Комедия Кентана Дюпьё в духе «Тупого и еще тупее», погружение во внутренний мир польских буржуа и путешествие к линии Ближневосточного фронта. Еще три хороших фильма в нашем фестивальном обзоре.
«Жвалы»
Клошару Маню (Грегуар Людиг), спящему на пляже, привалило счастье: знакомый предлагает ему поработать курьером — взять чемодан в пункте А и доставить в пункт Б. За целых 500 евро! На стоянке Маню крадет машину, подхватывает неразлучного друга Жан-Габа (Давид Марсе), еще большего лузера, чем он сам. Вместе они трогаются в путь, но в краденой машине что-то жужжит. В багажнике обнаруживается тварь, похожая на гигантскую муху. Друзья тут же решают выдрессировать существо, чтобы научить его грабить банки. Но пока надо закончить дело. Вместе с мухой (ей дают кличку Доминик) они отправятся в путешествие, полное приключений.
Кентан Дюпьё («Шина», «Оленья кожа») прежде всего абсурдист, а затем уже комедиограф. Идиотизм его героев — отражение тотальной абсурдности мира. Каждая случайная встреча человека с человеком бессмысленна и нелепа, а жизнь — череда таких встреч. Злобный старикашка с ружьем, живущий в трейлере, требует убраться с «частной территории» заброшенного пустыря без табличек. В богатом буржуазном доме изнывает от скуки трио подруг, и попавшие в дом по ошибке друзья внесут приятное оживление. Комедийным эпицентром десятибалльной мощи в этом эпизоде станет стендап Адель Экзаркопулос (играет одну из подруг; ее героиню обвинят в том, что она съела собаку).
В предыдущих фильмах Дюпьё каких только чудес не встретишь: шины-убийцы, видеокассеты, найденные в кабанах, и наркотики, зашитые в крысах. Этот ряд фантазмов удачно продолжает муха размером с собаку, похожая на тряпичную куклу. По нынешним мерками муха могла бы быть и пострашнее, и реалистичнее, однако фильм Дюпьё не нуждается ни в спецэффектах, ни в компьютерной графике. Все гениальное просто, и «Жвалы» — пример гениальности.
«Снега больше не будет»
Таинственный Женя (Алек Утгофф) с лицом ангела средних лет, с крестом на шее и сверхспособностями родился в Припяти, пережил Чернобыль, а теперь делает массаж жителям элитного польского района, немного похожего на Догвилль и немного на Стэпфорд, отгороженного от опасных посторонних надежным шлагбаумом. Женя же, каждое утро приходящий из панельной многоэтажки с массажным столом, местным совсем не страшен, ведь он исцеляет не только их измученные тела, но и израненные души. В каждой семье, живущей в одинаковых безвкусных коттеджах, скелетов полные шкафы, но ко всем вкрадчивый немногословный массажист умудряется найти подход.
Женя — человек-загадка. Да и человек ли он? Говорит на всех языках, от вьетнамского до польского (но в самые важные моменты предпочитает русский), владеет гипнозом, танцует балет и проникает к любому незнакомцу в голову и душу с первого взгляда или прикосновения, сразу же находя все болевые точки.
Режиссер Малгожата Шумовска (обладательница Гран-при Берлина за черную комедию «Лицо») намеренно ничего о Жене не сообщает, кроме сталкеровских флешбэков Чернобыльской аварии, после которой мальчик потерял мать: пустынная Припять, мама на больничной койке и белые хлопья, словно снег, который все никак не выпадет из-за глобального потепления. Для режиссера Женя — образ собирательный, от булгаковского Воланда до Христа. Раскрывать его тайны Шумовска не спешит. Женя для нее не герой, а нарративный прием. Ключ к домам и душам польских богачей из одинаковых кукольных домиков, чьи образы она отчасти подсмотрела в жизни — дети Шумовской тоже ходили в элитную французскую школу, как и отпрыски семей из фильма. Продолжая тему исследования идентичности новой Польши, Малгожата с юмором и иронией показывает жителей элитного комьюнити с их стремлением на Запад, сочетающимся с пещерными консервативными взглядами, вопиющей безвкусицей и типичными для маленького провинциального городка сплетнями и пересудами. Жене же, словно случайному попутчику, они открываются без страха, поверяя свои тревоги и боли и получая исцеление.
Но и у чудес бывает срок действия. В финале под густые хлопья наконец-то пошедшего снега обитатели кукольных домиков меняют свою жизнь, словно стряхнув с себя долгую болезнь или морок. Женя же, возникший из ниоткуда, испарится в никуда.
«Ночь»
«Фильм снимался в четырех странах, граничащих с Исламским государством, — в Ливане, Сирии, Ираке и Курдистане», — сообщает открывающий титр. Далее места не конкретизируются: у жителей приграничья похожие будни. Пара сидит на крыше, смотрит в звездное небо и обсуждает, что нет ничего прекраснее, чем дождь; романтический настрой сбивают только выстрелы, раздающиеся вдали. Лодка рыбака плывет по реке, в темном небе вспыхивает что-то похожее на взрыв или пожар. Ночь спустилась на землю, а утро так и не наступило. Война не закончилась, документальная камера ловит ее эхо.
Джанфранко Рози — документалист, у которого есть два главных приза двух главных европейских фестивалей, Берлинский «Золотой медведь» за «Море в огне» и венецианский за «Священную римскую кольцевую». В «Ночи» он использует тот же неореалистический прием, что и во всех предыдущих, — собирает мозаику сюжета из осколочных зарисовок. Объединяющих мотивов два: место действия (зона конфликта) и время суток (большинство сцен снято ночью).
Каждая из миниатюр эстетична: Рози очень важно снимать док художественно, рисовать живые картины. Каждая рассказывает микроисторию. О матерях погибших курдов, которые приходят на место казни сыновей, в бывшую тюрьму. О младшеклассниках, беседующих с учительницей на уроках арт-терапии о том, как их пытали — страшные детские рисунки красноречивее слов. О пациентах психиатрической клиники, которые вместе с доктором ставят пьесу о недавних событиях; один из больных произносит вдохновенный монолог о свободе. В некоторых сценах очевиден риск, который брал на себя режиссер-стрингер: съемки были очень опасными и заняли три года.
Иногда Рози словно оставляет камеру снимать самой, надолго сохраняя ее неподвижность. В последних кадрах она прикреплена к стене тюрьмы, где держат пленных солдат «Исламского государства». Одетые в оранжевую униформу, они яркими пятнами рассыпаются по серому прямоугольнику двора, снова создавая полотно невиданной живописности. Съемка арестантов без разрешения — этическая граница, пересечение которой оправданно лишь полным исчезновением границ в этом богом забытом месте — между войной и миром, между ночью и днем.
