Фрагмент книги о Сергее Соловьеве и его фильмах, изданной журналом «Сеанс».
Книга о Соловьеве вышла в коллекционной серии «Сеанс. Лица». Работа над ней началась в 2020-м, в начале пандемии коронавируса, а финал ее совпал со смертью Сергея Александровича: «Новость пришла в те дни, когда я вносил последнюю правку, перед тем как отправить книгу в издательство».
Это и не биография, и не строгий формальный разбор творчества режиссера, хотя автор неоднократно встречался с Соловьевым при подготовке текста. Скорее, тексты Сапрыкина — это вольное эссе, изложение личного опыта зрителя, соотнесенного с контекстом времени, в котором создавались фильмы (в книге много цитат из кинопрессы 1980–90-х). Сапрыкин почти не пишет о фильмах, снятых в новом веке; для него Соловьев — это чуткий фиксатор распада советского мира, предвестия которого видны в его ранних экранизациях русской классики.
С разрешения издательства Кинопоиск публикует фрагмент главы, посвященной «Дому под звездным небом» — последнему советскому фильму Соловьева.
В «Егоре Булычове» Ульянов играл предчувствие катастрофы — здесь его герой оказывается внутри нее. Фамилия академика Башкирцева взята напрокат из фильма «Укрощение огня»: там Башкирцев (Кирилл Лавров) — генеральный конструктор космической техники, один из советских титанов, покорявших стихии. Башкирцев-Ульянов в «Доме под звездным небом» — титан на заслуженном отдыхе: прожита достойная жизнь, впереди тихая старость на академической даче, новый общественно-политический виток дает новые возможности — можно везти из загранкомандировок фирменную оргтехнику. Дом Башкирцева по-соловьевски полон мелких и милых предметов, обжит детьми и внуками, его обитатели надежно защищены от бурь — по первому звонку академику выделят охрану и отгрузят дефицитный балык к юбилею. Все хорошо и будет хорошо. А то, что в нью-йоркском метро рядом с Башкирцевым неформалы в бейсболках начнут обсуждать на русском, как кому-то распилили голову, и в одном из них (если бы Башкирцев только знал) можно было бы узнать Сергея Курехина, а напротив усядется дамочка в платье с открытой спиной и лицом Александра Баширова и начнет соблазнять академика, — ну мало ли что примерещится, на инструктаже перед выездом наверняка предупреждали: улицы Нью-Йорка полны неожиданностей.
Последняя часть «постмодернистской» трилогии — о том, как рушится дом и рушится жизнь, но это уже не поздний Чехов на перестроечном материале, это Чехов, прочитанный через Бунюэля. Смысл происходящего не просто в элегическом упадке старого; как только благообразно-скучная ткань жизни позднего СССР начинает трещать по швам, из образовавшихся прорех вылезают бесовские рожи. Новая эпоха открывается снами Бананана и героическим жестом Цоя, продолжается паясничаньем Толика и дяди Коки и раскрывается в полный рост на финальном этапе, когда с исторического обрыва летит не только 6-я статья Конституции, а любые причинно-следственные связи, какая бы то ни было почва под ногами, уверенность не то что в завтрашнем, но и в сегодняшнем дне.
«Дом под звездным небом» можно прочитать как энциклопедию коллективных фобий эпохи перестройки, по большей части воплощенных в фигуре Валентина Компостерова — беса-беспредельщика в исполнении Александра Баширова. Баширов в красной косоворотке, с балалайкой и есенинскими кудрями, который поет на юбилее академика юдофобские частушки, — воплощение страха перед погромами, связанного с обществом «Память»: бородатые активисты в черных балахонах охотно дают интервью «Огоньку» и «Взгляду», рассуждают про «тельавидение» и сионистский заговор; такого «зова к топору» Русь не слышала уже 70 лет. Страх перед криминалом: сменив картуз на белую шляпу, Компостеров вычищает с дачи все драгоценности; люди, которые могут вломиться в квартиру или прижать к стенке на улице, — это тоже часть «новой нормальности». Страх перед КГБ, перед военными, перед «коммерсантами», перед «сексуальной распущенностью», перед эмиграцией, причем в двух модусах — страх, что все уедут, и страх, что перестанут выпускать. Страх перед неопределимым, но наглядно явленным непонятно чем — Башкирцева пытают и убивают уже не просто сотрудники спецподразделения КГБ, как можно предположить по сюжету, а какие-то темные сущности, мочебуйцы-труполовы из фильмов некрореалистов. На военном аэродроме разбирают бомбардировщик по частям; на секретный объект устраиваются работать, чтобы воровать с него ценный товар; по никологорской даче расхаживают женщина, разрезанная надвое, и человек без головы. Все темное и иррациональное, что было загнано в подсознание позднесоветской эпохи, вышло наружу и пустилось вприсядку. Соловьев уже не радуется этому инфернальному карнавалу, как в «Черной розе», и не пишет по его поводу публицистический памфлет, но смотрит на него с гибельным восторгом.
На премьере «Дома» Ульянов скажет о своем герое: «Академик Башкирцев из фильма Соловьева — это человек, которого победила новая страшная сила, пренебрегающая культурой, попирающая право человека на защиту своей личности». Башкирцева-Ульянова губят не «экономические реформы» и не «распад Союза», а темные нечеловеческие силы, ставшие побочным эффектом политических преобразований. Соловьев по традиции дает слово мечтателям — юноше Тимофею, которого играет сын Дмитрий, и дочери Башкирцева Нике (Мария Аниканова), но атрибуты их мечтательности — блок-флейта, плохие стихи, происхождение от Рюриковичей — бледнеют рядом с многоликим неубиваемым злом. Компостеров где-то с седьмой попытки все-таки будет повержен, а Тимофей с Никой улетят под песню Гребенщикова на воздушном шаре, главное свойство которого в том, что он летит неизвестно куда. Художественное чутье Соловьева оказывается сильнее дежурно-оптимистического финала: главный итог «Трех песен о Родине» — ухмыляющаяся харя Компостерова, воплощение приплясывающего гоголевского кошмара, живая материализация принципа будущей эпохи: все то, чего вы даже не осмеливались испугаться, то и сбудется.
«Башкирцеву еще повезло, его утопили, — так заканчивал рецензию на «Дом» в «Искусстве кино» Мирон Черненко, — и Компостерову тоже вроде бы повезло, его просто сожгли. Но нам-то что делать? И у меня к вам просьба, Сергей Александрович! Снимите следующий фильм, чтобы каждый мог понять, как жить и зачем жить. И где, кстати, тоже».
