Болеем с нашими и за наших: Василий Корецкий — о том, как фильм Серебренникова, участвующий в конкурсе Каннского фестиваля, погружает зрителя в липкий морок русской культуры.
Автослесарь Петров (Семен Серзин), простуженный мужчина средних лет, едет троллейбусом к бывшей жене и сыну. На дворе зима, ночь, канун Нового года — время, когда из-под земли обычно лезет всякая нечисть, чтобы смущать и путать добрых людей. Черти появляются и тут: троллейбус останавливают вооруженные люди в масках мексиканских борцов, творящие народный суд над группой чиновников. А на следующей вынужденной остановке в троллейбус запрыгивает Юрий Колокольников с усами Уолтера Уайта и красной корочкой и везет Петрова кататься на «газели»-катафалке, распивая водку прямо на гробу, в котором лежит рэпер Хаски. Льется беленькая, завывает Егор Летов: «Ниже кладбища! Выше солнышка!» Дальше — новая остановка, новая бутылка, новый расстрел, но, вопреки всему, Петров будет пробиваться домой: завтра вести сына на елку.
Довольно точно показывающий тот замес, каким были российская жизнь и сознание начала нулевых, фильм Серебренникова в общем не имеет никакого отношения к физической реальности. И дело тут не столько в постоянных вторжениях сверхъестественного и галлюцинаторного в жизнь семьи Петровых. Просто сама колоритная и исторически корректная материя фильма — литературные собрания в пыльных библиотеках, страстные дебаты о судьбах славян на липких кухнях, старый линолеум редакционных приемных и запустение промзон, где кухонным философам и непризнанным писателям приходится работать сторожами или слесарями — кажется закавыченной, процитированной.
А все потому, что Серебренников тут явно поставил себе задачу куда более амбициозную, чем простая экранизация. Свой кинотекст он написал даже не поверх романа-исходника, а поверх дюжин текстов, фильмов, магнитоальбомов, сформировавших и писателя Сальникова, и режиссера Серебренникова, и нас с вами. Словно это не отдельно взятый слесарь, но сама русская культура XX и XXI веков бредит от жара и видит сны о самой себе.
Как всегда бывает в фильмах и спектаклях Серебренникова, действие «Петровых» распадается на множество фокусов, гэгов, трюков с переодеванием и веселых камео — демонстративных находок режиссера. Половина актеров играют сразу по пять-шесть ролей, других невозможно опознать под сложным гримом. Например, Тимофей Трибунцев появляется в том числе в обличии бойкой прожженной актрисы провинциального театра — с военной выправкой и вечной «беломориной» в руке. А преображенная стараниями художников Любовь Аркус играет трагическую роль усталой пожилой уборщицы. Странным рефреном проходит обнаженка: героиня Юлии Пересильд, Снегурочка из детских кошмаров Петрова, обладает удивительной способностью воображать или видеть людей без одежды, а родители маленького Петрова (Варвара Шмыкова и Иван Ивашкин) так и вовсе ходят перед ним голышом. Время от времени в фильм вплывают вечные русские мотивы: «Людям жрать нечего, а они собак заводят!» — парафраз Тэффи и Муратовой одновременно.
Несущую конструкцию «Петровых» образуют два великих советских фильма-референса. Во-первых, «Хрусталев, машину!» Алексея Германа — другой киномакабр о зимней России, главный герой которого, генерал Кленский, точно так же весь фильм бежал от судьбы и навстречу ей через бесконечный лабиринт заснеженных бульваров, захламленных коридоров и палат, через бестиарий коммуналок и блатных бараков.
Во-вторых, «Романс о влюбленных» Кончаловского, состоявший из трех непохожих друг на друга частей: яркого эйфорического мюзикла про любовь, депрессивной трагедии с хором насупленных советских граждан и гиперреалистического черно-белого эпилога. В нем избавившийся от морока великой любви и великой депрессии герой Киндинова хмуро работал на заводе, женился на буфетчице и заселялся в тесную квартиру с видом на бескрайнюю снежную пустыню.
«Петровы» точно так же состоят из нескольких пересекающихся фильмов, снятых в разных регистрах. Основной — про больного, галлюцинирующего Петрова, его бывшую жену-библиотекаршу, которая охотится с ножом на всяких мразей, и сына, мечтающего попасть на елку. Другой — стилизованный под старый любительский 8-миллиметровый фильм флешбэк — в нем мы глазами маленького температурящего Петрова видим его собственный поход на елку в ДК. И, наконец, черно-белая стилизация под советскую социальную драму, главная героиня которой — та самая Снегурочка, которая держала малыша Петрова за руку и произвела на него такое впечатление, что он не может прийти в себя до сих пор.
Эти три истории связаны елкой семьдесят какого-то года — событием, травмировавшим, кажется, всех, кто с ним соприкоснулся — и образуют гипертекст. Персонажи, детали, образы и мотивы одной вдруг всплывают в другой. Окуджавский синий троллейбус, заполненный алкашней, выезжает в рейс в 2000-м и упоминается в звучащей тут песне группы «Радиопомехи», написанной в 2018-м. Но поют ее барды-романтики 1970-х, которые через 20 лет мутируют в неряшливых хулиганов слова (камео поэтов Андрея Родионова, Всеволода Емелина, Шиша Брянского, Юлия Гуголева), а те — в сегодняшних звезд эстрады (Хаски и Иван Дорн, играющие двух покойников). Кажется, будто «Голубому салу» скормили золотую коллекцию отечественного кино, плей-лист хитов за последние два десятилетия, несколько поэтических сборников и новогодних открыток, добавили Сологуба — и вот готов клон-химера, экстерьер которого отлично иллюстрирует генетические связи и наследственные черты русской культуры.
Как это смотрится на экране? С одной стороны, конечно, тяжело: это вам не «Лето» с сюжетом-ручейком и не лаконичный минимализм «Ученика». Траектория движения Петрова неочевидна, а потому требует от зрителя усидчивости и пристального внимания к деталям. Рассудок в этом вроде бы легком, почти комедийном конструкте тотально доминирует над эмоциями, и многочисленные шутки, подмигивания и ироничные граффити на стенах города только усложняют его восприятие.
С другой стороны, это кино точно для неоднократного употребления, и с терпеливым зрителем оно останется надолго после сеанса. «Петровы» — пока самый изощренный, самый виртуозный фильм Серебренникова, максимально соответствующий не только его собственному методу, но и положенной в основу фильма фактуре: интеллигентные герои интеллигента Сальникова и с ума сходят рассудительно и интеллигентно — прыг на Гоголя, скок на Окуджаву.
