Режиссер «Выше неба» — о ненамеренной чувственности своей новой семейной драмы с Таисией Вилковой и Викторией Толстогановой и кровавых происшествиях на съемочной площадке.
Оксана Карас в мае закончила снимать драму «Доктор Лиза» — историю одного дня из жизни Елизаветы Глинки и ее благотворительного фонда «Справедливая помощь» (доктора Лизу играет Чулпан Хаматова). А 27 июня в прокат выходит другой ее фильм — семейная драма «Выше неба», где снялись Таисия Вилкова, Алексей Агранович и Виктория Толстоганова, только что получившая приз за лучшую женскую роль на «Кинотавре». Подробнее о фильме читайте тут.
— Почти все действие «Выше неба» происходит в ужасно уютном пансионате, и он задает всему фильму такую же приятную ретростилистику. Где вы его нашли?
— Это Николина Гора, пансионат «Сосны» — маленькая Швейцария. Мы долго его искали. Я скептически относилась к Подмосковью; мне казалось, настоящее кино снимают только в экспедиции, где-нибудь на море или в тайге — там, где априори есть особый мир, который предлагает природа. А что неожиданного можно найти в 60 километрах от Москвы? Но этот пансионат убедил нас своей уникальной атмосферой застывшего времени, такая «Волшебная гора» Томаса Манна.
Впрочем, основной стилистический ключ к фильму — это не ретро, а фотографии Сола Лейтера. Перед началом съемок оператор-постановщик Сергей Мачильский принес мне альбом с работами этого фотографа как референс. «Выше неба» — это ведь кино и о пробуждении первой чувственности. Плюс там есть детективный движок. Нужно было визуально передать томление духа и тела и при этом некую загадочность, недосказанность, тайну. В фотографиях Лейтера это все есть. Он считается пионером уличной фотографии, у него часто не было денег на хорошую пленку, и потому он покупал просроченную, а она давала странный эффект размытости. Лейтер выстраивал композицию так, чтобы основное действие происходило на дальнем плане, а на первом было, допустим, окно. Вот мы сидим сейчас с тобой в кафе, а за окном курят девушки. Если бы их снимал Лейтер, то на первом плане у него были бы стекло, цветок и мы в отражениях, а девушки где-то там, за стеклом, в глубине мизансцены. Возникает эффект подглядывания — еще один излюбленный прием Лейтера и ключ к изображению в фильме. Поэтому у нас так много окон, занавесок, стекол — как будто некий наблюдатель следит за жизнью семьи.
— Почему вы решили снимать настоящую семейную пару — Викторию Толстоганову и Алексея Аграновича? Как это повлияло на съемочный процесс и на результат?
— У нас был очень долгий кастинг на роль мамы и папы. Мне было важно найти такой актерский тандем, чтобы, до того как они что-либо сделают в кадре, было уже понятно: люди давно вместе. До съемок оставалось меньше двух месяцев, когда мы позвали на пробы Алексея Аграновича. Я к тому моменту видела его только в сериале Алены Званцовой «Частица вселенной». Конечно, фактура у него очень крутая! Леша перезвонил мне и сказал: «Я приду с женой!» И я помню этот момент: открылась дверь, вошла Вика — первая, потому что ladies first («дамы проходят первыми»). И все, этого было достаточно, чтобы увидеть, как много всего есть между ними.
На пробах мы снимали непростую сцену близости родителей. По тому, как они работали, стало сразу ясно: такое не сыграешь. Были места в сцене, где им было неудобно друг с другом, и, наоборот, где-то они работали как единый, давно отлаженный механизм. Где-то они были тактичны, а где-то темпераментны и страстны. Наблюдать за этим было безумно интересно. Если честно, я переживала: мы знаем примеры из мирового кинематографа, когда актерские пары снимались вместе и после этого расставались. Слава богу, Вика с Лешей это испытание прошли легко. С ними вообще было очень легко. Они умные, веселые, талантливые, мы были на одной волне. Это же тоже очень важно. И еще я влюбилась в Вику…
— Вы же в первый раз с ней работали?
— Да. До этого мне казалось, что внешность Вики, ее безупречная красота, идеальная кожа, голубые глаза, породистая лепка лица — все это делает ее чрезвычайно холодной. А оказалось, что она просто огонь, у нее бешеный темперамент! Она с лету делала сложнейшие сцены. Один дубль — и все снято. Я бежала ее обнимать и целовать, а она говорила: «Как все? Ну подожди… Может, еще разок?» Смешно говорить о такой известной актрисе, как Вика Толстоганова, мол, «это открытие», но для меня это было именно так.
Еще Вика рассказала мне об одном актерском суеверии, о котором я раньше не знала. Мы снимали сцену, где ее героиня бежит за дочерью и прыгает в реку с дебаркадера. И вот Вика в актерском раже прыгает в реку, кричит, плывет, задыхается… Стоп, снято — Вика поднимается на берег, а у нее вся нога в крови! Во время съемки она ударилась о доски пирса и все себе разодрала. На ноге образовалась гигантская гематома, и нам приходилось этот синяк потом все время гримировать — она же много ходит в фильме в купальнике, раздетая. А в тот момент я думала только об одном: «Ну все, мы убили актрису, все пропало». При этом Вика на удивление выглядела очень радостной, почти счастливой! Мне уже тогда это показалось странным.
Проходит время, снимаем финальные сцены — разборки папы и мамы в гостиничном номере. Леша Агранович ходит по номеру, набирает состояние — ругается, кричит, размахивает руками — и в какой-то момент случайно разбивает стеклянную межкомнатную дверь вдребезги! Он рассекает себе руку, заливает весь паркет кровью. От Вики никакого сочувствия, она как будто даже рада. Снимаем дальше — сцена близости папы и мамы. Это, конечно, для меня был необычный опыт — показывать семейной паре с десятилетним стажем, как они должны заниматься сексом перед камерой. (Смеется.) Одним словом, я увлеклась и не заметила, как разрезала себе пол-ноги о железный подоконник. До сих пор шрам остался. Короче, мы с Лешей все в крови, пол в крови, а Вика — довольная. Мы в недоумении. И тут она объясняет: «Вы не понимаете: если роль далась с кровью, значит, она получится, будет успех. Примета есть такая».
— После того как «Хороший мальчик» победил на «Кинотавре», многие отмечали, что вот, наконец в России появился отличный сплав коммерческого и авторского кино, стало казаться, что сейчас таких картин будет больше. Почему вы не стали продолжать в том же духе — снимать позитивное, динамичное кино?
— Когда Татьяна Анатольевна Догилева прочитала сценарий «Хорошего мальчика», она пошутила: «Оксана, мы что, будем снимать мрачную остросоциальную подростковую драму? Бедный мальчик: папа — сумасшедший, мама — истеричка, директор — троеженец и подпольный игрок в казино, учительница — педофилка, друг сидит на наркоте, брат — поджигатель школы, а самого парня постоянно бьют одноклассники». То есть эту историю можно было снять и так.
Но «Хороший мальчик» — это результат серьезного творческого конфликта с продюсерами. Финальным камнем преткновения стали сны главного героя. Если помните, там вся история построена на том, что каждое утро мальчик просыпается, и начинается новый день. Василий Соловьев уже на монтаже принял решение вырезать сны, посчитав, что они сделают кино слишком авторским. Исходно финал тоже был другим, более драматичным, не было такого однозначного болливудского хеппи-энда. Мы даже договаривались, чтобы в нем снялся Федор Дунаевский, игравший в «Курьере». С Васей мы дружили 18 лет, но после фильма больше не общаемся. Я никогда не думала, что такое может произойти, но так случилось.
Отвечая на ваш вопрос: эта светлая ностальгическая жизнеутверждающая интонация, которая есть в «Хорошем мальчике», была нужна именно этой истории. Для новых историй нужны другой киноязык и другие художественные решения.
— «Выше неба» тоже можно было повернуть в более зрительскую сторону — сделать из него эротический триллер, например. Тут же так много чувственных сцен на грани.
— Эротизм пришел уже на съемках, вместе с артистами. Мы и так проделали большой путь от истории про созависимые, болезненные отношения матери и дочери к полноценной семейной драме. К истории о том, как начинаются и как распадаются отношения, как уживаются два поколения, когда дети выросли и начали сексуальную жизнь, но все еще остались финансово зависимы от родителей. О том, как строить отношения, когда ты уже как будто бы взрослый, но совершенно ничего не понимаешь и не хочешь советоваться с родителями. Это ведь история взаимных заблуждений: родители же ничего не знают о своих детях, а дети о своих родителях! И у тех, и у других есть некие проекции, но они не имеют никакого отношения к действительности. Родителям сложно принять, что дети уже выросли и действуют на взрослой территории. А детям — что их родители далеко не идеальные люди, со своими страстями и правом на ошибки.
— Чувствуете себя готовой к тому, что вас саму это все скоро ждет?
— Это всех ждет в любом возрасте! Как только ты вступаешь на территорию родительства, все сразу начинает работать наоборот — запускается такая модель-перевертыш. Часто слышишь: «Только бы не как у моих родителей!» Либо наоборот: «У моих родителей было так круто, хочу повторить!» То есть в любом случае все мы заложники родительских сценариев, мы все встроены в эту матрицу. Мало кто может прожить свою жизнь здесь и сейчас, абсолютно не ориентируясь на опыт предыдущих поколений. Мы не осознаем этого, но мы очень зависимы друг от друга, от своего семейного эгрегора.
— «Выше неба» — уже далеко не первый ваш фильм с Таисией Вилковой. Как вы с ней сошлись?
— Ой, это очень смешная история. Тася ее называет «Гулливер и лилипуты». Еще до сериала «Отличница», где Вилкова снялась у меня впервые, друзья пригласили меня к Тасе домой на квартирник, предложили познакомиться. Была весна, потрясающая домашняя атмосфера, талантливые ребята, вино, гитары, барабаны, песни… Все гости сидели на полу, а Тася, как хозяйка вечера, все время ходила туда-сюда, встречала, провожала, приносила чай и т. д. И у меня почему-то сложилось ощущение, что она невероятно высокая, просто баскетболистка, ну ростом за 185 точно. И вот когда начался кастинг в «Отличницу», я даже не хотела звать ее на пробы: такая высокая девушка не вписалась бы в общий актерский ансамбль. К счастью, продюсер Юлия Разумовская настояла. С ее легкой руки Тая вошла в мою жизнь. На первых же пробах стало ясно, как я заблуждалась, потому что в тот вечер в гостях все время смотрела на Таю снизу вверх. Тая оказалась миниатюрной барышней не выше 165. Вот как много зависит от первого впечатления, от точки зрения и ракурса! Могла потерять тогда такую актрису!
После «Отличницы» Тая сыграла у меня главные роли в фильме «У ангела ангина» по повести Вадима Шефнера, в картине «Выше неба» и недавно микроэпизод в «Докторе Лизе». Причем про «Лизу» она сама меня спросила, нет ли чего-нибудь для нее, хоть самая маленькая роль! А в фильме есть огромная сцена, где доктор Лиза кормит бездомных на Павелецком вокзале. Говорю: «Тась, вот осталась только беременная бомжиха, которая просит у доктора Лизы тест на беременность. Экранного времени секунд 30». И она сразу ответила: «Да! Хочу! Приду!» Мы придумали ей образ в стиле «Авария — дочь мента», с розовыми волосами. Тася стала абсолютно неузнаваема.
— Что вы поняли для себя про Лизу Глинку за время работы над «Доктором Лизой»?
— Многое. Мы общались и постоянно общаемся с ее мужем Глебом Глинкой, с друзьями, с коллегами, с волонтерами фонда, с той же Чулпан. На самом деле все, что мы о ней, как обыватели, знаем, — набор неких штампов и мифов, которые очень хочется развенчать. Ее постоянно сравнивали с матерью Терезой, а она от этого всячески открещивалась. Она не была юродивой или монахиней, она жила в миру, как живем все мы. У нее была своя семья: муж — американский гражданин, адвокат — и трое детей, в том числе один приемный мальчик, сын умершей от онкологического заболевания пациентки. У нее была масса своих проблем, и при этом она успевала так много сделать для других. Невольно задумаешься: а что же делаю я?
— Доктора Лизу, с одной стороны, все уважали за ее благотворительную деятельность. А с другой — мы помним ту критику, которая звучала в ее сторону в последнее время, и она затрагивает весьма болезненные темы, связанные с отношением к Донбассу, Сирии… Как вы вообще отважились на эту картину?
— Почему я взялась за этот фильм? При том дефиците героев, который есть в российском кинематографе, доктор Лиза — самый настоящий герой. Она жила по своим принципам, которые и сегодня очень неудобны для других людей. Мне, конечно, только ленивый из друзей не позвонил и не сказал: «Оксана, ты стоишь у электрического щитка с надписью „Не влезай! Убьет!“, и у тебя еще есть шанс — просто беги!» Отговаривали, короче. Но мне стало важно рассказать историю о таком мощном, сложном, масштабном человеке, как Лиза. Историю о том, что милосердие больше, чем закон, а сострадание важнее, чем справедливость.
Чтобы хоть как-то откреститься от этих идиотских нападок, которые, видимо, неизбежны, мы специально выбрали временем действия фильма апрель 2012 года — до Донбасса, до Сирии, до всего вот этого. А тем, кто критикует Лизу за то, что она была аффилированным лицом власти, могу посоветовать начать с себя. Попытаться своими силами изменить политическую ситуацию в стране. Лиза Глинка не была политиком, профессиональным революционером, она была врачом, специалистом по паллиативной медицине. И ее место было не в органах власти и не на баррикадах, а в больницах, с людьми, рядом с теми, кому было плохо, кто остро нуждался в помощи. Каждый должен заниматься своим делом. Красному Кресту неважно, кто за кого воюет. Врачи спасают жизни, и у Лизы не было этих вопросов. Понимала ли она, в какую передрягу влезает? Конечно, понимала.
Я не архангел Михаил, который разбирает все нюансы человеческой жизни на Страшном суде. Я — человек, который хочет рассказать о другом человеке. Чем сложнее и противоречивее герой, чем объемнее масштаб его личности, тем интереснее. Я не хочу делать житие святой Елизаветы. Мы все, кто причастен к этой картине, хотим сделать живое кино о человеке, который жил, ошибался, был нашим современником и был вписан в ту чудовищную политическую ситуацию, в которой мы все пребываем. Только мы все ничего не делаем, а такие люди, как Лиза или Чулпан, бьются каждый день.
