Соавтор фон Триера: «Не будем стыдить людей, покинувших зал»

В прокат выходит новый фильм фон Триера — пыточное порно с элементами «Божественной комедии» — «Дом, который построил Джек». Его главный герой — одновременно Фауст и Мефистофель, инженер-строитель, вообразивший себя великим архитектором, но ставший лишь серийным убийцей. А само кино — своеобразный иллюстрированный диалог Джека и Вергилия, который ведет антигероя к месту его постоянной дислокации в Аду.

КиноПоиск поговорил с автором идеи фильма Йенли Халлунд о том, как работает фон Триер и нет ли в фильме намека на него самого.

— Начнем с главного. В Каннах во время показа вашего фильма зал покинуло немало людей, возмущенных сценами насилия. Как вы считаете, искусство и комфорт — вещи совместимые? То есть возможно ли искусство без провокаций, искусство, не причиняющее никакого беспокойства зрителю?

— Нет. Конечно, нет. Это если коротко. А если развить мысль, то культ нового комфорта — это самообман. Я вижу насилие повсюду, им полны и низкие, и высокие жанры. Я думаю, люди просто отказываются верить, что насилие имманентно их природе и что все зло — их суть. Искусство — это микроскоп, который выявляет и увеличивает пятна проказы. Но не будем стыдить людей, покинувших зал, обзывать лицемерами или трусами. Их реакция — «Зачем я наблюдаю это фрик-шоу?» — вполне здоровая. Так же как ненормальна была бы противоположная позиция: «О, я видел „Дом, который построил Джек“ 125 раз. Я обожаю этот фильм». Эстетизировать насилие, игнорируя весь ужас, в нем заключенный, — такой же культ комфорта.

— Вопрос, который вам, наверное, задали уже тысячу раз: Джек — это альтер эго Ларса фон Триера?

— Ларс вроде никого не убивал, насколько мне известно. Но, разумеется, людей можно убивать в переносном смысле, самыми разными способами. Джек — альтер эго художника вообще, или политика, или любого мегаломана, который верит, что дорога к величию вымощена трупами, особенно трупами женщин и детей. Я думаю, что Ларс в привычной для него саркастической манере деконструирует миф о великом художнике. Джек — это собирательный образ из всех тех личностей ХХ века, которые создали нынешний миропорядок, ведь мы живем в доме, построенном Джеком. Мы живем на костях и питаемся смертью других. И это, увы, не метафора.

— Значит ли это, что все великие художники попадут в ад?

— Ха-ха, туше. Безусловно. Да нет, правда в том, что все великие художники живут с таким адом в голове, что, даже если окажутся в реальном аду, не заметят разницы. Ну, не все они психопаты, но большинство. Опять же искусство требует жертв. Что такое искусство? Мы верим, что искусство тождественно морали или, перефразирую, искусство должно учить хорошему. Но искусство может быть и злодеянием, нести аморальное и презренное.

— Вопрос про «Меланхолию». Некоторые критики в России писали, что это своего рода экранизация опер Вагнера, что фильм дышит вагнеровским мировоззрением. Вы с этим согласны? Во время подготовки сценария Вагнер как-то фигурировал в ваших разговорах?

— Неожиданно! Вообще нет, ни разу. Но если бы Ларс услышал, он был бы страшно польщен. Он обожает Вагнера, просто гипнотизирован его музыкой. Но, в общем, опять же Вагнер не самый благонадежный референс, учитывая истории отношений Ларса с прессой и киноистеблишментом (Халлунд имеет в виду каннский скандал семилетней давности, когда Триер неудачно пошутил на пресс-конференции, сказав, что «понимает Гитлера». — Прим. ред.).

— Есть мнение, что Ларс фон Триер — убежденный феминист. «Рассекая волны», «Меланхолия», «Нимфоманка» и даже «Антихрист» — тому пример. Вы согласны с этим и какие у вас лично отношения с феминизмом?

— Ой, я не могу слышать это слово спокойно. Базовый принцип феминизма в чем? В том, что у женщин равные права с мужчинами. А сегодня если ты отказываешься примкнуть к движению, то автоматически становишься подонком, сторонником идеи превосходства белых мужчин и далее по списку. Такая градация очень сужает поле дискуссии. Окей, мы все за равноправие. Но дальше из этой точки у каждого свой путь! Допустим, антипорнографический тренд внутри феминизма. Ларса можно легко обвинить в объективации женского тела, что он спекулирует наготой. Кажется, глупость? Но я, как женщина, страшно утомлена мужским видением, доминированием мужской модели в культуре. Неплохо бы было показывать больше пенисов на экране, в конце-то концов. Сколько фильмов показывают женщин как тупых шлюх? 99%. Можно подумать, не бывает проституток-мужчин. Какая тоска! Кто это решил? Мужчины. Я не говорю, что это плохо, но это скучно. Искусству нужен женский взгляд. Все, что создано в этом мире, создано мужчинами. Красота в глазах смотрящего... мужчины. Откройте Шопенгауэра или Гегеля. «Мир как воля и представление» — это же мужской голос.

— А почему вас это так беспокоит? Почему нужно настаивать на гендерной разнице? Разве Симона де Бовуар (феминистка так называемого «второго поколения», написавшая в 1949-м книгу «Второй пол»; центральный ее вывод — «мужчине и женщине необходимо возвыситься над своими естественными различиями» — прим. ред.) полвека назад не учила нас обратному, что нет никакого второго пола? Виктимизация женщин и сексизм, по-вашему, не сообщающиеся сосуды?

— Конечно, нет. Это мужской мир. Он им был, есть, но скоро перестанет. Об этом моя новая работа «The New Meninist Manifesto», объясняющая, что мир держится на мужском универсализме, а женщины занимают в этой системе роль довеска. Но больше так продолжаться не может. События последнего года — тому подтверждение. Совершенно невыносимо, что лучшие мыслители, большинство моих любимых философов, пышут мизогинией. Женщина — всегда исключение и никогда правило. Настоящее освобождение женщины еще впереди. Один из вариантов этого освобождения Ларс предложил в «Нимфоманке».

— Это ваш любимый фильм Ларса фон Триера?

— Да, а еще «Антихрист». Потому что это самый неправильный его фильм. Он как бы сломан изнутри. И он еще больше размышляет о свободе, чем «Нимфоманка». Не только свободе женщины от мужчины или навязываемых обществом клише. Но о свободе человека от смерти. Ведь смерть — наш главный компромисс. Мы много говорили с ним на эти темы в процессе подготовки. Я, кстати, никогда ничего не пишу вместе с ним. Наша работа — это беседы, обмен идеями. Пишет он в одиночестве. Пишет и переписывает сотни раз. Поскольку также стремится достичь абсолютной свободы в творчестве, чтобы конечный результат — сам фильм — был манифестом свободной воли. И, мне кажется, ему это удается. Он, пожалуй, самый свободный художник современности. Ну, или один из немногих.