдохнула, все еще подрагивая от сдерживаемой истерики.
В голове немного прояснилось. Срываться в классе, конечно, было нельзя — Аллигатор сто пудов начнет вонять и жаловаться директрисе; Юбка и все остальные прихлебалы будут перешептываться за спиной (в глаза никто из трусливых сучек ничего не скажет, мысленно хмыкнула Аллочка); с сопливым недоделком надо будет что-то делать — спускать такое с рук ни в коем случае нельзя. Интересно, кстати, с каких хренов он так осмелел?.. Чупров, конечно, и раньше периодически пытался ее под****вать и распускать стремные слухи, но к прямой конфронтации никогда не переходил — тщательно выстроенная Аллочкой репутация бандитской дочки держала мудака на расстоянии. Репутации было жальче всего — теперь ее придется медленно и кропотливо восстанавливать. Сучий Питон...
Она топнула ногой, поморщилась от боли в подвернутой лодыжке и решительно распахнула шторы. Чупров сидел на скамейке у подъезда, лыбился и смотрел прямиком в ее окна.
Быстро темнело, начинал капать мерзкий осенний дождь, но Питон не обращал на все это внимания — даже когда ледяная капля скатилась за воротник куртки, он не дернулся и не моргнул.
Аллочка вскрикнула и отшатнулась.
Ей вдруг стало страшно за маму, которая должна была скоро вернуться; страх был иррациональным: в конце концов, какой вред маме мог причинить какой-то восьмиклассник? Но оставлять сопливую мразь у подъезда было нельзя — как и прощать то, что он за ней проследил и теперь знал, где Аллочка живет. Надо было срочно что-то делать.
Не включая свет, она зашла в гостиную и взяла с дивана трубку кнопочного телефона. Начала набирать номер. Замешкалась. Нажала сброс. Прикусила губу и снова набрала номер пейджингового оператора.
— Здрасьте, абоненту «Алексей» сообщение.
— Диктуйте, — сказал равнодушный женский голос из трубки.
— «Набери на домашний». Подпись — Алла. Трубка почти моментально запиликала и заморгала зелеными огоньками кнопок.
— Ну че ты? — не поздоровавшись, сказал тасочный голос. — Надумала?
— Лёш, у меня проблема, ну, дебил один из школы, — затараторила Аллочка. — Он, я не знаю, клея обнюхался, орет, в квартиру ломится, мне страшно...
В таких вопросах, как инстинктивно понимала Аллочка, не грех было и преувеличить опасность — рыцарь гораздо резче рванет расправляться с агрессивным наркоманом, чем с мокнущим под дождем на лавочке полудурком.
— Я тут по делам кружу, с автомата набрал. Че там у тебя? Быстро говори, пацаны ждут, — обозначил рыцарь (наверняка сидевший дома, как и всегда). — Сама никак не порешаешь?
— А, не вопрос, — легко согласилась Аллочка, старавшаяся не смотреть в сторону окна. — Тем более он мощный, ты, по ходу, не справишься. Ладно, давай, Алёша!..
— Так, э! — рыцарь был туповат, поэтому с ним работали даже самые элементарные психологические приемы. — Ща подскочу, не рыпайся. И это, слышишь... Гулять будешь со мной?
Лёша был сыном маминой подруги со смешным именем Октябрина — он учился в девятом классе лоховской 50-й школы и безо всяких оснований считал себя начинающим бандитом. Еще в далеком детстве, когда мамы водили их на одну детскую площадку, Лёша решил, что Аллочка обязательно должна с ним встречаться; ни прошедшие с тех пор годы, ни здравый смысл (Лёша был крупным, но глупым и страшненьким мальчиком), ни то, что Аллочка его недвусмысленно избегала, этой ситуации не изменило. Прибегать к его помощи не хотелось — пристанет, как банный лист к жопе, замучаешься потом сливаться... Но Лёша был одним из немногих, кто знал о ее семейной ситуации, и единственным, кому на эту ситуацию было насрать. Уж с ним-то о репутации бандитской дочери можно было не беспокоиться.
— Гулять?.. А, да, конечно.
— Пошли завтра мороженого поедим в парк Горького?.. А не, стой, у меня движения завтра... Послезавтра тогда, да? Забились?
— Ой, Лёшенька, он сейчас дверь выломает, — пропищала Алла и повесила трубку.
Рыцарь Алёша, успевший забыть, что он «кружит по делам», нарисовался быстро — жил он в паре кварталов, на улице Мечникова, неподалеку от Института народного хозяйства. По случаю предстоящей разборки с Аллочкиным обидчиком он надел черную куртку из кожзама (на пару размеров больше, чем надо, хотя продавцы вещевого рынка на Лендворце уверяли, что «как на вас сшито»). Выглядывавшая из-за штор Аллочка невольно хмыкнула, на долю секунды забыв о беспокойстве, — спаситель выглядел тупо и комично. Но оборзевшему Питону должно было с лихвой хватить.
Не обратив внимания на Питона, Лёша рванул дверь подъезда и, отряхиваясь и фыркая от холодного дождя, решительно направился было внутрь. («Придурок», — прошипела Аллочка двумя этажами выше.)
— ...считали, что я питаюсь душами, — вдруг с улыбкой сказала оболочка Питона, словно продолжая начатый разговор. — Это, разумеется, неправда. Душ-то, между нами говоря, у вас почти и нет — так и с голоду помереть можно.
Лёша отпустил дверную ручку, обернулся на странного мокрого придурка и насупился — он надеялся, что тот испугается опасного бандита в кожане и заткнется.
— Самое простое, хотя и не вполне верное объяснение звучит так: я питаюсь сильными эмоциями. Дело в том, что ваши далекие предки испытывали самые острые эмоции в момент собственной смерти, так что путаница вполне объяснима.
Рыцарь слушал эту пургу, ошалело хлопая белесыми ресницами. Что он несет?.. Малолетки сейчас вообще берегов не видят, «Момента» нанюхаются и барагозят; вон аж голос посадил... Стоп! Это, наверное, тот самый утырок-торчок, про которого говорила Аллочка!
— А вот вы так усложнили свои жизни, так запутали все простое, что смерть встречаете как облегчение. Острее всего вы чувствуете обиду, ревность, желание причинить боль, унижение... Все это намного вкуснее и питательнее, чем пресная смерть в омуте хохота. Вы превратились в деликатесы. Целый мир ходячих, дышащих, нежных деликате...
Скользящий удар по скуле помешал ему договорить. Так и не разобравшись, что происходит, Лёша решил перейти к делу — наркоман был мелким и, кажется, больным; непонятно, чего так испугалась Аллочка. Да и неважно это было — раз обещнулась гулять, то теперь уже без отмазок!
Происходило же что-то странное. Торчок не отвернулся, не заскулил и даже не перестал лыбиться.
— Каждый час я открываю новые оттенки ранее неизвестных мне вкусов. Пока самый утонченный из них — это...
Бывший Питон, не обращая внимания на снова занесенный над его головой кулак рыцаря, задумчиво щелкнул пальцами, словно ища нужное слово.
— ...Чувство, когда узнаёшь чей-то стыдный секрет.
Аллочке было плохо видно, что происходит у подъезда, — успело стемнеть, плюс оконное стекло было испещрено дождевыми потеками. Сопливый мудак и рыцарь вели какую-то беседу, вместо того чтобы сцепиться в драке; стоило бы приоткрыть окно, чтобы лучше слышать, но было очень страшно. Кажется, план с вызовом рыцаря провалился.
— Заткнись! Заткнись! — вдруг закричал Лёша. Бить наркомана он больше не собирался; больше всего хотелось бежать без оглядки, но ноги вдруг перестали слушаться.
— Ой, здрасьте, — вдруг сказал придурок и посмотрел куда-то за спину рыцарю.
Из подъезда вышла бабка, завозившаяся со старым и покоцанным, как у старухи Шапокляк из мультфильма, зонтом. Можно было бы подумать, что на разворачивающуюся сцену она не обратила внимания, если бы не долетавшее до парализованного ужасом Лёши бормотание. В нем слышалось «лыбится еще», «глаза бесстыжие вылупил» и «наркоманы чертовы».
— Помогите, — вдруг проскрипел Лёша.
Бабка настороженно на него уставилась, забыв о зонтике. Тот, полуоткрытый, трепыхался на холодном октябрьском ветру.
Странный мальчик, до того скалившийся на скамейке, вдруг зашмыгал носом, заскулил, обхватил себя руками и затрясся крупной дрожью.
— Помогите нам разрешить спор, — с улыбкой продолжил второй парень, покрупнее. Судя по голосу, брат первого. — Сколько литров крови содержится в человеческом организме? Я думаю, что литров пять. Или шесть, если выжать ее всю до капли.
— Милицию вызову!.. — прошипела бабка и засеменила прочь, обогнув наркоманов по широкой дуге. В самый неподходящий момент ее зонт раскрылся, зачерпнув воду из грязной лужи. Пенсионерка не обратила на это внимания.
Аллочка отшатнулась от шторы и выругалась. Сердце колотилось так, что она не слышала собственных слов.
Теперь плакал и трясся уже рыцарь Алёша.
— Страх — тоже сильная эмоция, — продолжил Питон. — Но вы так многого и так часто боитесь, что она стала пресной. Но вернемся к секретам. Где отец Аллы? Почему он до сих пор не примчался к ней на помощь? Почему я еще жив?
Еще несколько минут назад Алёша ответил бы издевательским смехом, или ударил бы спрашивающего, или тактически ретировался, в зависимости от того, кто задал бы запрещенный вопрос.
— Хер его знает, где он, — сквозь всхлипывания выдавил он. — Алка всем говорит, что он... А он не... Фармацевт, ну, Алкину мамку изнасиловал... Он и не знает, что она его дочь... А она... А я... Буду ее защищать!..
Заливаемый дождем бывший Питон прикрыл глаза. Его неестественная улыбка на секунду стала еще шире — казалось, что лицо не выдержит такого напряжения и вот-вот треснет пополам, как перезрелый арбуз.
Читайте и слушайте в Букмейте! Промокод KINOPOISKMEDIA для новых пользователей.
