В прокате — «Джокер» Тодда Филлипса, фильм о превращении клоуна-неудачника Артура Флека в главного злодея Готэма. Об образе героя Хоакина Феникса и темной стороне стендапа рассуждает заместитель главного редактора журнала «Сеанс» Василий Степанов.
«В чем секрет смеха, учитель?» — спрашивал после медитации своего гуру Энди Кауфман в исполнении Джима Керри («Человек на Луне»). «В молчании», — отвечал учитель. Смех рождается в тишине, когда зритель дает себе труд задержать взгляд на том, кто стоит на сцене, и увидеть в нем даже не другого человека, а самого себя. Смех — это акт коммуникации, признания человека человеком. Стендап в каком-то смысле идеальная метафора жизни. Мы все стоим на сцене (каждый на своей) и пытаемся убедить сидящих перед нами людей в том, что достойны их внимания. Поэтому от хорошего комика чаще всего разит безнадежностью, он понимает суть этого труда, что это значит — рассказать другому о себе. Миллиарды человеческих жизней — это статистика, но каждый отдельно взятый человек, безусловно, трагедия. И лишь иногда фарс.
Стендап-комик — древняя профессия. Где-то у корневищ родового древа, конечно, придворный шут, бедный Йорик. Покончив с феодализмом и иерархиями, Америка и XX век каждому дали право недолго подержаться за микрофон — так появились стендаперы. Задрипанный клуб, аудитория в несколько районных забулдыг — такая сцена есть практически в каждом фильме или сериале о комиках. Здесь начинаются карьеры. Но что рассказать за 10 минут? Чем отвлечь от напитков? Можно только раздеться — искусство стендапера в саморазоблачении. По крайней мере, еще недавно так казалось.
Чтобы тебя услышали, нужно опозориться по полной. Стендап всегда идет рука об руку с нарциссизмом и эксгибиционизмом, которому подчас приписывается функционал социальной критики. Все эти обязательные непристойности. Но послушайте, разве Ленни Брюс со своими шутками про триппер, подхваченный Лу Геригом от Элеоноры Рузвельт (с них начинается фильм Боба Фосси «Ленни»), говорил о проблемах в медицинской сфере?
Лу Гериг был великим игроком в бейсбол и трагически умер от амиотрофического склероза, не дожив и до сорока (именно эту болезнь назвали его именем, а не триппер); миссис Рузвельт, несмотря на все свои врожденные привилегии, была политической святой. Тут все дело в абсурдных контрастах и преувеличениях карикатурного свойства. Когда тебя слепит софит, безусловно, все, что ты можешь, — это отбросить тень подлиннее. Тени стендапа в кино сгущаются до черноты, личные неврозы и травмы разрастаются до эпических масштабов. Это не осветительный прибор, а лучи внимания, устремленные к человеку. Настоящую комедию Ленни Брюс ломает в зале суда: софитов там нет, но, чтобы добраться до присяжных, нужно хорошенько перетрясти грязное белье.
Комик на сцене всегда ущербнее своего слушателя. Он играет на понижение: «Если уж выбирать, я бы предпочел посмотреть хорошую порнушку, чем так называемый приличный фильм» (Ленни Брюс). Выходя из зоны неизвестности, он ставит себя под удар. Сейчас будет фиаско, и в ожидании этого фиаско ему многое прощают. Тому, кто помалкивает в темноте зала, вдвойне комфортно. Так выстраивается иерархия связи с аудиторией. Неслучайно сцена в стендапах обычно совсем низкая, а зрители на записи вечерних развлекательных телешоу хоть и аплодируют по команде, но все же сидят, словно в амфитеатре, смотря на ведущих свысока. Чужая прилюдная нагота, чужой позор оттеняют твое собственное невидимое постороннему взгляду поражение и утешает.
Кино всегда делало за стендапера половину работы, максимально усугубляя его неудачи. Комик на экране — это почти всегда катастрофа. Он и шутит постоянно предельно несмешно (разве что за исключением фильмов о реальных комедиантах вроде Ленни Брюса или Энди Кауфмана), и живет как-то особенно горько. Смешон ли мистер Руперт Папкин (Де Ниро) в «Короле комедии» Мартина Скорсезе? Нет, это плоский, докучливый человечек, который даже чувство неловкости вызвать не в состоянии. В этом, пожалуй, главная проблема фильма: Папкин не какой-то скромный маленький человек Достоевского, а герой второго плана, нагло вырвавший у судьбы главную роль. Зрителей у него нет, даже мама существует только за стенкой: «С кем ты там разговариваешь?» По-настоящему раскрыться король комедии может только в своих мечтах. В отсутствие зрительской реакции фантазия Папкина рисует образ талантливого хохмача, каждая фраза которого — жемчужина остроумия.
Обычно авторы такого неудачника встряхивают: реальность дает фантазеру шанс оценить себя со стороны. Скажем, тот же Джим Керри на заре своей карьеры сыграл в небольшом телефильме «Резиновое лицо» стендапера Тони Морони (очевидно, от слова «moron», то есть «придурок»). Парень в идиотском полосатом пиджаке требовал реакции от мира и получал ее от отверженной толстухи, изнуряющей себя диетами. Та демонстрирует Тони, что успех рождается тогда, когда маска наконец слезает с лица и артист терпит поражение. Похожая конструкция в «Изюминке», где самоуверенный студент-медик Тома Хэнкса не удосужился даже выучить для экзамена слово «ректум» и водит дружбу с глубоко замужней домохозяйкой (Салли Филд). Кстати, о женщинах в стендапе. Считается, что про комедианток снимают возмутительно редко. Это не так, тут было кому выступить и до миссис Мейзел. Кроме «Изюминки», есть «Это моя жизнь», есть «Свой ребенок», из недавних — «Stand Up Girls!». В общем, за каждым несмешным мужчиной, так или иначе, стоит несмешная женщина и трагически несмешная жизнь.
«Джокер» выросший из пробирки «Короля комедии», предъявляет героя, который принципиально неспособен раскрыться — он всегда в образе. Его судьба — анекдот с бородой, написанный насмотренным голливудским сценаристом. Артур Флек — жертва домашнего насилия и материнской опеки, социопат, неудачник, склонный к самобичеванию и готовый сорваться, как только кончатся нейролептики. Остается только покачать головой — тут не до смеха, сплошные клише. Но под маской должно быть хоть что-то. Если нет, то как ее снять и что показать? Флек с каждой минутой экранного времени все прочнее вязнет в найденном образе печального пересмешника, патологию смеха дополняют красный костюм, грим, краска для волос и книжка с шутками, чтобы случайно не сказать ничего живого. «Мы все клоуны», — кричит ему толпа после случая в метро, и он рад соответствовать — вписаться в подброшенный жизнью образ. Впервые аутсайдер ликует: он любим публикой и может отказаться от противостояния, влиться в ее ряды. Как говорил стендапер-пироман из «Обезьяны» Джоэла Потрикуса: «У меня есть философия в жизни: не можешь победить — присоединись!» Артуру Флеку для этого нужно всего лишь напялить поверх своего макияжа еще одну клоунскую маску — такую же носят те, кто еще недавно его презирал.
«Когда выходишь на эстраду, стремиться нужно к одному: всем рассказать немедля надо, кто ты, зачем и почему», — утверждал артист эстрадного жанра Аркадий Варламович Велюров в «Покровских воротах». Это, по сути, и делает Флек, закрепляя найденный образ псевдонимом. Джокер, в отличие от Велюрова, конечно, не борец «за гуманизм и дело мира», но свое понимание справедливости у него имеется. Безусловные признаки разложения он видит во всем, возгоняя их и дистиллируя: распад и энтропия не только в кучах мусора на улицах, не только в повсеместной нетерпимости — that's life! — но и в его собственной мутной родословной, и в нем самом, в том, что он оказался выхолощен до яркого костюма и гримасы ярости, нарисованной на сером лице. Зрителю должно стать не по себе: снимет Джокер маску, а за ней не что-то сокровенное — просто пустое. И в этом главное его отличие от тех, кто выходил к микрофону прежде.