«Я заслуженно поздний артист»: Юрий Стоянов — о «Городке», русских вампирах и роли мечты

Актер-трикстер, прославившийся в ехидном телешоу 1990-х, в «Вампирах средней полосы» показал драматическую глубину в душевном дедушке-упыре Святославе Вернидубовиче, и такая трансформация сама могла бы стать киносюжетом. В рубрике «Главный герой», где мы публикуем монологи ключевых лиц российской киноиндустрии, Юрий Николаевич Стоянов рассказывает, как он шел к этой роли и как в России непросто быть шестидесятилетним человеком — и на экране, и в жизни.

О деде Славе

Такого успеха я не ожидал. Вообще, ожидаемый успех, как правило, обманчив, а я много раз обманывался и был обманут предчувствиями и прогнозами. В этот раз я приятно награжден популярностью сериала. На мой взгляд, она связана с тем, что в «Вампирах» по-западному системный подход к формату пророс на нашей человеческой почве. Там построены сюжетные арки, видно развитие героев и все, о чем так любят говорить сценаристы, и это срослось с юмором, болью и русской душевностью.

За умением играть комедийных героев авторы «Вампиров средней полосы», к счастью, увидели мою способность быть достоверным. Им грела душу некоторая моя универсальность, если можно так сказать про себя, хотя это нескромно. Роль писалась на меня, и узнал я об этом, когда меня пригласили на пробы. В процессе работы любой артист становится соавтором роли, и я не исключение. К счастью, мой персонаж написан не по законам скетчкомов; мы добивались, чтобы и шутилось, и плакалось в фильме легко и естественно. Дед Слава прожил тысячу лет, у него в голове историческая каша, поэтому он иногда на современные реалии отзывается шутками из прошлых веков.

Эта работа для меня стоит наравне с другой моей ролью — в «Человеке у окна» Месхиева. Я люблю все свои роли, но есть те, что сыграны на мастерстве, а здесь больше меня как человека можно ощутить.

О русских кровососах

Определяющей в названии сериала является вторая часть — родное и нежное сочетание «средняя полоса». Это же не хоррор и не сага, в названии выражены и жанр, и атмосфера. Знаете, не люблю рассуждать о роли до выхода фильма, разговоры о намерениях всегда пошлы. Но сейчас могу сказать, что когда работал над ролью вампира, то подумывал о том, что же такое вечная жизнь. Мне хотелось показать, что это огромная беда и наказание. «Обречен на вечную жизнь» — точная формулировка, потому что это не награда. И поэтому наши вампиры такие несчастливые. Их единственная радость в том, что они семья (хотя и не родная). Очень тонкая вещь.

О съемках и втором сезоне

Мы все дружим с командой сериала, ребята там замечательные, моложе меня, но я уже в таком возрасте, когда большинство друзей моложе. А с Таней Догилевой мы впервые оказались в кадре за сорок с лишним лет, хотя учились на одном курсе. Про второй сезон я пока ничего не знаю, но могу поделиться мечтой. Я очень тяжело представляю сериал без Женька (персонаж Глеба Калюжного — Прим. ред.). Очень хотелось бы, чтобы он вернулся. Во-первых, он нравится молодым, а во-вторых, без него обрывается важная линия: кого учить, кого опекать деду Славе? Кому давать подзатыльники? Дед Слава без Женька осиротел. Я как мог эту точку зрения до продюсеров донес. И Догилеву бы тоже воскресил — мы же вампиры.

О герое, которого надо любить

Были такие братья Шенки из Рыбинска, одни из основателей Голливуда. Они и читать не очень-то умели, но один вопрос через секретарш, читавших им сценарии, формулировали авторам верно: «Кого полюбит зритель?» Причем речь необязательно про отождествление. Гамлета можно не любить, но можно к нему стремиться. Великий шекспировед Алексей Барташевич говорил, что каждый век получает своего Гамлета. Он становится ретранслятором чего-то, что люди не могут сформулировать. Он всегда немного впереди времени, и в этом его трагедия. Люди могут его не любить, но сочувствовать и сопереживать будут обязательно. Гамлет не проходит мимо несправедливости, мимо которой проходим мы. Он может заколоть подлеца шпагой, чего мы не можем себе позволить и потому завидуем ему. А я вот недавно прочитал один сценарий, очень сильный. Но позвонил автору и сказал: «Старик, это надо переписывать». Потому что зрителю там вообще некого любить.

О кинопробах и референсах

Я никогда не умел себя продавать, предлагать. Никогда не дружил с ассистентами, не слал эсэмэски режиссерам, чтобы напомнить о себе. Всегда считал, что если меня роль нашла, так уж нашла. А вот желающим предложить мне кинопробы просьба не обращаться. С этим связана еще одна моя особенность: все мои роли построены на доверии режиссера и его понимании, что он хочет сказать. Тем, кто хочет отчитаться перед продюсерами, лучше не беспокоиться. Все пробы я уже сделал, в том числе и пробы на антитела. В юности я много ходил на кинопробы, и ни одна из них не увенчалась успехом. Когда сегодня меня зовут на пробы, это будто отбрасывает назад: пробуюсь я плохо, вот в кадре я играю хорошо. И еще есть поганое слово «референс» — оно нужно, если подаешь куда-то заявку. Но почему рядом с моей рожей должен быть Майкл Дуглас? Я не Майкл Дуглас! Майкл Дуглас — великий актер, а я — Юра Стоянов, не великий, но я такой один! Мне что, играть как Дуглас? Это невозможно. Что за постмодернизм такой: встретились два фильма, переспали — и родился третий.

О «Городке»

В одной из статей о «Вампирах» я прочел что, мол, автору понравилось, как сериал обманул его ожидания. Он ждал, что появится Стоянов и начнет кривляться. А когда я вообще кривлялся? Видимо, имелся в виду «Городок», который автор плохо смотрел. Нашей задачей с Олейниковым было сделать смешную передачу как раз без кривляний. Я сейчас очень радуюсь, когда узнаю, что в TikTok люди обмениваются фрагментами «Городка». Оказывается, на любую несправедливость можно найти сценку в программе 25-летней давности. В принципе мы следовали традиции русского юмора — рассказывали через смех о том, как плохо живется. Принципиально новым было только отсутствие цензуры, которым воспользовались двое кое-что почитавших и переживших людей. Я говорю об этом, потому что отсутствие цензуры может сработать очень по-разному — у нас вообще не было слова «нельзя». Оно было заложено какими-то элементарными заповедями, но сверху никто и ничего не запрещал.

О поздних ролях

Первую главную роль в кино я сыграл в 41 год в «Ландыше серебристом» у Тиграна Кеосаяна. Потом у него же в «Зайце над бездной» — фильме, который я очень люблю. Потом был фильм «12» — там метражная, но не главная роль. Сейчас предложений стало больше, и чем дальше, тем меньше будет конкуренция, думаю. Возраст после шестидесяти считают в России «возрастом дожития», нас не так много, а ролей станут предлагать тем больше, чем дольше я проживу. Я, безусловно, рад, как любой востребованный актер. В пандемию я снимался, к счастью, все время, потому что привитый, но я никогда не принимаю дары судьбы как должное. Слишком долго я этого ждал, хотя не считаю свою прежнюю актерскую жизнь бессмысленной — она была накопительной. Я заслуженно поздний актер. Я из тех, кому для комедийных ролей нужно накопить много беды, пройти через многое. Саня Петров в юности из меня не получился бы, а за молодых я радуюсь и поражаюсь, как точно они работают — и Петров, и Борисов, и Паль. Какое оснащенное поколение! Я таким не был.

О роли мечты

Была одна мечта, хотя, боюсь, поздновато… Мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь сделал фильм о последних днях потрясающего актера Павла Луспекаева под названием, например, «Ваше благородие». Он умер, когда ему было 47, хотя выглядел он в «Белом солнце пустыни» на шестьдесят. Мы с ним очень похожи, достаточно только вставить черные линзы и приклеить усы. Это был бы фильм о человеке, который перенес тяжелейшую операцию по удалению ступней. Врачи обезболивали его морфием и сделали его зависимым. А потом он сам, испытывая тяжелейшие физические муки, соскочил и в этом состоянии снимался в «Белом солнце». У него есть пронзительнейшие дневники о тех днях. Какая у него биография! Гениальный актер, который любил выпить, любил подраться… Фантастическая могла бы получиться картина.

О проблемах возрастных артистов

Кто такие Элвис Пресли или Фрэнк Синатра в Америке сегодняшней? Это действующие артисты, хотя их давно нет. Их музыка постоянно звучит, монетизируется и является частью актуального культурного пространства. Если бы пожилые артисты не были востребованы в США, не появился бы мой любимый сериал «Метод Комински». У нас такой сериал не может появиться. Сядут четыре продюсера, два продакшена, три прокатчика и скажут: «Ну, хорошо. Стоянов, Гармаш, Маковецкий — нормально. А если один Стоянов? Маловато! Надо к нему Петрова или Паля — молодыми разбавить». В кино нас видеть не хотят, только в сериалах. А на телевидении не приветствуются пожилые лица: только Познер, Якубович, Стоянов, может, кто-то еще. Телевидение будто бы живет в реанимации, и эта агония может быть очень длинной. Возможно, за ней последует возрождение благодаря интернету. Ведь что такое интернет? Тот же ящик, только с тем, что на телевидении нельзя.

О России и Америке в кино

Образ Америки был полностью создан американским кино. В очень регламентированном обществе американцы не могли себе позволить то, что позволяли себе их герои на экране. Поэтому там так любят звезд. Вот скажите, можно было бы у нас снять фильм про такого странного, утонченного артиста-инопланетянина, как Иннокентий Смоктуновский? И показать, как он, когда его гнали в плен, прыгнул с моста, просидел четыре часа в ледяной воде, а потом к своим долго пробивался. Мне кажется, такое кино было бы не менее патриотичным, чем фильм про Зою Космодемьянскую. Я говорю не про исторического персонажа, а именно про фильм.

Но хорошо, что люди стали ходить на российское кино, ведь у нас есть режиссеры и операторы мирового уровня. Хороших артистов много! Главной проблемой остаются сценарии, хотя это повсеместная проблема. Я рад, что стали появляться фильмы уровня «Аритмии»; они не приносят миллиардов, но они есть. И я не говорю про сериалы: «Звоните ДиКаприо!», «Домашний арест». Да и в массовом кино есть замечательные работы: «Лед» отличный, «Лед 2» — еще лучше, «Горько!» — великая картина. И я горжусь, что живу в то время, когда появился фильм «Страна Оз».

О том, что будет дальше

Сложно говорить о будущем, когда не знаешь, сколько его отмерено… Вообще, во мне 50% болгарской крови, а академик Лихачев говорил, что болгары — гении миниатюры, и я как-то самонадеянно переношу это на себя. (Смеется.) Так что я могу заглянуть разве что лет на пять вперед, и в этом смысле мое будущее — это пытаться, разочаровывая и отдаляя от себя режиссеров, по-прежнему снимать коротенькие истории в больших шоу на телевидении. И в то же время играть умных, тихих, добрых, порядочных, интеллигентных и неожиданных героев в кино.