Как неродной: Кто и как учит голливудских актеров говорить по-русски

— Почему во многих зарубежных фильмах и сериалах русская речь оставляет желать лучшего?

— Режиссерам всегда важно, чтобы все звучало правильно, но продюсеры уверяют их, что все в порядке, так как на проекте работал русскоязычный эксперт. Продюсеры часто пытаются оптимизировать бюджет, не понимая, зачем им нанимать дорогого диалект-коуча ради трех фраз. Тем более что в российском прокате фильмы все равно выходят в дубляже, а американские зрители не обратят на это внимания. Поэтому и происходят ляпы.

Иногда ляпы встречаются уже на этапе перевода сценария. В основном их переводят носители английского языка, которые хорошо владеют русским. Это чувствуется по структуре фраз и по обилию англицизмов. К тому же они переводят не весь сценарий, а эпизод, вырванный из контекста.

— Можете привести пример?

— Не буду называть проект, так как подписала NDA, но речь о новой шпионской телевизионной истории. В сценарии есть фраза «We met at Moscow station», и в данном шпионском контексте это означает: «Мы познакомились в офисе ФСБ». А в итоге эту фразу перевели так: «Мы познакомились на московском вокзале», — потому что переводчик не знал этого контекста. И так во всем.

Если на проект возьмут русских актеров, то кто-нибудь из них в итоге, скорее всего, внесет эти поправки. А если съемки будут не в России или на роль возьмут кого-то, кто говорить на русском может, но определить правильность перевода не в состоянии, этот текст так и уйдет в работу.

— У меня в бытность директором по маркетингу Paramount Pictures в России был такой опыт. В 2011 году мы выпускали в прокат блокбастер с Томом Крузом «Миссия невыполнима: Протокол «Фантом“» и незадолго до этого приехали на саммит в Лос-Анджелесе, где студия знакомила своих дистрибьюторов с материалами будущих релизов. И тут нам показывают фрагмент из «Миссии», где Итан Хант пытается попасть в Кремль под видом сотрудника местной службы безопасности, предъявляет свои документы, и на экране компьютера появляется абракадабра кириллицей. К счастью, удалось убедить продюсера фильма Дж. Дж. Абрамса показать нам весь фильм. Мы отсмотрели монтажную версию и внесли правки. А вы на своем уровне можете как-то повлиять на ситуацию?

— Мне в такой ситуации сложно что-то сделать, ведь меня нанимает, как правило, актер, а не производственная компания. И делать замечания им я не могу.

К примеру, я тренировала Шарлиз Терон для проекта «Взрывная блондинка». Мы с ней замечательно поработали в Лос-Анджелесе, но съемки проходили в Венгрии, и моя поездка туда не входила в бюджет фильма. К тому же русские эпизоды в роли Шарлиз разбросаны по всему сценарию и по съемочному графику. В итоге продюсеры приняли решение связываться со мной по скайпу, если будут какие-то вопросы. А потом из-за разницы во времени они не хотели меня беспокоить среди ночи. Поэтому они шли к линейному продюсеру и просили найти какого-нибудь русского, живущего в Венгрии, который мог бы помочь на площадке. В итоге приезжают они на постпродакшен и говорят, что вышлют мне все тексты (так как Шарлиз без меня работать не хочет). Я беру эти листы с текстом в руки и понимаю, что человек, переводивший текст, либо родился в Венгрии, либо приехал туда в детстве и давно не живет в контексте русского языка. В результате пришлось все это править, но не всегда это возможно.

— Почему?

— Во-первых, снимают сразу со звуком и переписывают только то, что не получилось. А если актриса говорит что-то и смотрит в камеру, ты уже не можешь это исправить, только переснять, а для этого крайне редко бывает возможность. К тому же продюсеры сами не могут увидеть эти ошибки, они рассчитывают на персонал, который работает у них на площадке. Вот, к примеру, что у нас происходило на «Крепком орешке». За три месяца до съемок на площадку приезжают арт-департамент и художник-постановщик. И говорят своим венгерским коллегам, что им нужно выстроить Россию. Те отвечают: «Нет проблем, у нас есть эксперты. И вообще мы только что снимали какую-то русскую картину, так что мы вам все знаки отдадим». Приезжаем мы, я выхожу на площадку и вижу, что все надписи на сербо-хорватском. Тем не менее я не могу пойти и сказать об этом в лоб, существует же определенная политика. И своим комментарием я могу кого-то сильно подвести. Хорошо, что на этой картине один из продюсеров был моим другом, и я смогла ему объяснить, что той аутентичности, к которой они стремились, нет. В итоге все пришлось переделывать. В общем, в Венгрии меня уже сильно любят. (Смеется.)

— Что же может тренер по диалекту и чем он вообще занимается?

— Если коротко, это человек, который не просто настраивает правильный акцент, но и выстраивает характер персонажа через манеру речи актера. Все это предполагает очень близкую работу с актером и с режиссером, так как в процессе выстраиваются не только нюансы речи, говора, которые зависят от истории персонажа. И это более трудоемкий процесс, чем разминка языка и определенного акцента.

— Одна из ваших недавних работ — постановка речи Джона Малковича в «Миллиардах», где он сыграл русского олигарха. Как вы работали с ним в этом проекте?

— Изначально мы хотели избежать комичного или шаблонного акцента. Для начала мы вывели теорию его персонажа и разрабатывали образ человека, который, с одной стороны, безумно богатый, с другой стороны, у которого по сюжету явно есть некоторое криминальное прошлое, и он давно уехал из России. Поэтому его акцент я составляла из кусочков британской и немецкой мелодики. Затем мы эти слои и разрабатывали с Джоном. И много работали над его походкой в этой роли, ведь акцент напрямую связан с языком тела.

— Есть ли какие-то специальные техники?

— Конечно, есть специальная техника, которую я разработала. Я могу настроить человека, как музыкальный инструмент, и научить его правильной мелодике и аутентичному языку тела, используя в работе свою фонетическую систему. К примеру, я очень часто соединяю вместе слова, потому что главное, из-за чего у иностранцев получается корявый русский язык, — это то, что вдох и выдох находятся не в том месте. Например, фраза «Как у него это получилось?» — это сложная фраза, так как в ней есть шипящие. Преподаватель так и напишет эту фразу актеру, где все слова будут звучать по отдельности. Именно так ее и произнесет актер. Я же пишу так: «какунего» — это первое слово, «этополучилось» — второе слово. Дальше мы работаем с мелодикой этой фразы, мы ее распеваем. Очень часто восприятие твоего акцента окружающими зависит от произнесения определенного звука, но главным образом от мелодики фразы. Типичная ошибка даже у тех русских, которых правильно учили, в том, что мелодика фразы остается русской.

— Где можно получить профессию диалект-коуча?

— Главное место учебы этой профессии — съемочная площадка. Кто-то приходит к этому из актерского мастерства, кто-то из лингвистики или из speech therapy (логопедия, речевая терапия. — Прим. ред.). В Англии, насколько я знаю, существует школа voice and speech coach, и такая программа подготовки есть в британских театральных школах. В Америке был некогда курс voice and speech в Джуллиарде в Нью-Йорке. Но он не готовил непосредственно диалект-тренеров, это была достаточно общая программа.

— А с чего вы начали свою карьеру?

— В кино я попала совсем еще ребенком, я на тот момент только приехала в Канаду из Советского Союза и подрабатывала в массовке, пока училась в университете. В какой-то момент меня из этой массовки выдернули и дали небольшую роль сестры персонажа, которого играл Майкл Йорк. Мы с ним до сих пор дружим. После этого я решила не становиться актрисой и долгое время никак не соприкасалась с кино. А потом я в 1989 году приехала в Москву по каким-то рабочим делам, и меня отрекомендовали на картину «Русский отдел» переводчиком Шона Коннери. И вот с этого все и началось, так как на том проекте я познакомилась с одним из лучших тренеров по диалектам — Тимом Моником.

— С  кем еще вы работали?

— С Киану Ривзом на первом «Джоне Уике» и на «Профессионале», где он играл американца, который говорит по-русски. Киану — перфекционист. Иногда ему попадались слова с большим количеством шипящих, и я даже предлагала заменить их, но он каждый раз отказывался и продолжал тренироваться, чтобы звучать идеально. Некоторое время назад я работала с Себастьяном Кохом на проекте «Крепкий орешек: Хороший день, чтобы умереть».

Я работала и с Микки Рурком на «Железном человеке 2». Он, честно признаюсь, трудно воспринимает, во-первых, в силу возраста, и к тому же он никогда не учился формально речи, то есть у него не было той подготовки, которая была, к примеру, у Гарри Олдмана.

— С актерами, которые говорят по-русски в сериале «Очень странные дела», вы тоже занимались?

— Я работала с Бреттом Гельманом, который играет Мюррея. У нас с ним было сессий шесть, не больше, поскольку особо бюджета, как всегда, не выделили, потому что им показалось, что тот русский текст, который был в сценарии, можно выучить за три часа. Но, конечно, это нереально для человека, который по-русски никогда не говорил. Работала я только с ним, потому что это был единственный американец, которому нужно было говорить на русском и достаточно много (о том, как работал с текстом Алек Утгофф, сыгравший единственного положительного русского в сериала, читайте здесь). Работая по моей методике, мы с Бреттом много распевали, ставили мелодику фразы. Было очевидно, что у него будет акцент, но для американца, говорящего по-русски, это было не настолько важно. Важно было, чтобы его речь была понятна. Персонаж его был уже вполне сложившимся, но сюрприз этого героя оказался в том, что он говорит на русском. Это была интересная работа, поскольку за короткий срок необходимо было научить человека произносить достаточно сложные фразы. И при этом нельзя было потерять его чувство юмора, важно было сохранить его личность, чтобы он не завис из-за нового языка. Мне кажется, это получилось. Бретт был очень доволен.

— А вы можете, наоборот, русского актера научить правильно говорить на английском?

— Я очень долго работала над созданием техники преподавания английского языка именно тем актерам, для которых первым языком является русский. Когда ты знаешь, откуда это идет, легче править произношение. Одна из моих техник работы с носителями русского языка — это пение, и постепенно акцент начинает уходить.