В Берлине показали дебют Александра Золотухина, ученика Александра Сокурова, который мастерски копирует учителя.
Полнометражный дебют Александра Золотухина, еще одного из выпускников кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова, подзадержался с выходом в свет. «Мальчик русский» долго не мог пристроиться ни на один из фестивалей и наконец оказался в берлинском «Форуме», в резервации для всякого странного кино.
В принципе отборщиков можно понять: с европейской перспективы «Мальчик», наверное, и правда выглядит какой-то диковинкой, если не ископаемой, то крайне необычной. Сочетание ампирных титров — орел Минкульта, монументальный Петр на лого «Ленфильма» плюс герб Петербурга (в финансировании участвовал городской комитет по культуре) — и типично сокуровской романтизации неуставных отношений (помните нежные мужские объятия «Отца и сына» и грустную романтику корабельной душевой в «Повинности»?) производит страннейший эффект. В первые минуты кажется, что это какая-то ностальгически-ироническая синефильская реконструкция раннего кино, что-то вроде фильмов Гая Мэддина. Но нет, все это совершенно серьезно, хотя синефильские подмигивания «своим» тут тоже имеются: в эпизодической роли священника, стыдящего героев за то, что они справляют нужду на кладбище, появляется дизайнер журнала «Сеанс» Петр Лезников.
Мальчик русский — это щуплый Александр (Владимир Королев), деревенский паренек с гармошкой, добровольцем прыгнувший в мясорубку Первой мировой. В первый же час в окопах где-то в Польше Александр попадает под облако хлора, пущенное немцами, слепнет и приходит в себя в лазарете. Слепого хотят отправить домой, но Саша не хочет стать обузой родным и просит оставить его при фронте. Добрый усач Макар Петрович с двумя «Георгиями» на груди берет паренька к себе в зенитную батарею. Теперь Саша — слухач. Сидя у гигантского стального рупора, он слушает небо — не появится ли вдалеке гул приближающегося немецкого аэроплана?
Снято все это в типично сокуровской элегической манере. Туманное и зернистое изображение. Нервная камера и рваный тревожный монтаж, имитирующие старую хронику (по мере того как Саша обустраивается после ранения, стиль фильма становится спокойнее). Редкие цифровые спецэффекты, кажется, буквально одолженные у «Фауста» — нарисованная панорама старого европейского города с птичьего полета или вздымающийся в родченковском ракурсе костел. Немного несинхронизированный, отстающий на доли секунды, демонстративно наложенный звук, как будто кино немое и существует отдельно от саундтрека. Ощущение разъятости элементов картины усиливается вставками цифрового, современного изображения: мы видим, как оркестр репетирует Рахманинова; эта симфоническая музыка и ремарки дирижера служат дополнительным звуковым слоем фильма.
На экране тем временем разыгрываются довольно двусмысленные сценки: солдаты щекочут друг друга и валяются на сене, нежно обнимаются от избытка братских чувств, радостно терпят неизбежные поглаживания слепого и вообще всячески демонстрируют спартанские нравы.
Война, понятное дело, показана как несусветная жестокая глупость, о которой сожалеют и русские, и немцы (последние, кажется, чуть больше). Добавить к этому в общем нечего, кроме патриотических аплодисментов российской критики. Известно, что Сокуров запрещал своим студентам смотреть свои собственные фильмы, и все они (кто осилил полный метр) сделали в итоге свое собственное, иногда чересчур декоративное и этнографическое, но оригинальное кино («Софичка» Киры Коваленко, «Глубокие реки» Владимира Битокова, «Теснота» Кантемира Балагова).
Золотухин явно не послушался и оказался в заложниках большого сокуровского стиля. С одной стороны, формально «Мальчик русский» — самый интересный из опытов кабардино-балкарской мастерской. С другой — это тот самый идеальный «пример интонации» (именно так называется фонд, финансирующий сокуровские проекты) мастера, работа, виртуозно воспроизводящая канон учителя. Но выдержит ли российское кино одновременно двух Сокуровых?