Когда квир-сюжеты стали и перестали быть экзотикой в западном кино? Почему главными гей-жанрами классического Голливуда были суровый вестерн и эксцентрический мюзикл? А что с комедиями про броманс? И правда ли, что квир-кино скоро исчезнет?
18+ Текст не предназначен для читателей младше 18 лет.
В американском шоу-бизнесе сейчас только и разговоров, что о так называемой репрезентации. Перед каждой церемонией «Оскара» журналисты и неравнодушная общественность обсуждают демографический состав номинантов, а Университет Южной Калифорнии, альма матер многих голливудских профи, выпускает ежегодные отчеты о том, как широко представлены разные группы меньшинств в популярном кино — на тридцать с лишним страниц, с графиками и диаграммами. Статистика пока что расходится с прогрессивными заявлениями студий: в топ-100 фильмов каждого года персонажей из ЛГБТ не более процента. Но все-таки кажется, что изменения наступают. В последние пару лет очевидно гомосексуальные герои появились даже в семейных блокбастерах («Красавица и чудовище» и «Фантастические твари»). А если взглянуть на малобюджетное кино, то и в консервативном жанре романтической комедии там возможен сюжет о подростке-гее («С любовью, Саймон»).
Квир до квира
Квир всегда был частью кино, еще в те времена, когда само это слово считалось ругательством, а не академическим термином (в 1980-е активисты и университетские интеллектуалы ввели его в легитимное обращение как синоним аббревиатуры ЛГБТ) и не распространилось из английского в другие языки. Для многих групп — женщин или этнических меньшинств — доступ к большинству профессий шоу-бизнеса был очень ограничен. Однако по крайней мере гомосексуальные мужчины работали в кино еще в немую эпоху, но при условии, что о своей ориентации они публично не упоминали. И сюжетов, которые прямо говорили бы на эту тему, в раннем кино очень мало.
Самой прогрессивной страной в это время была Веймарская Германия, где золотые двадцатые стали расцветом не только культуры, но и личных свобод. Уже в 1919 году вышел «Не такой, как все» о скрипаче, которого угроза уголовного преследования за гомосексуальность доводит до самоубийства. В главной роли снялся Конрад Фейдт, знаковый актер немецкого экспрессионизма. Датский классик Карл Теодор Дрейер снял в Германии «Михаэля» о любовном треугольнике, одна из сторон которого — гей-пара из художника и его модели, а в шедевре Георга Вильгельма Пабста «Ящик Пандоры» фигурирует аристократка, которая носит мужские костюмы и жертвует жизнью ради любви к главной героине. Ключевой же лесбийский фильм того времени — «Девушки в униформе» Леонтине Саган о школе для девочек, одна из первых в Германии звуковых картин.
Время относительной терпимости длилось недолго. При нацистах, которые считали гомосексуальность угрозой для арийской расы, все эти фильмы были запрещены, а против геев начались массовые репрессии. Да и в Советском Союзе, где «Не такого, как все» показывали в прокате, в 1933 году вернули уголовное наказание за мужеложство. В числе прочих по этой статье был впоследствии осужден режиссер Сергей Параджанов.
В самом советском кино квир-темы почти не было даже в зашифрованном виде — цензура работала исправно. Когда ЦК запрещал вторую серию «Ивана Грозного» за то, что опричники представлены в ней «шайкой дегенератов», имелась в виду и знаменитая сцена пира. Формально цензурные правила в ней не нарушены, но мужская пьянка с танцами и переодеваниями в женщин считывается как гей-оргия. Особенно современным зрителем, уже знающим о бисексуальности Эйзенштейна и его живом интересе к «непристойному» (см. многочисленные порнографические рисунки режиссера). Тем более что непристойную подоплеку этого эпизода выставил на всеобщее обозрение Владимир Сорокин в финале «Дня опричника».
Кино в чулане
Цензура в разных странах очень долго вытесняла сексуальность вообще в зону умолчания, особенно такую сексуальность, которая не соответствует традиционному стандарту — моногамному браку с детьми. Но если внимательно смотреть фильмы, к примеру, классического Голливуда, то более или менее явную гомоэротику можно найти во многих из них. Те, кто умел считывать зашифрованный смысл, понимали намеки в «Марокко», где Марлен Дитрих переодевается в смокинг (и неважно, что по сюжету она влюблена в мужчину), и в «Мальтийском соколе» или «Веревке» Хичкока, где отрицательные персонажи изображены как геи, пусть это и не говорится прямо. Гомосексуальность как штрих к портрету злодея — прием, играющий на страхе зрителей перед другим, освоенный, кстати, и в советском кино. При желании можно вспомнить жеманные манеры Миронова и его страстный поцелуй с Папановым в «Бриллиантовой руке». Та же психологическая подоплека у сюжета о вампиршах-лесбиянках, распространенного в ужасах категории Б: для сценаристов хорроров нет ничего страшнее, чем женщины, которым не нужны мужчины.
Сложнее с теми случаями, когда гей-тема оказывается вчитана критиками или зрителями в формально гетеросексуальное кино. Не всегда ясно, где она сознательно подразумевалась авторами, а где просочилась в фильм помимо их воли. Понятно, что имел в виду Жан Кокто в своей версии «Красавицы и чудовища» — сюжете о невозможной любви, где главную роль исполнил любовник режиссера Жан Маре. Но что насчет вестернов Ховарда Хоукса, живописующих прелести мужского братства, которому мешают женщины? Особенно показательна в этом отношении «Красная река», в которой герои Джона Уэйна и Монтгомери Клифта не только обмениваются недвусмысленными взглядами и репликами, но даже, по сути, совершают ритуал обручения — Клифт носит браслет отосланной подальше невесты Уэйна. Согласитесь, такие отношения выглядят чем-то большим, чем просто дружба. Примерно так же западные критики смотрят и некоторые фильмы Александра Сокурова, воспевающие чисто мужские сообщества и отношения (документальная «Повинность» о буднях военных моряков или игровой «Отец и сын»). Оставим такую трактовку на их совести.
Двусмысленность образа крепкой мужской дружбы, которая часто читается как эвфемизм однополой любви (вспомните реплику Дамблдора «Мы были ближе, чем братья»), сохраняется и в более современных фильмах. Для нее даже придумали термин «броманс» («bro» как «братан» и «romance» как «роман»). Они бывают как о мужчинах («Лучший стрелок»), так и о женщинах («Тельма и Луиза»). При этом в современном бромансе нежные отношения между героями одного пола оказываются не признаком настоящей маскулинности, как у того же Хоукса, а наоборот, инфантильной незрелости. Так устроены многие комедии Джадда Апатоу и его соратников (самый яркий пример — «Приколисты» с Адамом Сэндлером и Сетом Рогеном). Очень показателен в этом отношении «Третий лишний» Сета МакФарлейна, где броманс происходит между Марком Уолбергом и... плюшевым медведем.
Чувства и чувствительность
Некоторые из тех фильмов, которые стали культовыми в ЛГБТ-среде, вообще не имеют соответствующих тем в сюжете ни в тексте, ни в подтексте. Например, это мюзиклы Metro Goldwyn Mayer. Департамент студии, который специализировался на этом жанре, на MGM называли «голубым отделом» (fairy unit) из-за ориентации многих его творческих кадров, включая руководителя, продюсера Артура Фрида. Гей-культура тесно связана с бурлеском и карнавалом. Как пишет киновед Ричард Дайер, это потому, что ей присуще сочетание крайней чувственности и иронии, необходимой, чтобы выживать в недружелюбной среде. Эту эстетику принято называть словом «кэмп». Пышные декорации, яркие костюмы и утрированная сентиментальность мюзиклов, например Винсента Миннелли («Иоланта и вор» или «Пират»), вполне отвечают ее свойствам.
Сам Миннелли, вероятно, был бисексуален и некоторое время был женат на Джуди Гарлэнд, звезде мюзиклов и одной из главных гей-икон в истории. Неудивительно, что их дочь Лайза Миннелли сыграла в ключевом квир-фильме 1970-х — «Кабаре», где ее героиню и персонажа Майкла Йорка соблазняет один и тот же мужчина. В жанре мюзикла и в ту же эпоху сделано «Шоу ужасов Рокки Хоррора» — возможно, самый чистый в истории образец кэмпа со «сладким трансвеститом из Трансильвании» в качестве запевалы.
Кричащая эстетика мюзиклов или, скажем, мелодрам Дугласа Серка повлияла и на европейское квир-кино времен сексуальной революции. Поздние фильмы Фассбиндера, который был большим поклонником Серка, похожи на сочетание поп-арта с опереттой, а в выборе сюжетов режиссер чем дальше, тем больше тяготел к скандальности. Последней его работой стал «Керель» — пышная экранизация Жана Жене, убежденного маргинала, автора гей-прозы об уголовниках и моряках и режиссера одного короткометражного фильма «Песнь любви», запрещенного во Франции за непристойность.
Но и в ранних картинах Фассбиндера заметно, что в отношениях между мужчинами больше страсти и нежности, чем в отношениях между мужчиной и женщиной. А напряжение между хозяйкой и служанкой в «Горьких слезах Петры фон Кант» однозначно окрашено садомазохистской эротикой. Фильмы Фассбиндера интересны тем, что действие в них происходит в пространстве своеобразной гей-утопии, где нет предрассудков и препятствий, объективно существующих в реальном обществе. В этом отношении их герои довольно свободны: не гомофобы, а буржуазные дружки-любовники разрушают жизнь пролетарию Фоксу, герою «Кулачного права свободы», а трансгендерная героиня фильма «В год тринадцати лун» страдает скорее от равнодушия окружающих, чем от агрессии. В этом немцу наследует Педро Альмодовар. Его персонажи — те, кого принято считать маргиналами: безработные, секс-работницы, наркоманы, но сам их социальный статус редко показан как проблема (самый характерный в этом смысле фильм — «Всё о моей матери»).
Все цвета радуги
В последние десятилетия о сексуальности и гендерной идентичности стало возможно говорить прямо. До сексуальной революции такое случалось только в эксплуатационном кино, где гомосексуальность и трансгендерность проходили по разряду шок-контента. Такой подход отчасти сохранился и впоследствии, даже в тех фильмах, которые к ЛГБТ относились вроде бы сочувственно. «Разыскивающий» Уильяма Фридкина не осуждает гомосексуалов, но гей-клубы выглядят в фильме настоящей преисподней, и появление в этой среде зловещего маньяка-убийцы кажется чуть ли не естественным. К тому же гомосексуальность рассматривается героем Аль Пачино как проклятие: проводя ночи напролет в гей-клубе под прикрытием, он начинает всерьез сомневаться в собственной ориентации и просыпается от кошмаров.
То же самое и еще в большей степени касается «Необратимости» Гаспара Ноэ (чтобы обезопаситься от обвинений в гомофобии, режиссер сам сыграл одного из посетителей клуба «Ректум», но не помогло). А сцена из «Жестокой игры» (1992) Нила Джордана, где у возлюбленной героя между ног обнаруживался член, неприятно шокировала не только персонажа, но и зрителей. Студия Miramax выстроила вокруг этого сюжетного поворота всю рекламную кампанию. Впрочем, даже сейчас активисты признают, что при полном отсутствии в то время мейнстримных фильмов на эту тему «Жестокая игра» стала важной вехой для репрезентации трансгендеров. Стоит заметить, что позже Джордан «исправился» и в 2005-м выпустил «Завтрак на Плутоне» — вполне проквир-фильм, в котором трансгендера играл Киллиан Мёрфи (правда, по нынешним понятиям тут тоже не все слава богу — по убеждениям многих активистов, трансгендера должен бы играть настоящий трансгендер).
Собственно квир-кино, то есть сделанное кинематографистами из квир-сообщества, в новое время развивалось в двух основных направлениях. Линия Фассбиндера и Альмодовара — одно из них: это выражение особого способа чувствовать мир. В США для таких фильмов появился термин «новое квир-кино». К нему принадлежат, например, Гас Ван Сент («Дурная ночь», «Мой личный штат Айдахо»), Грегг Араки («Оголенный провод») и Тодд Хейнс («Отрава», «Бархатная золотая жила»), который, как и Фассбиндер, вдохновляется фильмами Дугласа Серка. Хейнс даже сделал вольный ремейк одного из них: его «Вдали от рая» — вариация «Всего, что дозволено небесами»; в обеих картинах речь идет об общественных предрассудках против любящих друг друга людей. У Сирка дело ограничивалось мезальянсом веселого садовника и скучающей домохозяйки из мидл-класса, у Хейнса же речь идет уже об однополой и межрасовой любви.
Иногда к этим авторам, органически связанным с традицией американского инди, приписывают и британца Дерека Джармена. Так или иначе, в фильмах этих режиссеров больше поэзии, чем публицистики, и в духе Оскара Уайльда они тяготеют к чистому эстетизму. Кстати, к этой же линии принадлежит и редкий российский образец гей-кино — «Зимний путь», чьи персонажи существуют не столько в современной России с повсеместной гомофобией и законом о пропаганде, сколько в пространстве чистой романтической (от слова «романтизм») чувственности.
С другой стороны, квир постепенно становится частью мейнстрима, и появляются фильмы, которые просто рассказывают истории об ЛГБТ, очень часто акцентируя внимание на проблеме гомофобии и трансфобии. Долгое время почти обязательным для жанра являлся трагический финал — ход, известный еще со времен «Не такого, как все», вызывающий сочувствие к героям и гнев к общественным предрассудкам (свежий пример — «Стертая личность» с Лукасом Хеджесом, герой которого проходит через все круги гомофобного ада уже в наше время).
Сейчас этот прием часто критикуют сами ЛГБТ-активисты: почему не такой, как все, персонаж не может быть счастлив, почему обязательно надо его жалеть? Но свою общественную задачу прием выполнил. Еще в 1960-е фильм с говорящим названием «Жертва» (в главной роли — Дирк Богард, который так и не признался в собственной гомосексуальности) спровоцировал в Британии общественную дискуссию и в итоге привел к отмене уголовного преследования геев. А в новую эпоху попавшие на «Оскар» фильмы вроде «Парни не плачут» и «Харви Милка» (оба основаны на биографиях реальных людей) повлияли на общественные настроения в Америке. Не говоря уже о «Горбатой горе», название которой превратилось в нарицательное: в контекст квир-кино оказался поставлен ковбой — национальный американский символ и эмблема настоящего мужества (не удивились только знатоки Ховарда Хоукса).
Квир-кино постепенно перестает быть отдельным жанром или категорией. С одной стороны, кэмп стал естественной частью медиа (в поп-музыке он едва ли не обязателен). С другой — теперь жизнь ЛГБТ-персонажей не определяется только их ориентацией. Первым заметным фильмом такого рода в мейнстриме стали «Детки в порядке» Лизы Холоденко — кино прежде всего о так называемой проблеме отцов и детей, но с поправкой на то, что у двух героев-подростков две матери, а отец есть только биологический. Даже в недавнем оскаровском «Лунном свете» гей-тема кажется менее острой по сравнению с социально-расовой проблематикой.
Об однополых семьях уже давно снимают ромкомы («Секс в другом городе» или «Близкие друзья»), а о трансгендерных людях — скучные оскаровские байопики вроде «Девушки из Дании». И если директор Хогвартса может быть геем, значит, кто угодно может: кажется, мир наконец-то начал это понимать.