«Зеркало для героя», «Макаров» и «Мусульманин» Владимира Хотиненко складываются в своеобразную «трилогию перемен». Рассказываем о том, что актуального в этих заслуженных лентах сможет найти современный зритель. Посмотреть всю трилогию на большом экране можно с 5 по 19 мая в московских кинотеатрах «Иллюзион», «Художественый», «Пионер» и сети Москино. А также — на Ленфильме, в екатеринбургском Ельцин Центре и кинотеатрах Калуги, Воронежа, Ростова-на-Дону, Ижевска.
Двое мужчин среднего возраста знакомятся в одном из шахтерских городков Донбасса под песню «Гуд-бай, Америка». Один, Сережа, приехал из Москвы навестить отца-пенсионера. Циничный диссертант хочет перевезти овдовевшего донецкого идеалиста-сталиниста к себе в столицу, но тот артачится — безыдейность сына его откровенно бесит. Другой — инженер-горняк Андрей — ошарашен не меньше: при Черненко он сел за аварию на шахте, а вышел уже в перестройку. На сцене местного шахтерского ДК, где они столкнулись, Вячеслав Бутусов в тяжелом гриме поет, как стали малы тертые джинсы, и зал светится выхваченными из коробков спичками (не хуже, чем в «Ассе», которая выходит на экраны примерно в то же время). Уже на улице новые приятели попадают сначала на съемочную площадку ретрофильма, а затем и во временную петлю: на манер стихотворения Геннадия Шпаликова «про возвращение обратно» неведомая сила переносит их в 8 мая 1949 года, где «мама молодая и отец живой». Но поразительная экскурсия в прошлое начинает тяготить, когда выясняется, что весенний день повторяется на лупе, и календарь, как ни бейся, не может перевернуться на День Победы.
Пожалуй, в богатом шедеврами перестроечном кино трудно найти фильм более актуальный прямо сейчас, в мае 2022-го. Дело тут не только в Донбассе как месте действия (в Донецкой и Луганской областях фильм и был снят) и даже не в 9 мая. А в том, как режиссер Владимир Хотиненко и сценаристка Надежда Кожушаная интерпретируют на экране вечный спор двух интеллигентов — условного западника и условного славянофила — о родине. Сыгранный Сергеем Колтаковым Сережа — человек постмодерна и рацио, филолог и психолог, капризно недовольный поколением родителей, от которых ему достался в наследство лживый советский миф (именно конфликт Сергея с отцом становится отправной точкой сюжета). Андрей в исполнении Ивана Бортника — интеллигент-пролетарий, занятый малыми делами на малой родине. Он отказывается с ходу давать диагнозы миру, в котором очутились два «попаданца». Пока один нервно кружит по поверхности, не желая всерьез реагировать на людей вокруг (что толку, ведь «здесь мертвые как живые, а живые как мертвые»), по циничной привычке отшучиваясь от них, другой почему-то верит в повторение как мать учения, в способность изменять пространство, несмотря на кажущуюся невозможность перемен. Нужно просто долбить местным свое, капля камень точит: «Они меняются, если изо дня в день повторять одно и то же! Они меняются!» Как напишет о методе этого героя в «Новейшей истории отечественного кино» Денис Горелов: «Взялся чинить жизнь — бери ключ и чини на месте».
В той же статье о фильме он подмечает, что спор этих двух философов, несмотря на разницу подходов, несет примирительный характер и закономерно доводит до катарсиса обоих: все-таки родина, детство — этого, как ни старайся, не переменишь, от этого не отмахнешься, сколько ни кэнсели самого себя. Не отменить же семейные фотографии на стенах (их старательно панорамируют весь фильм)? В 9 мая 1987 года оба героя возвращаются чудесным образом просветленными. Это экранное примирение с другими и с собой в глазах зрителя превратит Хотиненко в признанного автора-центриста, объединяющего самые разные страты атомизированного постсоветского общества. Не случайно клич «Инженер? Горняк?» попадет на открытки-лубки другого такого центриста — «митька» Дмитрия Шагина.
В середине 1980-х, несмотря на разменянный четвертый десяток, Хотиненко числится еще в молодых авторах. Режиссерская специальность, полученная на ВКСР в мастерской Никиты Михалкова, стала для него вторым образованием (до курсов он, отучившийся на архитектора, работал на Свердловской киностудии художником-постановщиком и иногда попадал в кадр как актер). Однако к середине 1990-х в его фильмографии уже с полдюжины фильмов, и не в последнюю очередь благодаря «Макарову» (1993) и «Мусульманину» (1995) за ним закрепляется слава одного из самых востребованных постановщиков отечественного кино. Вместе с «Зеркалом для героя» эти фильмы складываются в своеобразную «трилогию перемен», в которой Хотиненко анализирует болевые точки на глазах мутирующей родины и приходит к выводам, которые вряд ли способны найти стопроцентную поддержку что в либералах, что в консерваторах.
Жанрово «Зеркало для героя», «Макаров», «Мусульманин» — три предельно непохожих друг на друга фильма. «Зеркало для героя» — философская, призывающая зрителя к самосозерцанию фантастика (уже в названии перекличка с Тарковским), рассказывающий о нервном поэте «Макаров» — типичный для перестроечного кино социальный гротеск, а «Мусульманин» — неожиданная для середины 1990-х деревенская мелодрама, в каком-то смысле продолжение традиции Василия Шукшина, рассказывавшего о сельских «чудиках».
Параноидальный, временами напоминающий чуть ли не «Сияние» Кубрика, «Макаров» дает возможность взгляда на начало 1990-х глазами свердловского интеллигента-гуманитария (идеальная роль для Сергея Маковецкого). Поэту Макарову, который передвигается по городу, читая вслух стихи Бродского, обрыдла советская власть, но испытать эйфорию от ее падения он никак не может. Литератору хватает ума, чтобы понять, что сам он является не чем иным, как ее порождением. Ведь кроме свинцовых мерзостей режима, источников вдохновения у него не было. Без унизительной (но в то же время и увлекательной) игры с обществом и властями он никто, у новой реальности с ним разговор короткий как выстрел. Она подсовывает ему пистолет и требует самому с собой разобраться. Чем не фильм-предупреждение для тех, кто ждет перемен, но так и не определился с тем, что делать дальше? Замечательно в «Макарове» то, как форма фильма совпадает с темой. Порой кажется, что он сам снят его главным героем — претенциозным, напористо многозначительным человеком. Снят с последней сюрреалистической прямотой (если такое вообще возможно) и к финалу разоблачает не только своего героя, но и самого себя, ернически завершаясь закадровым чтением стихов и дорогой к храму. Так, хочется верить, Хотиненко расправляется с тяжеловесными метафорами перестроечного кинематографа.
Зеленый и широкий, как русское поле, «Мусульманин» в момент своего выхода кажется обманчиво народным. На экране деревня, солдат, вернувшийся с войны, вечные морально-нравственные каверзы крестьянской жизни: как выжить без водки и похищенного колхозного комбикорма? Однако за всем этим конфликт национальной идеологии, драма неприятия других, русская терпимость, оборачивающая крайней нетерпимостью. Пожалуй, на месте Коли, ставшего в Афганистане Абдуллой (Евгений Миронов), мог быть любой «другой», выпадающий из типично российской логики принятия всего на свете (налили — пей, бьют — бей). Коля мог быть хоть адвентистом, хоть ЛГБТ-активистом, носителем любой внятно сформулированной системы ценностей (внятность и нежелание чуть что менять убеждения страшно раздражают). Однако в том, что Коля именно мусульманин, сегодня видится особая прозорливость режиссера и его сценариста Валерия Залотухи: исламский вопрос с годами будет становиться только острее.
Сегодня в «Мусульманине» тревожит и то, что когда-то казалось недостатком фильма, а именно возраст исполнителя главной роли Евгения Миронова. Наивная юность, от которой Миронову не помогли избавиться ни грим, ни драматургия, превращает «Мусульманина» в высказывание о трагическом и неизбежном конфликте поколений. Голубоглазый отрок, претерпевающий от близких за свои убеждения, — герой современный, даже если он на плечах носит арафатку, а на голове — пуштунку.
