Внутри «Внутри Лапенко»: Как «Городок» превратился в «Твин Пикс» (и при чем тут Парфенов)

В феврале 2019 года в Instagram Антона Лапенко, актера Электротеатра «Станиславский», появился маленький ролик под названием «Скандал в научном центре». Усач на грани нервного срыва — большеглазый (из-за очков с плюсовыми линзами), в белой шапочке-таблетке, очевидно, ученый — отчаянно отбивается от журналистов. От волнения на нем прыгают очки, а слова сливаются в возмущенную неразбериху. По изображению бегут короткие волны глитча.

Постепенно к нервному сотруднику НИИ добавились новые персонажи: остекленевший от приема скипидара водитель экскаватора Игорь Катамаранов; сладкоречивый специалист по фешенебельной жизни в Штатах Ричард Сапогов; лидер ОПГ «Железные рукава», черпающий жизненные мудрости из американских боевиков категории Б; пламенный тележурналист, выводящий на чистую воду всех; и многие-многие другие. В декабре 2019 года с помощью режиссера-кавээнщика Алексея Смирнова короткие Instagram-эскизы собрались в полнометражное полотно — YouTube-сериал «Внутри Лапенко». В марте следующего года Лапенко дал большое интервью Юрию Дудю, а в апреле — маленькое, но в «Вечернем Урганте». Зрители Первого канала, не все из которых, возможно, следят за Instagram-юмористами, после эфира полезли в интернет. Этот добрый улыбчивый парень из многодетной подмосковной семьи, которому к концу перестройки было шесть лет, им кое-что напомнил.

Цитаты простых людей

Юмористические шоу про 1990-е появились собственно в 1990-х. Иногда они были просто запредельными. Чего стоит злободневный скетч «Похороны еды», с которого осенью 1990 года началась авторская программа Игоря Угольникова «Оба-на». Кадры траурной процессии на Тверской, снятые, вероятно, во время реальных похорон политического деятеля, и традиционная для таких случаев речь диктора у шалуна Угольникова превратились в острый комментарий к действительности. Тема продовольствия, так или иначе, поднималась в шоу еще долго — например, в девятом выпуске показали скетч «Страна обожралась», также стилизованный под телерепортаж. Вышедший на пикет представитель движения борьбы за голод (Евгений Воскресенский) сетует на то, что не может застегнуть брюки, и кричит: «Стране не хватает ремня!» (Показывали все это по Первой программе Центрального телевидения.)

Шутили и о высоком. В 1994-м та же программа показала номер «Прислужницы», пародию на «Служанок» Романа Виктюка — самый прогрессивный спектакль 1988 года, навсегда определивший квир-эстетику виктюковского театра и успевший немало озадачить к 1994-му жителей страны (постановка много гастролировала). Загадочно извивается полуголым телом вместе с Угольниковым там, кстати, Владимир Зайцев — актер, игравший в одном из составов настоящих «Служанок».

Объектом пародирования в юмористических телешоу 1990-х становилось и само телевидение. В программе Угольникова можно найти пародии на «Музобоз» Ивана Демидова и «Любовь с первого взгляда». Один из первых выпусков «Осторожно, модерн!» (1996 год) с Дмитрием Нагиевым и Сергеем Ростом был посвящен ток-шоу «Акулы пера» («Кто же дурак?»); среди гостей Нагиева и Роста были люди, похожие на Никиту Михалкова, Богдана Титомира и Бориса Моисеева. Герои одного из последующих выпусков, «Телевизора» — муж и жена, которые разрываются между программой «Смак» с Андреем Макаревичем, «Утренней почтой» с Лолитой Милявской и Александром Цекало и бразильской мыльной оперой (во всех ролях — Нагиев и Рост).

Антон Лапенко, как и все дети девяностых, точно заглядывал в эти передачи и хорошо запомнил их формулу: злободневность тем, узнаваемость персонажей и два-три исполнителя на все роли. Именно ее он и применил в своем скетчкоме, радикально сократив количество актеров до одного (себя) и сменив оптику. Разница между «Внутри Лапенко» и, например, «Городком» именно во взгляде. Илья Олейников и Юрий Стоянов, как и адресаты их шуток, смотрели на эпоху изнутри, немного расширенными от ужаса глазами взрослых людей, которые находились в ежедневном стрессе и нуждались в comic relief.

Глазами школьника

Но те, кто в девяностые был ребенком, сегодня вспоминают эти годы не как «лихие», а как веселые. Аббревиатура МММ их не триггерит — скорее, напоминает о глуповато-добродушном лице Лени Голубкова, который собирается купить жене сапоги и просит совета у Просто Марии. Они не теряли работу в связи с закрытием комбината, не уходили из инженеров в челноки, не думали, как накормить всю семью двумя куриными окорочками. Они могли посмотреть на реальность без отчаяния, грустной злобы и страха, а значит, увидеть ее во всей ее абсурдности.

Антон Лапенко, который пошел в школу в 1993 году, очевидно, хорошо запомнил это ощущение: на улице невнятная осенняя хмарь, родители ушли на работу (или ее поиски), а ты притворился больным и спокойно прогуливаешь матешу и литру на диване. До того, как из прихожей раздастся звук поворачивающегося в замке ключа, есть еще несколько часов. Значит, можно успеть посмотреть новую серию «Санта-Барбары», в которой таинственные злодейки в красивых костюмах и пластмассовых клипсах интригуют против лежащего в коме СиСи Кэпвелла. Есть еще какой-то странный перестроечный фильм без начала, в котором слишком темно, чтобы понять, что происходит. Если повезет — сюжет про хип-хоп в «До 16 и старше». А пока ведущий «Документального детектива» задыхающимся от возмущения голосом рассказывает о похождениях банд и злочинствах сект, заглянуть в кастрюли в холодильнике (вдруг что осталось с ужина?).

В героях сериала «Внутри Лапенко» школьник 1990-х легко мог бы опознать знакомых из жизни. Женщина, похожая на Нателлу Наумовну Стрельникову, бывшую жену главаря ОПГ «Железные рукава», была в подругах у каждой мамы. Дама сложной судьбы, она заходила выпить чаю, похвастаться новым свитером из ангорки и заметить: «А что? Могу себе позволить!» Гвидон Вишневский работал в школе трудовиком и, вырезая лобзиком деревянную птицу счастья, любил пересказывать на свой лад идеи Соловьева и Бердяева. Свой Катамаранов был в каждом подъезде — немногословный мужчина с нетвердой походкой и ярко блестящими глазами. А Инженера вообще можно было встретить где угодно: он мог быть чьим-то папой, положительным соседом или единственным учителем-мужчиной в школе, который каждый год 8 марта приносил в учительскую веточку мимозы и маленький торт в серой картонной коробке. Со временем их лица слегка затуманились, запылились и слились воедино с героями прочитанных в детстве книг и странных передач, которые видел краем глаза, но запомнил на всю жизнь.

Приглашение к любви

1990 год ознаменовался не только открытием «Макдоналдса», выборами первого и последнего советского президента и поимкой Андрея Чикатило. В этом году была восстановлена историческая справедливость, связанная с фильмом «Любить» Михаила Калика, снятым в 1968-м. Несколько новелл о любви по рассказам советских писателей режиссер разделил репортажными вставками. На вопрос о том, что значит любить, отвечали простые советские прохожие и священник Александр Мень.

Фильм оказался слишком смелым для конца оттепели, так что без ведома режиссера его перемонтировали, вырезав опального Меня, и пустили крайне ограниченным прокатом. Калик пытался судиться, но добился лишь того, что уголовное дело завели на него самого, а пленки изъяли. Лишь в 1990 году, уже после эмиграции в Израиль, он сумел частично восстановить авторскую версию, и только тогда о существовании фильма начали узнавать на первой родине режиссера — «Любить» регулярно показывали по телевизору.

В этом документе эпохи интереснее всего репортажная часть, реплики прохожих — и то, что они говорят («Я всегда готова любить, но сейчас у меня много работы, но это не единственное, что меня удерживает от любви, потому что еще у меня есть муж»), и то, как они это произносят.

Именно с этими интонациями говорит Инженер Лапенко. В скетче «Про жену и любовь» мы слышим не только их, но и музыку Микаэла Таривердиева, звучавшую у Калика. В безумном мире городка, придуманного Лапенко, советские интеллигентность, мягкость и сентиментальность станут щитом Инженера, который оградит его и от бандитской пули, и от трансцендентального ужаса этих мест. Как простодушие — агента Купера в Твин Пикс.

Соблазн сравнить вселенную «Внутри Лапенко» со вселенной «Твин Пикс» — самым запредельным контентом на отечественном ТВ девяностых — очень велик. Отчего так замирает сердце при каждом появлении роковой красавицы Татьяны Восьмиглазовой? Не оттого ли, что мы видели танец Лил в «Твин Пикс: Сквозь огонь» и знаем, что каждое движение ее рук или вечно прищуренных глаз может быть ключом к зашифрованному посланию? Перепачканный мазутом Катамаранов из невменяемой грозной силы превращается в борца со злом, совсем как черные дровосеки в третьем сезоне у Линча. А Инженер сделает все, чтобы развернуть к себе лицом Особу, как Купер, спасший с того света Лору Палмер. И финал «Внутри Лапенко» станет не меньшим утешением для зрителя, чем финал сериала Линча.

Можно не гадать: Лапенко и Смирнов прямо говорят с нами цитатами из фильмов, которые мы когда-то брали в видеопрокате и смотрели по телевизору. Вот Инженер, одурманенный препаратом «Гибидроциклофенодол форте», разбивает головой зеркало и хохочет, как злой дух Боб, захвативший тело спецагента ФБР. Оттуда же, из «Твин Пикс», и мыльная опера «Слезы сентября», которую смотрит Особа (персонажи Линча почти весь первый сезон смотрели трогательную ахинею под названием «Приглашение к любви»).

Погоня Ричарда Сапогова за Журналистом, который мешает его бизнесу, практически покадрово воспроизводит самую известную сцену «Сияния» Стэнли Кубрика. Есть и парафраз «Брата» — сцены, в которой Данила готовится к убийству Чечена: Инженер готовит бомбу из докторской колбасы, вареной картошки и зеленого горошка под «Черных птиц» группы «Наутилус Помпилиус». Русский рок вообще часто звучит в сериале, в особо драматичных моментах, когда в тихом Инженере пробуждается то Данила Багров, то Моро, главный герой «Иглы» Рашида Нугманова.

Откуда в этом синефильском заповеднике взялась группа «Багровый Фантомас»? Да с той же полки, где стояли кассеты «Кино» и «Наутилуса» — еще одного важного элемента жизни школьника 1990-х. Песня «Сон купца», украденная Шершнягой у самого бога и исполненная в оклеенной коробками от яиц комнате, наверное, лучшая пародия на раннюю «Гражданскую оборону». А когда Роза Робот откидывает назад волосы и повторяет: «You know, блин!» — сложно не вспомнить «тащемта» Сергея «Паука» Троицкого, дичайшего, например, лидера треш-метал-группы «Коррозия металла».

Еще одна важная черта 1990-х — массовый интерес к религии, мистицизму, тонким материям. Для людей попроще — телесеансы массового гипноза и газетные статьи про Марию Деви Христос, Джуну и Вангу. Для людей поинтеллигентнее — искусство. В 1991 году в Москве открылся Международный центр Рерихов. Тремя годами ранее в Русском музее прошла выставка Павла Филонова, а в Москве 1988-го аукционный дом «Сотбис» провел торги «Русский авангард и современное советское искусство», в числе топ-продаж которых были не только работы концептуалистов (Кабакова и Брускина), но и супрематиста Родченко и его последователя Ильи Штейнберга, а также певца бородатой русской духовности Ильи Глазунова. Не об их ли успехе мечтает художник Гвидон Вишневский, выйдя во двор продавать свои картины «Абсолютный вход» и «Абсолютный выход»?

Из телевидения 1990-х ровесники Лапенко запомнили самое яркое. Например, внезапное появление Натальи Дарьяловой, нестандартнейшей телеведущей с жизнью в США в анамнезе, голливудской улыбкой и легким акцентом. Не из ее ли программы «У всех на устах» вышел Ричард Сапогов? В привычке Журналиста начинать подводку к репортажу пословицами и поговорками (часто собственного сочинения) можно услышать голос молодого Леонида Парфенова: вот он в первом выпуске «Намедни» 1990 года предваряет сюжет о конфликте между кемеровскими милиционерами и курсантами фразой «от брошенного камня расходятся круги».

Но главный ключ к пониманию вселенной «Внутри Лапенко», лучше всего объясняющий ее популярность, — это название программы Журналиста «Загадка дыры». Российские девяностые действительно стали в каком-то смысле информационной дырой. Протоцифровая эпоха видео, эпоха невероятного телебума парадоксальным образом практически не оставила после себя хроникальных свидетельств; то, какими мы сегодня видим 1990-е, не сырая объективная картина, а видеоконтент, записи уже смонтированных телепрограмм. Для экономии Betacam-кассет (стандартный телевизионный цифровой носитель в девяностые-нулевые) рабочий материал с них стирался после записи передач, поэтому 1990-е существуют для нас почти исключительно в виде трактовки, отсекающей все, что не вписывалось в тогдашние представления об интересном; не случайно громкий фильм Лозницы «Событие» о реакции ленинградцев на августовский путч 1991-го смонтирован из киноматериалов).

Так и вселенная Лапенко не бездушно объективный каталог этого мира, но его тщательно составленный семейный альбом (в нем все выглядят несколько наряднее и интереснее, чем были на самом деле, и сцены похорон в него не вошли). Усатые лица на этих кадрах подмигивают и источают вайб. Именно этот вайб совершил чудо — сделал ископаемых Инженера, Журналиста, Катамаранова и прочих живыми культурными героями наших дней. Ностальгическая слеза зрителя 30+ не стоила бы текста, но парадокс «Внутри Лапенко» в том, что он популярен у аудитории, родившейся в нулевые и не заставшей ни инженеров в беретах, ни художников-духоискателей в косоворотках. Заглядывая в черную дыру прожитого и проклятого родителями десятилетия, она видит там не бесконечный ряд уличных торговок на грязном снегу, а треш и угар, о котором сегодня остается только мечтать, как Монеточке в известном клипе, снятом Михаилом Идовым.