В 1982 году эмигрировавший из СССР документалист Слава Цукерман снял в Манхэттене кино, которое изменило всю мировую поп-культуру. Его электро-панк-сай-фай про пришельцев-паразитов в охваченном героиновой эпидемией и секс-революцией Нью-Йорке не просто повлиял на визуальность новой волны от Америки до Японии и СССР (в перестройку «Небо» шло в нашем прокате), не только предвосхитил появление техно, но и стал капсулой времени, зафиксировав моды, декадентские нравы, неоновый стиль и андрогинные лица нью-йоркской богемы, близкой к «Фабрике» Энди Уорхола.
С тех пор хроника создания картины была многократно описана в интервью Цукермана. По просьбе Кинопоиска один из летописцев этой истории, Дмитрий Мишенин, автор книги «Реаниматор культового кино», еще раз поболтал со Славой о тех прекрасных временах.
— Мы планировали снять «Жидкое небо 2». Кроме того, сохранились куски, вырезанные из фильма в 1983-м, и я подумывал о восстановлении первоначального варианта картины. Вирус прервал многие из наших действий. Сейчас приходится выбирать, какие из многочисленных планов достойны продолжения.
— Как так вышло, что один из самых нью-йоркских фильмов в истории послевоенного американского кино сняли русские эмигранты? Ведь почти вся команда «Жидкого неба» — режиссер, сценаристка, художник-постановщик, оператор — приехала в Америку из СССР.
— Думаю, это не совсем корректная постановка вопроса. Никто намеренно не выбирал членов команды по национальности. Моя жена Нина Керова училась во ВГИКе на сценарно-киноведческом. Работала ассистенткой режиссера, в том числе и моей. В 1973-м мы уехали в Израиль. Там Нина была продюсером всех моих фильмов. С какой стати я стал бы менять ее в Нью-Йорке?
Мне нужен был оператор высокого класса. Американские операторы такого класса работали в Голливуде за большие деньги и не стали бы работать в независимом низкобюджетном фильме. Но мне повезло. В 80-е эмигрировал Юрий Нейман, которого я знал с его 15 лет. Это оператор высокого класса, с которым я всегда хотел работать. На художника в моем бюджете денег вообще не было. Костюмы начала делать дизайнер — любительница из ночных клубов. Эти костюмы оказались абсолютно неприемлемы. А Марина Левикова, жена Юры Неймана, профессиональный дизайнер, всегда была с нами, в конце концов она и влилась в нашу команду. Остальные члены группы были американцами. Вообще, операторы и художники в американских фильмах — часто иностранцы. Если Фрэнсис Коппола снимает с итальянским оператором Витторио Стораро или Стивен Спилберг с польским Янушем Каминским, это никого не удивляет.
— Расскажи, что вы носили, что слушали тогда? Можешь устроить такой поп-арт-экскурс в твою жизнь во время работы над «Жидким небом»?
— Есть фотография, на которой мы с Ниной стоим на крыше дома, где мы тогда жили. Эта фотография хорошо показывает, как мы были одеты. Слушали мы, как всегда, много самой разной музыки. Фаворитом момента, пожалуй, была группа Kraftwerk.
Вообще, 1980-e были одним из самых счастливых периодов моей жизни, и связано это было в огромной степени с атмосферой Нью-Йорка того времени. Сегодня много пишут о том, какие сейчас страшные времена, о том, как выросла в Нью-Йорке преступность. Многих, наверное, удивит тот факт, что в 80-е нью-йоркская преступность была много выше, чем сейчас, и улицы были гораздо грязнее, чем сейчас. Но при этом воздух был буквально насыщен творческой энергией. Можно, конечно, сказать, что это было только мое личное впечатление. Однако почему тогда в Нью-Йорке работало множество экспериментальных театров, где ставились спектакли — по мнению многих, лучшие в мире? Сейчас же таких спектаклей в Нью-Йорке нет.
Это был последний, завершающий период сексуальной революции. Открытый публике секс уже не воспринимался как шок, как революционный акт — он вошел в массовый быт.
В Манхэттене, как известно, вдоль всего острова с севера на юг идут параллельные авеню, а их пересекают под прямым углом нумерованные стриты. Бродвей идет почти вдоль острова под малым углом к авеню, постепенно пересекая все авеню и стриты. Участок Бродвея от 42-й до 48-й стрит — это Таймс-сквер. Здесь, на Бродвее и пересекающих его стритах, расположены десятки театров. На этом участке 7-я авеню частично идет параллельно Бродвею, частично сливается с ним.
В 1980-е 7-я авеню на этом участке и 42-я стрит между Бродвеем и 7-й были целиком отданы секс-индустрии. В каждом здании были порнокинотеатры, стриптизы, публичные дома или — наиболее распространенный вид секс-бизнеса — помещения, где клиенты могли (в специальной будке с открывающимся за пару монет на несколько минут окошком в соседнее помещение) видеть и даже трогать голых девушек. Вечером 7-ю авеню заполняли густая толпа проституток и их потенциальных клиентов. Мой знакомый кинорежиссер Алан Мойл снимал квартиру на 42-й стрит. Все остальные квартиры в его доме были публичными домами. Проститутки были хорошими соседками. У них всегда можно было одолжить нужный предмет или продукт. Они, в свою очередь, тоже часто заглядывали к Алану за одолжениями.
Вообще, трудновообразимая смесь и симбиоз преступности и искусства были тогда, пожалуй, наиболее характерной чертой нью-йоркской жизни. Новые галереи, представляющие самых передовых художников, часто располагались в самых опасных и грязных районах по соседству с драгдилерами.
Известна строчка Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Иногда мне кажется, что «сор» является чуть ли не обязательным условием творческой атмосферы. Весь выше описанный мною мир Нью-Йорка 1980-х больше не существует.
Мы с моей женой Ниной жили неподалеку от Таймс-сквер, на 46-й стрит, между 6-й и 5-й авеню. Рядом с нами, на 5-й, были дорогие модные магазины. На Таймс-сквер я уже рассказал, что было. Чего вокруг нас не было, так это продуктовых магазинов и прачечных. В районе в основном жили экзотические холостяки. Один из наших соседей каждое утро прогуливал на поводке своего кота.
За продуктами и в прачечную мы ходили на 8-ю авеню, пересекая Таймс-сквер. Однажды, когда мы шли там с огромными пластиковыми пакетами, полными, простите, грязного белья, нас встретила знакомая — известный театральный критик. Увидев нас, она долго хохотала. Люди с пластиковыми пакетами тогда ассоциировались с типичными беженцами из Восточной Европы.
— Ты когда-нибудь предполагал, что твой ультрасовременный, скандальный, модный — в общем, рассчитанный на дух момента — фильм станет классикой, войдет в историю?
— Насколько я знаю, кинематографисты о таком вообще не думают. Однако о детальной верности эпохе и высоком качестве фильма я, конечно, думал. Думал, кроме того, и о другом немаловажном аспекте фильма — культовом статусе. Мы тогда дружили с Беном Баренгольцем — прокатчиком, открывшим Алехандро Ходоровски и Дэвида Линча. Бен был первым, кто прочел сценарий «Жидкого неба». Он спросил меня: «Похоже, ты собираешься снять культовый фильм. Это так?» — «Да, это так». — «Я в этом вопросе главный в мире специалист. Спланировать культовый фильм невозможно. Культфильмы получаются вне зависимости от воли их создателей». В итоге «Жидкое небо» стало культовым кино. Этого я действительно ожидал.
Фото: личный архив Славы Цукермана, Thomas McGovern / Getty Images, David Herman / Getty Images
