Любимец Стивена Спилберга и Кристофера Нолана, бывший худрук «Шекспировского Глобуса» и самый скромный из величайших актеров своего поколения — о фильме «В ожидании варваров», работе с Джонни Деппом и Терренсом Маликом, съемках в скандальной эротической драме «Интим» и долгом пути к «Оскару».
6 августа в кинотеатрах выходит драма «В ожидании варваров» — экранизация одноименного романа-аллегории южноафриканского нобелевского лауреата Джона Кутзее, которую поставил колумбийский режиссер Сиро Герра. Книга и фильм — своеобразная экшен-версия романа Дино Буццати «Пустыня Тартар» (и его экранизации, сделанной Валерио Дзурлини) о маленьком колониальном форпосте на самой границе неназванной империи. В поселении ходят слухи, что живущие в пустыне коренные народы («варвары») готовят нападение. Кафкианский сюжет написанной в 1940-м «Пустыни» фокусируется на этом постоянном ожидании воображаемого врага. А Кутзее (и Герра) дает ему более реалистическое и злободневное продолжение. В городок приезжает полковник Джолл (Джонни Депп), чья жестокая политика по отношению к аборигенам заставит магистрата поселения (его и играет Марк Райлэнс) по-новому взглянуть на государственное насилие и свою роль в нем.
— «В ожидании варваров» долго добирался до экранов…
— Да, продюсер Майкл Фицджералд пытался экранизировать книгу несколько десятилетий. Какое-то время проект разрабатывал Вернер Херцог. Посмотрев «Шпионский мост», Фицджералд предложил мне роль магистрата. Затем мы с ним увидели фильм Сиро Герры «Объятия змея» о коренных жителях Колумбии и решили, что Сиро отлично справится с материалом. Мне понравились книга Джона Кутзее и сценарий, который он написал на ее основе. Я родился в Англии, но вырос на Среднем Западе США, и меня всегда интересовала история коренных жителей Америки, разные племенные культуры.
— Сейчас в этой истории можно рассмотреть и метафору расовых волнений в США.
— Вполне. Многим людям все еще важно чувствовать превосходство из-за своей национальности, цвета кожи или культуры. Западная культура долгое время считала племенные народы неполноценными. Англия столетиями жестоко обходилась с ними. Впрочем, были времена, когда к англичанам ровно так же относились французы, а пару тысячелетий назад — римляне. Римская империя считала коренное население Англии варварами. А сейчас люди считают себя выше растений, животных и самой Земли. Но уже в этом веке нам будет серьезный урок, не так ли? Все мы умрем, Земля умрет, эту битву мы проиграем. (Заливисто смеется.)
— Пессимистично.
— Я бы сказал: реалистично!
— Ваш герой выглядит гуманистом, но на самом деле является частью проблемы.
— Рад, что вы это отметили. Сострадание магистрата и его попытки творить добро идут с позиции власти. Он не приравнивает себя к этому народу. Когда он помогает искалеченной девушке, он не дает ей собственного жилья, что позволило бы ей самой распоряжаться своей жизнью. Его помощь имперская, она только лишает людей сил. Мой герой постоянно сдерживает себя, даже за сексом он ходит к проститутке. Ему комфортно только в позиции власти, пусть он и благожелателен. Ошибочно думать, что смерть или уход полковника Джолла по-настоящему исправят положение вещей. Он и магистрат — две стороны имперской монеты. Магистрат — лицо империализма в хорошие времена, а Джолл — в плохие.
— Джолла играет Джонни Депп, который сейчас переживает не лучшие времена. Говорят, с ним нелегко работать.
— Не могу согласиться, хотя мне тоже говорили, что с ним будет сложно. Мы с ним познакомились на ужине, организованном продюсером фильма. Джонни долго не спускался, и я спросил, где же он. Продюсер ответил: «Ты не представляешь, насколько он застенчив». Оказалось, правда, Джонни — прекрасный человек, очень чувствительный и действительно застенчивый. Он скорее музыкант, чем актер, ведь он попал в профессию через музыку. В перерывах между съемками он постоянно играл на гитаре. Кинобизнес — это тяжело. Джонни — звезда, и многих людей привлекает его слава. А внутри он настоящий поэт.
— Однако актерские методы у вас достаточно разные.
— Знаете, в театре магии нет, если актеры не работают друг с другом на сцене. А вот в кино актеры часто напуганы и по-настоящему не взаимодействуют друг с другом. Они играют свои роли, а монтажер затем имитирует связь между ними. Джонни, стоит сказать, действительно играл со мной, даже когда его не было в кадре. Для меня это важно.
— Регулярно сниматься в кино вы начали, когда вам было уже под 50. Не было интересных предложений или просто предпочитали театр?
— Я люблю кино. Я рос в 1970-е, когда снимали потрясающие фильмы. В молодости у меня не было возможности стать киноактером — думаю, я был недостаточно хорош для кино, — но я мог играть в театре. Другие актеры моего поколения — Дэн Дэй-Льюис, Кен Брана, Тим Сполл, мой хороший друг и коллега Гари Олдман — рано стали сниматься. Все они с молодости естественно держались перед камерой. Я тоже сыграл в паре телефильмов и решил, что я некиногеничен. Впрочем, не то чтобы я отказывался от предложений, просто меня не очень-то в то время звали. (Смеется.)
— Однако вы отказались от роли в «Империи солнца» Стивена Спилберга?
— Дело в том, что тогда мне параллельно предложили поработать с театральным режиссером, который для меня был словно Станиславский. Я знал, что я у него многому научусь, и выбрал театр. Некрасиво вышло, ведь сначала я согласился сниматься.
— Ну, Спилберг на вас не обиделся, и вы наверстали упущенное: за роль советского шпиона Рудольфа Абеля в «Шпионском мосту» вы получили «Оскар». Признайтесь, наверняка же вы согласились на роль, потому что персонаж русский. Чехов, Станиславский — все вот это?
— (Смеется.) А еще Мейерхольд! Труды русских теоретиков театра об актерском мастерстве сильно повлияли на меня. Но больше, чем ваш театр, на меня повлияли фильмы Тарковского и Козинцева, русские романы, балет и музыка. Мне, кстати, довелось работать с русскими артистами. В начале 1990-х в Лондоне я играл в постановке литовки Далии Ибельхауптайте по «Игрокам» Гоголя. Чудесная пьеса! В ней также играл такой красивый русский парень, который специально приехал, чтобы сыграть одну из главных ролей. Не помню, как его звали…
— Кажется, да.
— После Спилберга вы снялись у Кристофера Нолана в «Дюнкерке». Их двоих считают чуть ли не главными современными режиссерами в Голливуде, чем они отличаются друг от друга в работе?
— Не думаю, что Нолан когда-нибудь будет снимать кино, используя технику захвата движения, как это делал Спилберг в «Большом и добром великане». Ему важно, чтобы как можно больше действия происходило вживую перед камерой, а не создавалось на компьютерах в постпродакшене. А Стивен пристально следит за новыми технологиями. Крису хочется бросать зрителям вызов, чтобы они не сразу понимали, что происходит, поэтому он играет со временем и нарративными структурами. Стивена такое не очень интересует. Когда он влюбляется в историю, он жаждет, чтобы все ее полюбили. Не думаю, что Нолану это настолько же важно.
— С актерами, надо думать, они тоже по-разному работают?
— Когда Спилберг всем доволен, он вас просто захваливает. Со съемочной группой он гораздо суровее, чем с актерами. Нолан больше ценит уединение и, наверное, более застенчив. Я бы не сказал, что он много времени тратит на комплименты. Он четко сфокусирован на своей цели. Удивительно, но Стивен переживает, что его не считают «актерским» режиссером. Когда меня номинировали на «Оскар» за «Шпионский мост», я был занят в театре и не хотел ехать на церемонию. Я сказал об этом Стивену, и он ответил: «Знаешь, единственный человек, который выиграл „Оскар“ за игру в моих фильмах, — это Дэниэл Дэй-Льюис. Поэтому обо мне не думают как о режиссере, который хорошо работает с актерами. Для меня очень важно твое присутствие на церемонии».
Нелепо, конечно, с его стороны так думать. Думаю, в «Списке Шиндлера» Рэйф Файнс исполнил свою лучшую роль.
— Страшно представить, что о себе думает Терренс Малик, ведь за его фильмы актеры даже номинаций не получают.
— (Смеется.) Вы видели «Тайную жизнь»? Я люблю ранние фильмы Малика, но это его лучшая работа. Подозреваю, «Последняя планета» про апостола Петра будет не хуже. Я там играю Сатану. Терренс мечтал об этом проекте много лет.
А знаете, как он работал над «Тайной жизнью»? Снял огромное количество материала, а потом отдал его пяти разным монтажерам, каждый из которых собирал свою версию фильма отдельно от остальных. Затем за несколько лет работы он сократил количество фильмов до одного-двух. Терренс пишет огромные сценарии, а потом говорит: «Не волнуйся насчет слов, это всего лишь намеки на то, о чем ты можешь говорить». И о последовательности кадров он тоже не беспокоится. Снимает на широкоугольный объектив, разрешает уходить далеко от камеры или, наоборот, подходить к ней вплотную. Мы снимали много разных дублей, которые могли длиться по 45 минут. Помню, разговариваю с Иисусом (его играет Геза Рёриг. — Прим. ред.) и слышу, как оператор шепчет: «Кто-нибудь возьмите камеру, я сейчас упаду уже». А Терренс ходит вокруг тебя с маленькой камерой GoPro, которую то и дело подносит то к твоему лицу, то к рукам, и приговаривает: «Встань сюда, скажи вот это».
Многих этот подход раздражает, но я был в восторге. Похоже на репетиции в театре — тоже очень много свободы. Терренс не снимает по плану, а всегда ищет место для ошибки, через которую случайно проглянет душа фильма. Ему нравится спонтанность. Я с ним согласен: если все планировать, то этой энергии не будет. Впрочем, мне самому нравится не столько смотреть свои фильмы, сколько играть в них.
— Но не всегда. В 2000-м вы снялись в фильме «Интим», эротические сцены в котором получили скандальную огласку. Вы говорили, что съемки были для вас болезненным опытом.
— Да, они дались мне крайне тяжело, ведь это очень личная работа. Да и в целом подобные эпизоды — деликатная область. Некоторым они даются легко. Множество актеров и актрис спокойно работают в порно — огромной части киноиндустрии. Им комфортно при такой степени откровенности и интимности. А для меня это был настоящий вызов. Разумеется, в первую очередь при съемках сцен секса уязвимы женщины. Но и мужчины тоже. Я чувствовал себя крайне беззащитным, изображая любовный акт перед камерой, мне было очень тяжело. При этом моя партнерша Керри Фокс все воспринимала нормально!
– Сейчас для съемок интимных сцен используют специальных координаторов.
— И это правильно. Актерам очень важно, как их снимают. Патрис Шеро просил нас импровизировать и разрешить ему ставить камеру так, как ему хочется. И мы с Керри согласились на это. Но зря Патрис хотел симулировать оральный секс. Это была ошибка, мы зашли слишком далеко. Может быть, я просто старею, но мне больше нравится, когда такие вещи подаются намеками, а не в открытую.
И очень грустно, что люди обсуждали съемку этих сцен больше, чем саму историю. Она меня заинтересовала, потому что в ней одинокие люди находят друг друга через тела, через секс, а не через интеллект или эмоции, что тогда считалось более культурно приемлемым, что ли. В этом был контркультурный взгляд Ханифа Курейши, автора романа, который мы экранизировали.
