Скончался Бернардо Бертолуччи — великий режиссер, старавшийся снимать политическое кино, но запомнившийся эротическими сценами.
Бертолуччи было 77, он много болел и мало снимал, так что в последние годы кто-нибудь время от времени удивлялся: разве он еще жив? Но он был жив и, возможно, мог бы еще раз внезапно вернуться в большое кино, как уже случалось прежде.
Бертолуччи был сыном поэта и начинал как поэт. Подобно своему наставнику Пазолини (на съемках его «Аккаттоне» Бертолуччи работал ассистентом), он учился на философском факультете. В те годы это был типичный зачин биографии европейского левака, радикала, даже маоиста. Молодой режиссер в хорошей компании (Антониони, Феллини, Белоккьо, тот же Пазолини) входил в новое итальянское кино, которое, стремясь стать все более радикальным, делалось все более эстетским. Первые работы Бертолуччи (например, «Перед революцией») упрекают в подражании чужой, точнее, французской нововолновой эстетике. Но чем четче проявлялся собственный почерк молодого киноавтора, тем больше упреков в буржуазности ему предъявляли идеологические соратники и коллеги.
«Конформист»Начиная со «Стратегии паука» (1970), Бертолуччи уходит от нервного языка киноэкспериментаторов 1960-х, от интонаций Годара и сюжетов Достоевского. Вместо этого он обращается к размеренному романному повествованию о земле и городе, истории и семье. И «Стратегия», и тогда же вышедший «Конформист» рассказывали о фашизме. В первом случае герой-современник ворошит семейную историю, переживая открытие родовой тайны и ее забвение. «Конформист» же исследует фашизм как феномен «лени сердца», растущий в тишине порок вечно разлагающейся итальянской аристократии. Характерно, что это рифмуется с «порочным» гомосексуализмом и развращением, сексуальной травмой.
Несмотря на актуальность риторики, картины Бертолуччи по меркам уходящих 1960-х были чрезмерно красивы, чересчур искусны. Начиная с «Конформиста», режиссер работает с оператором Витторио Стораро, который наполнил кадры его фильмов тяжелым солнечным светом живописи Высокого Возрождения. Именно упоение красотой интерьеров, лиц и тел делали философию Бертолуччи приемлемой, ясной для зрителей всего мира.
«Последнее танго в Париже»В печально известной сексуальной сцене из «Последнего танго в Париже» герой Марлона Брандо, грубо овладевая молодой любовницей (как мы теперь знаем, насилие в реальности произошло на съемочной площадке: мелькнувшее в кадре сливочное масло в самом деле использовалось Марлоном Брандо как лубрикант, к ужасу Марии Шнайдер), произносит вслух некие манифесты угнетения в годаровском духе, что выглядит уже почти пародийно. Не зря вечный Антуан Дуанель — актер Жан-Пьер Лео, живая икона новой волны — сознательно показан в этом же фильме как шут. Политика в «Последнем танго» сегодня забылась, а плоть и кровь остались. Как говорит Брандо в другой сцене: «Хочешь узнать, кто я такой, загляни в мои штаны».
Впрочем, иногда политика возвращается — сегодня больше обсуждают вопрос о злополучном сливочном масле, чем сам фильм.
«Двадцатый век»Оpus magnum Бертолуччи, пятичасовое полотно «Двадцатый век» окончательно утвердило режиссера как консерватора формы. С нуля, камерой и монтажом Бертолуччи создал на экране полноценный классический роман, не урезанный и не адаптированный из литературного источника. И снова главной тут была не очевидная политическая метафора поместья как государства, а безыдейная поэзия солнечных полей, ржавых комнат и нервных совокуплений.
За триумфом следует спад, и в конце 1970-х — начале 1980-х Бертолуччи не везет с вниманием критики и зрителя. Инцестуальная сказочка «Луна», куда он запихнул и американских скейтеров, и античную трагедию на оперных подмостках, была оплевана всеми — от Роджера Эберта до Андрея Тарковского. Очередная «социалистическая» притча «Трагедия маленького человека» тоже не нашла особого отклика в сердцах трудящихся. Тогда Бертолуччи покинул Италию, чтобы стать режиссером мира. Следующее его кинозаявление было мощнее бомбы.
На съемках фильма «Луна»«Последний император» оказался самым цельным, помассивнее «Двадцатого века», творением Бертолуччи, где наконец сошлись все амбиции автора грандиозных исторических полотен и певца неумирающей надежды маленького человека. Фильм итальянского режиссера про едва оправившийся от культурных революций коммунистический Китай, получивший американский «Оскар», — вот настоящее искусство глобализма. В нем Бертолуччи словно оправдывается за идеологические перегибы юности, показывая миру настоящее лицо маоизма.
«Последний император»И снова выдох. Дальше стареющий режиссер будет снимать исключительно о молодости. Экранизация Боулза «Под покровом небес» — о страсти белой женщины к юному африканскому всаднику (любовь среди тюрбанов и барханов). «Маленький Будда» — кино о просветлении для новых молодых просветленных, чуткое следование европейской интеллектуальной конъюнктуре. А с «Ускользающей красотой», где Лив Тайлер теряет девственность на фоне тосканских холмов и виноградников, Бертолуччи снова возвращается в Италию. Родина всегда прощала ему и провалы, и успехи.
«Под покровом небес»Второе дыхание открывается у Бертолуччи с «Мечтателями». Сегодня именно это самый популярный фильм режиссера, известный каждому студенту, хоть немного увлеченному кино. Такого же студента, невинного пухлощекого американца, ведут по миру революционного Парижа эти самые мечтатели — болезненно красивые брат и сестра, двуликое существо, призрак европейского эстетизма. Любовь втроем, красный сон, красные флаги — все это уже не только любование молодостью, но и утверждение о том, что двадцатый век в прошлом.
«Мечтатели»Память об этом прошлом Бертолуччи словно бы чтит своим последующим десятилетним молчанием. Его последний, как оказалось, фильм «Ты и я» мало кто посмотрел, и еще меньше людей сочли его удачным. Самая камерная, простая, как мычание, лента Бертолуччи была попыткой человека прошлого сказать о непонятном, но таком интригующем будущем. Несимпатичный прыщавый подросток и его сводная сестра-наркоманка одни в подвале богатого римского дома. Инцестуальная подоплека в избытке, но секса — спойлер — уже не будет. Последний застывший кадр: чуть смазанное лицо мальчика, повернувшегося к камере на ходу. Явная отсылка к кадру, завершающему «Четыреста ударов» его вечного оппонента Трюффо, только, в отличие от Антуана Дуанеля, юноша Бертолуччи смотрит вперед с улыбкой.
