13 апреля на канале «Россия-1» начнется показ мини-сериала «Зулейха открывает глаза». В основе — бестселлер Гузель Яхиной о раскулаченной татарке, за который писательница получила премию «Большая книга». О скрупулезности экранизации и растерянности ее авторов перед советской историей рассказывает Игорь Кириенков.
О чем книга?
Крестьянка Зулейха живет в глухой татарской деревне с мужем Муртазой и его слепой матерью Упырихой, терпит регулярные побои и унижения и не может помыслить о какой-то другой доле — просто потому, что не знает, что бывает иначе. В 1930-м у нее на пороге появляется Большая история в лице красноармейца Ивана Игнатова. Мужа-кулака убивают, нажитое добро отходит государству, а саму Зулейху помещают в теплушку. Вместе с тысячей других репрессированных — мелкими бандитами, измученными крестьянами и, кажется, до сих пор не осознающими своего положения интеллигентами — ее везут в Сибирь под конвоем Игнатова.
После серии злоключений, вызванных чудовищными условиями транспортировки, герои (из тысячи в живых остается всего 30) высаживаются где-то на берегу Ангары. На краю света — впереди вода, позади леса — им предстоит построить и обжить поселок. Парадоксальным образом именно здесь Зулейха, которая успела родить ребенка, наконец узнает, что такое участие, забота и любовь; собственно, впервые «открывает глаза» на многообразие мира и населяющих его людей — жестоких и милосердных, искренних и подлых. Самые страшные годы XX века становятся для нее фоном для воспитания чувств и попыток обрести личное счастье.
Кто делал экранизацию?
«Зулейха» не только литературный дебют Гузель Яхиной, но и ее дипломная работа в Московской школе кино. Автор с самого начала мечтала увидеть эту историю на экране и только потом превратила свой сценарий в роман. В 2016 году, когда книга была удостоена крупнейшей литературной премии в стране и стала большим хитом, права на экранизацию приобрела компания «Русское», тесно сотрудничающая с каналом «Россия»; стало понятно, что телеадаптация будет рассчитана на максимально широкую аудиторию.
Декларацией этого подхода стали ключевые кастинговые решения. Яхина не раз признавалась, что видела в заглавной роли Чулпан Хаматову — кажется, самую известную актрису-татарку в России; она в итоге и стала Зулейхой. Профессора Вольфа Карловича Лейбе (это он принимал у героини роды в поле) сыграл Сергей Маковецкий, который специализируется на интеллектуалах, находящихся в противоречивых отношениях с властью (сотрудничающий с нацистами отец Александр Ионин в «Попе», пользующийся расположением Сталина физик Штрум в «Жизни и судьбе»). Гнусного чекиста Зиновия Кузнеца доверили Роману Мадянову, умеющему перевоплощаться в коррумпированных политиков («Левиафан», «Домашний арест») и садистов-военных («Солдаты», «Куприн. Поединок», «Утомленные солнцем 2: Цитадель») до степени полного неразличения. А роль люмпена-резонера Василия Горелова досталась Александру Баширову: полууголовные типы — постоянное амплуа актера вот уже 30 лет.
Над телеверсией также работали авторы «Склифосовского» Анна Аносова и Лариса Леоненко и Василий Павлов («Год свиньи»). Сама Яхина, отметившая деликатность сценарной команды, не слишком отдалившейся от первоисточника, выступала в роли консультанта.
Режиссер «Зулейхи» — Егор Анашкин, снявший Юлию Снигирь в образе Салтычихи («Кровавая барыня») и Федора Лаврова в роли главного советского фальшивомонетчика Алексея Баранникова («Деньги»), словом, крепкий профессионал, во многом ответственный за тот визуальный язык, на котором сегодня говорит российское федеральное телевидение.
Что получилось?
Оригинальную «Зулейху» критиковали за стилистическую бедность, банальность конфликтов и слишком уж неказистую философию «любовь и труд все перетрут». Экранизация могла бы сгладить некоторые проблемы романа и сосредоточиться на жанровых аспектах фабулы про 30 человек, оказавшихся фактически на необитаемом острове. Свойственное жанру робинзонады любование опасностью, исходящей от природы (неизменно суровой) и окружающих (всегда готовых ударить в спину), открывает большие возможности для саспенса и прочей остросюжетности.
Увы, создатели сериала это проигнорировали и предпочли спрятаться за богатый реквизит, сибирские локации и колоритные костюмы. «Зулейхе» трудно предъявить претензии по части правильных моделей ножовок, которыми пилят лес ссыльные, но именно эта показная добротность производит довольно тягостное впечатление. Исходный сценарный материал оказался слишком удобным для «России-1», чтобы пробудить у продюсеров желание что-то в нем улучшать. Тут вроде бы есть все, чтобы заинтересовать зрителя: экстремальные исторические обстоятельства; любовный треугольник, грозящий превратиться в квадрат; жирно, без полутонов нарисованные типажи; закадровый голос, своей мягкостью обещающий счастливую развязку. Эмоциональное напряжение передано рапидами и навязчивыми скрипками. Имеются панорамные съемки реки и леса — они должны покорять масштабом. В одной сцене Юлия Пересильд (роковая сотрудница ОГПУ Настасья) выходит из воды в прозрачной, приставшей к телу рубашке — предел дозволенной на второй кнопке эротики. В какой-то момент в кадре звучит церковный хор в современной обработке.
«Зулейха» не оставляет возможности насладиться собой как сериалом, особенно если сравнивать ее с западными образцами. В конце концов, небольшая, но важная часть потенциальной аудитории — люди, которые могут поддержать разговор о новинках Netflix и HBO и привыкли к определенному уровню диалогов и монтажа. Вместе с тем она создает любопытный прецедент, относящийся, скорее, к сфере идеологии. Случай «Зулейхи» наглядно показывает болезненность темы революции и последовавших за ней десятилетий насилия для российской культуры, особенно государственной. В сегодняшнем массовом сознании не существует складной, непротиворечивой версии отечественной истории с 25 октября 1917 года до 22 июня 1941 года; особенно остро это замешательство официальных лиц перед драматической картиной великого слома устоев и судеб проявилось три года назад, в столетнюю годовщину революции.
Как в «Зулейхе» показаны репрессии?
Раскулачивание и коллективизация считаются одним из самых ужасных преступлений сталинского режима. В общем в сериале они и показаны как трагедия. Но именно это грубое вторжение в патриархальный деревенский уклад помогло Зулейхе вырваться из семьи, живущей по законам шариата. Такая двусмысленность сюжета создает почти невыносимое напряжение в голове у зрителя, заставляя его ненавидеть сразу всех — и жертв (не таких уж безупречных), и мучителей (выходит, не совсем уж неправых).
Вот, например, акушер Лейбе из бывших господ. Его образ — явная производная от профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Владимира Бортко. Лейбе похож на персонажа Булгакова и своей специализацией (Преображенский проводил операции с половыми железами), и своими бытовыми привычками («Груня, ну где же мой кофе?» — капризничает акушер на десятом году советской власти). Фильм Бортко не случайно стал хитом в перестройку: режиссер свел булгаковскую повесть к вульгарному конфликту господ (хорошо одетых профессионалов, обращающихся друг к другу «голубчик») и уплотнивших их гопников, которым молодое государство рабочих и крестьян делегировало монополию на насилие. В этой версии победа Советов — триумф темного пролетариата, который уничтожил развитую гастрономическую культуру и исправно работающую канализацию. Читатель (зритель), воспринимающий «Зулейху» как часть все той же антисоветской традиции, охотно сопереживает представителю старого сложного мира, угодившего в невероятно примитивный новый, но тут выясняется, что Лейбе необычайно резок с пациентками. Публика, которая несколько минут назад упоенно разглядывала свежий крахмальный воротник и вслушивалась в правильную русскую речь, чувствует себя дезориентированной.
Такая же дезориентация наблюдается у многих современных авторов условно державного направления. Невозможность определиться с тем, стоит ли прогресс (эмансипация, просвещение, стремительная индустриализация, победа в войне, наконец) всех построенных ради него ГУЛАГов, становится продуктивным источником драматургического конфликта и у Никиты Михалкова (серия фильмов про «утомленных солнцем»), и у Захара Прилепина (чья «Обитель» тоже скоро выйдет на «России-1»). «Зулейха», которая вроде бы решительно отстраняется от оправдания всякого деспотизма, становится частью этой традиции, но, кстати, заимствует из нее кое-что хорошее. Например, тут есть явно вдохновленная сном штрафника Котова («Утомленные солнцем 2: Предстояние») сцена, в которой вождю народов, правда сделанному из мякиша, откусывают голову. Пустячок, а приятно.
