Взгляд изнутри: Как сильно MeToo меняет Голливуд?

2018 год прошел под знаком движения MeToo: почти все новости о киноиндустрии касались разоблачений и увольнений. Романа Полански, Харви Вайнштейна и Била Косби исключили из киноакадемии (а последнего еще и посадили), Бретта Рэтнера попросили из Warner, Кевина Спейси убрали из «Всех денег мира» и «Карточного домика». Параллельно в США и Британии постоянно продвигались разные инициативы с целью добиться равноправия меньшинств на экране и за кадром (в том числе и в размерах оплаты). Но что реально изменилось в Голливуде, не считая точечных репрессий (тем более, что кое-кто из обвиненных в харассменте потихоньку возвращается в индустрию — Джон Лассетер, например, получил должность главы анимационного подразделения студии Skydance). Мы спросили у американского киноведа Руби Рич. Она не только кинокритик, но и ключевой автор феминистской теории кино и одновременно член киноакадемии — институции вполне традиционной и консервативной.

— Всем известны история падения Харви Вайнштейна или крах карьеры Кевина Спейси. Но изменило ли MeToo что-то принципиально в индустрии?

— Киноиндустрию сейчас не беспокоит движение MeToo: в Голливуде больше волнуются из-за конкуренции с Amazon и Netflix. Они просто наблюдают за MeToo со стороны и надеются, что все будет в порядке. Что снимать, решают люди, у которых есть деньги. Они сидят в офисах и пытаются предугадать, какая стратегия будет выигрышной. Если предложение кажется им перспективным, то они соглашаются сотрудничать. Если думают, что это повредит бизнесу, то нет. Вот и вся логика.

— Но интересы движения MeToo в чем-то совпадают с интересами киноиндустрии?

— На этот вопрос трудно ответить. Когда в 1996 году я в первый раз попала на Каннский кинофестиваль, то была потрясена. Я ожидала, что это центр искусства, кино, а оказалось, что это центр настоящей проституции. На этих вечеринках и церемониях творилось черт знает что. Когда я начала работать на «Сандэнсе», то почувствовала себя гораздо счастливее: вокруг лежал снег, и все ходили в теплой одежде и куртках. Мне казалось, что там более здоровая атмосфера, никто же не будет к тебе приставать на морозе. Но теперь-то мы знаем, что Харви Вайнштейн постоянно посещал «Сандэнс», занимаясь там сами знаете чем. Поэтому я уже не знаю, есть ли вообще безопасное пространство внутри киноотрасли. Некоторые места совершенно ужасны: Каннский кинофестиваль или Венецианский с его вопиющими ценностями — в прошлом году в конкурсе не показали ни одной картины, снятой женщиной (Рич ошибается: в венецианском конкурсе 2018-го был феминистский вестерн «Соловей», снятый Дженнифер Кент. — Прим. ред.). Я думаю, что сегодня есть великие женщины-режиссеры, которых мы не видим, но пока очень мало женщин обладают властью, которая позволила бы им бросить вызов системе.

Есть, конечно, женщины, интегрировавшиеся в индустрию. Они научились играть в эту игру как мальчики. Их пустили, потому что они не оспаривают правила. Киноиндустрия — это не бизнес, а средневековая гильдия, где тайные знания и власть передают от отца к сыну, от дяди к племяннику. У одной из первых женщин-режиссеров, Пенни Маршалл, были значительные связи — ее братом был Гарри Маршалл, который работал в студии. Женщины в индустрии — это обычно чьи-то дочери или сестры, а чаще жены или подруги.

— А что насчет кастингов, во время которых случалось большинство инцидентов? Правила их проведения изменились?

— Есть предложения изменить правила. Я уже 15 лет как член SAG-AFTRA, гильдии американских теле- и радиоведущих, потому что когда-то была комментатором общественного телевидения. Они недавно слились с Гильдией актеров экрана, которой руководил Рональд Рейган. Гильдия предлагает запретить встречи с актрисами и актерами в гостиничных номерах. Но одна из проблем кинобизнеса состоит в том, что границы между общением и бизнесом размыты. Где начинается частное общение, которое также всегда является бизнесом? Сложно определить, когда общение приобретает сексуальный характер.

Другая проблема в том, что кинофестивали проходят в разных городах — в Каннах, в Торонто, в Парк-Сити, — и компании арендуют гостиничные номера для работы, под офисы. Я много раз брала интервью у актеров в гостиничных номерах.

— Появились ли новые правила в составлении договоров?

— Я не живу в Голливуде, я из Северной Калифорнии, так что точно я не знаю. Но на прошлом «Оскаре» был эффектный момент, когда Фрэнсис МакДорманд, получив награду в номинации «Лучшая актриса», на церемонии сказала два слова — «inclusion rider» (актерский договор со студией, обязующий ее соблюдать при кастинге некую квоту для «слабо представленных групп» — этнических меньшинств, ЛГБТ, людей с ограниченными возможностями, — коррелирующую с реальной демографической ситуацией в месте, где происходит действие фильма, то есть, грубо говоря, русских бандитов должны играть русские актеры, трансгендеров — трансгендеры, а в массовке фильма о Сан-Франциско должен быть большой процент ЛГБТ. Предполагается, что включая в свой контракт inclusion rider, звезды могут подтолкнуть студии к изменению кастинговой политики, что откроет рабочие места в индустрии для разного рода меньшинств — Прим. ред.). Знаменитости могут изменить положение тех, кто обладает гораздо меньшей властью, и известным актерам было предложено заключать inclusion rider при контракте со студией. Заключил ли кто-нибудь такой договор в действительности? Я не знаю.

Но дело же не только в разнообразии кастинга. Есть еще проблема, которая касается всех, — исчезновение постоянных рабочих мест. Когда я только начинала заниматься журналистикой, появилась организация, напоминающая ваш Союз писателей. Ее создали, чтобы помочь фрилансерам. Мы были очень обеспокоены контрактами и минимальными платежами, поэтому договорились писать только в те места, которые сотрудничали с профсоюзом. Это был очень обнадеживающий момент в 1980-е годы. Но это кончилось, поскольку у профсоюза оказалось не достаточно сил. Сегодня нам нужно что-то подобное в каждой профессии, ведь все больше и больше люди работают фрилансерами, все меньше стабильных рабочих мест. В Голливуде в том числе.

— Есть ли какая-то отрасль в киноиндустрии, где женщины чувствуют себя свободно?

— В темноте монтажной комнаты! Там им позволено находиться, ведь монтажер не выходит на сцену во время церемоний награждения. Почему большинство монтажеров — женщины? Потому что они считаются невидимыми и помогают мужчинам казаться гениями. А нам нужно, чтобы женщины попали и на другие позиции, потому что сейчас, когда женщина-режиссер, например, выходит на съемочную площадку, то мужчины из группы часто намеренно мешают ей.

— Так MeToo или подобное движение может реально изменить индустрию?

— Кинобизнес — это одна из тех крупных институций, которые не меняются быстро. Точно так же университеты не меняются быстро. Я училась в Йеле, мы были первым курсом женщин, окончивших Йельский университет. Прошло 50 лет, и сегодня невозможно представить, что эти крупные университеты были только для мужчин. Профессора злились на то, что женщинам разрешили учиться. Они думали, что мы только развращаем мальчиков.

Поэтому мы должны быть нетерпеливы и настойчивы. А что происходит сейчас? Сначала у движения было много энергии: разоблачали мужчин, между женщинами, которые раньше молча страдали в одиночку, появилась солидарность. Однако мужчины, уволенные из-за обвинения в харассменте, уже возвращаются на работу. Например, Луи Си Кей не так давно выступал в комедийном клубе, проверяя, примет ли его публика. Если бы MeToo началось во время первого срока Обамы, тогда, возможно, эффект был бы сильнее.

И все же что-то меняется. Например, в прошлом году меня избрали в Американскую академию киноискусств и наук. В 2017 и 2018 годах туда набирали новых членов исходя из идеи разнообразить состав киноакадемии: больше женщин, цветных, представителей квир-сообщества. Хотя нам все-таки не позволяют голосовать за те фильмы, на которые нет высокого спроса, например за квир-кино.

— А как вы относитесь к аргументам против MeToo? Есть ведь и такое мнение, что кампания открывает возможности для клеветы и даже может быть присвоена мужчинами, провоцирующими обвинения для сведения счетов с конкурентами и соперниками.

— Может быть, 1% мужчин обвинили несправедливо, но 90% женщин, подвергшихся насилию, даже не рассказали об этом. Да, меня беспокоит, что недоказанное обвинение может испортить чью-то репутацию. Тем не менее я думаю, что таких случаев очень мало. Есть такое выражение — «побочный ущерб». Это непреднамеренное причинение вреда. Если одного или двух мужчин несправедливо обвинят, то это небольшая цена. По моему опыту мужчины, обладающие властью, очень склонны злоупотреблять своим положением в отношении женщины. Конечно, такая система обвинений работает небезупречно, но есть же судебные процессы. Никого не привлекут к суду, пока не будет известно, что натворил человек.