Фильм, после которого любой дешевый курорт покажется родным и прекрасным.
Ричи Браво (Михаэль Томас) — вышедший в тираж эстрадный певец лет шестидесяти, живущий в городе-курорте Римини; от прошлой жизни у него осталась вилла, украшенная его же портретами времен расцвета. Сейчас Ричи за копейки исполняет под ужасную минусовку душераздирающие баллады о любви (на немецком; все песни были специально написаны для фильма) перед пенсионерками, приезжающими в бюджетный отпуск в несезон. Иногда и спит со своими поклонницами за деньги (это, как всегда у Зайдля, показано предельно реалистично и без купюр; в одной из сцен Ричи занимается оральным сексом с фанаткой через стенку от ее умирающей матери). Одевается он в стиле «колхозный шик» — сапоги из кожи питона и тюленья шуба поверх майки-алкоголички. Да и залы, в которых он выступает, больше похожи на деревенские клубы: протертая дощатая сцена, пластиковый потолок, дешевый занавес купоросного цвета с искрой.
Его дряхлый отец (Ганс-Михаэль Реберг, который был смертельно болен во время работы над фильмом и умер вскоре после съемок), страдающий деменцией и симпатизирующий Гитлеру, живет в доме престарелых. Он часто вспоминает жену и покойную мать, уже не очень отличая одну от другой. Когда жена умирает, старик даже не понимает, на чьих похоронах он находится.
У Браво есть дочь Тесса, которую он бросил давным-давно. Внезапно девушка возникает на горизонте и требует компенсацию в размере нескольких тысяч евро за годы безотцовщины. Сама она живет в трейлере с подозрительной группой арабских мигрантов, один из которых — ее парень. У Ричи денег нет, и он решает записать секс-видео с одной из фанаток, а потом шантажировать им ее мужа.
Появление в берлинском конкурсе фильма Ульриха Зайдля — некоторая аномалия: обычно его минималистичное кино, которое мизантропией и скепсисом превосходит любые фантазии Константина Богомолова о гибели Европы, показывают в Каннах и Венеции. Фильмы Зайдля, снятые в гиперреалистической докстилисттике, но с профессиональными актерами, полны холодной неутешительной иронии. Зайдль, с одной стороны, любит своих героев, обычно населяющих подвальные этажи европейской общественной пирамиды, с другой — сочувствие не останавливает его от сарказма. Но виноват во всем, конечно, не отдельный человек, а еврокапитализм, который позволяет даже самым бедным европейцам жить более сытой жизнью, чем люди из третьего мира, однако не оставляет им никакого шанса на счастье.
Но «Римини» получился неожиданно легким. Возможно, все дело в локации: меланхолия опустевшего зимнего города с пальмами убаюкивает, в какой-то момент во всем этом запустении даже начинает чудиться уют. Так же и Ричи Браво, пьющий разбавленную водку (чтобы не пахло), просаживающий все деньги в автоматах, трахающий все, что платит, безусловно, герой, а не антигерой фильма. Даже когда он поет для шести своих безумных фанаток, то выкладывается полностью (эти музыкальные номера, конечно же, лучшее, что есть в «Римини»); если идет на шантаж, то ради ближних. Собственно, неожиданная смена оптики, которая происходит у зрителя по мере просмотра, — главный трюк и главный месседж «Римини». Как пляжи курорта оказываются куда более красивыми в своем зимнем запустении, чем в «нормальное» летнее многолюдье, так и неказистые, вздорные, стареющие, плохо одетые герои Зайдля вдруг раскрывают перед нами настоящую красоту, не имеющую ничего общего с теми глянцевыми стандартами, которые до сих пор крепко вбиты в наши головы.
Точно такую же операцию по включению режима видимости Зайдль проводит и с сирийскими беженцами. Сначала они — спящие в спальниках на улице, копошащиеся на зимних пляжах, бредущие по улицам — кажутся просто частью ландшафта (такими их и хочет видеть Европа). Но когда волею сценариста они заселяются на виллу Ричи (ему нет никаких резонов терпеть их там, он делает это лишь для того, чтобы наладить контакт с дочкой), то становятся полноценными героями. И пусть в этом сюжете для них еще не написано полноценных диалогов (Ричи только пытается наладить коммуникацию с новыми жильцами), найти эти слова придется.
