Побывали на съемках новой картины Валерия Тодоровского об эпидемии холеры в Одессе 1970-х.
Еще в июне в этом месте на «Мосфильме» торчало несколько досок, и работники студии с трепетом говорили, что вот здесь Валерий Тодоровский будет снимать «Одессу» и строит для нее грандиозную декорацию. Теперь тут — обычный одесский дворик. Растут трава и деревья, их специально привезли и посадили. Во двор выходят окна и двери нескольких квартир. Эти квартиры полностью обустроены, в них можно поселиться и жить. Здесь не только занавески — здесь нормальные комнаты 1970-х годов, спальни, кухни, веранды. В плиты подается газ, из кранов течет вода. Есть даже чулан с настоящими соленьями.
Во двор заезжает такси «Волга», из которого выходят мужчина и мальчик. Их сразу окружают люди — очевидно, родственники. Мужчина — Евгений Цыганов. Одет во все заграничное, как и его маленький сын. Цыганов играет выездного журналиста-международника Бориса, который привез сына Валерика на родину жены и собирается немедленно отправиться в следующую загранкомандировку. Но, похоже, уехать ему не удастся, потому что город закрыт на карантин из-за эпидемии холеры.
У жены, которая не приехала, здесь большая семья. Муж ее сестры, Арик, подает руку Цыганову-Борису. «Арнольд!» — восклицает Борис. «Шалом!» — отвечает серьезно тот. «Шалом, Арик?!» — язвительно переспрашивает Цыганов. «Тебя это шокирует?» — начинает наезжать Арик. Жара, +32, асфальт двора плавится, как и железные лестницы, водозаборная колонка, «Волга». С каждым новым дублем ирония героя Цыганова становится все более злой.
«В этом фильме рассказана практически история моего детства, — поясняет нам Валерий Тодоровский. — 70% персонажей — мои реальные родственники, фильм про них. Я родился в Одессе, хорошо помню 1970-е годы, эпидемию, когда люди вдруг осознали, что они не просто смертны, а как сказал классик, „внезапно смертны“. Все эти детские впечатления я многие годы копил и в какой-то момент понял, что хочу снять про это фильм.
Работа над сценарием заняла пять лет. Я общался с разными сценаристами, делился с ними своими идеями, они делали свои варианты, но у нас долго ничего не получалось. Потом Дима Иванов написал первый и очень расширенный драфт, который больше похож на повесть, чем на сценарий. Этот драфт какое-то время лежал, и мы не знали, как быть дальше. Потом за работу взялся Максим Белозор, и он в итоге довел сценарий до конца. Иногда на то, чтобы довести до конца хорошую вещь, уходят годы, ничего не поделаешь».
Подробности сюжета фильма держатся в тайне, но видно, что Тодоровский делает драму — жанр, который сделал его заметным автором российского кино. Среди заявленных тем — эмиграция, еврейство, смерть. «Одесская смерть — веселая, безумная, многонациональная, солнечная смерть, а не мрачная и депрессивная питерская», — замечает вскользь Тодоровский.
Смерть мы тоже застали — сцена похорон снимается также во время нашего визита. «Жмура», как насмешливо говорят в группе, везут в грузовике, а семья главных персонажей выстраивается в ряд и провожает его взглядами. Раиса Ировна (Ирина Розанова) говорит перепуганному мальчику, как признается Тодоровский, его любимую реплику сценария: «Валерочка, не бойся, тебе еще не скоро! Сперва бабушка умрет с дедушкой... Потом тетя Лора, дядя Вова... Потом уже тетя Мира с дядей Ариком умрут... Дир ци лонге йурн (идиш: „Чтобы ты жил долго“)». Розанова для роли специально учила язык.
«Для меня предложение сыграть эту роль стало неожиданностью, — говорит она. — На подготовку было всего несколько месяцев. Если бы я знала раньше, я бы подготовилась серьезнее. Особенная трудность в том, что пришлось заниматься идишем, и я страшно боюсь того, как буду звучать в фильме. Валера хочет, чтобы это было как музыка... Еще, я помню, меня поразило, что героиню зовут Раиса Ировна. Как это вообще возможно? Потом мне педагоги по идишу объяснили, что есть имя Яир, которое означает „лучезарный“. Отчество в таких случаях сокращали, получалось „Ировна“. То есть тоже лучезарная. Мне это помогло найти ключ к персонажу».
Мы с Розановой сидим в ее трейлере в перерыве между сценами. Она поит нас зеленым чаем, время от времени к ней забегают в гости другие актеры.
«Вот ходит тут доча моя, Раппопорт. Талантливая, сумасшедшая, — смеется Розанова. — Ксюха, мы ведь с тобой в первый раз играем? А нет, второй. Еще в „Двух днях“ было. Но мою дочу ты точно играешь впервые, так что не надо! Причем мою самую любимую, такую же труженицу. Ну, присядь ты, че тебе с мамкой не посидеть?» — «Не-не-не, мне нельзя даже слово давать», — и Раппопорт убегает. — «Ну, вот видите. Есть селебрити — я их „серити“ называю, — а есть народные артисты. Я в шоке просто! А вот еще одна доча! Доча! Шо ты хотела?» — это Евгения Брик зашла. «Кофейку хотела», — говорит. «У мамы зеленый чай, мама не может больше пить кофе!» — с одесскими интонациями отвечает Розанова.
«У меня была такая же бабушка, я немного ее и играю, — продолжает она. — У бабушек национальности нет, я в этом уверена. Когда я читала сценарий, у меня все это вставало перед глазами. Я представляла себе маму, которая собирает для своих детей еду. А одесская, еврейская мама вообще же всю жизнь готовит. Для этой роли я серьезно поработала со своей внешностью. Ем то, что я никогда не ем: сало, чеснок, пампушки на ночь. Мажу на лицо много крема, чтобы было больше морщинок. Все мои „дети“ да и остальные тоже постоянно бегают ко мне в трейлер, я всем приношу из дома покушать. Хотя я так на всех площадках делаю».
Леонид Ярмольник, который в фильме не только исполнитель одной из главных ролей, но и продюсер, рассказывает нам, что Тодоровский мечтал сделать этот фильм еще со студенческих времен. На самом деле у него было две мечты — «Буги на костях» и «Холера». Первый замысел в итоге стал «Стилягами» (там Ярмольник тоже продюсер), второй теперь называется «Одесса».
Частью мечты было снимать фильм об Одессе в самой Одессе. Но это теперь невозможно. Многим российским артистам, включая самого Ярмольника, въезд на Украину запрещен.
«Меня туда не пускают, хотя я вырос на Украине, я почетный гражданин города Львова. Меня, как и Юрия Башмета, лишили этого звания», — сокрушается он. Можно было либо ждать, пока политическая ситуация изменится, либо начинать снимать кино. Тодоровский и Ярмольник решили, что ждать не стоит. Кроме того, в Одессу был снаряжен десант, и он, по словам Ярмольника, привез неутешительные новости: «Ее, той, какую мы ее помним и хотим показывать и какая она у нас на площадке, уже давно нет. Одессы Жванецкого, Одессы, в которой жили герои анекдотов об этом городе. Невозможно найти такой одесский двор. И вот мы сами сделали его».
Владимир Гудилин, художник-постановщик, который уже много лет работает с Тодоровским и который построил декорацию дворика, тихонько признается нам, что и он тоже рад работать в Москве, а не в Одессе: «Где бы мы нашли сегодня такую веранду?».
Гудилин провел нас по всем кладовым и жилым комнатам, показал, как некоторые из них заняли технические службы, в шутку пожаловался, что вот так работаешь, расставляешь по местам каждую мелочь, а потом приходят осветители с их проводами, и весь труд сразу насмарку. Он показал шкаф с огромными дверцами — ночью Валерик пойдет в туалет, но в темноте нечаянно забредет прямо в этот шкаф.
Спрашиваем, откуда реквизит — все сокровищницы «Мосфильма», наверно, выпотрошили? Ничего оттуда нет, отвечает Гудилин, потому что у «Мосфильма» дорогая аренда. Выгодно брать реквизит на пару дней, а если съемки длятся месяц, то в несколько раз дешевле — купить все на «Авито», что и было сделано. Утвари столько, что можно потом музей устроить. Говорят, изначально планировалось сделать одесскую декорацию постоянной, как знаменитую «Старую Москву» с не менее знаменитой настоящей брусчаткой. Но потом оказалось, что после съемок Одессу снесут, так как на этом месте планируется построить кинотеатр.
Значит, через месяц здесь уже ничего не будет, даже досок.
На съемки запланировано 50 дней. Больше половины действия происходит во дворике на «Мосфильме». Городские улицы будут сниматься в Таганроге и Ростове-на-Дону, море — в Сочи. Специально ради этого фильма из США прилетел Роман Васьянов, российский оператор, который уже десять лет не работал на родине. 30 июня у него закончились съемки «Тройной границы» Джей Си Чендора с Беном Аффлеком и Оскаром Айзеком, и он сразу отправился в Россию, чтобы работать над картиной по лучшему, по его мнению, сценарию Тодоровского.
Они давно знают друг друга, вместе делали «Тиски» и «Стиляг». Это Васьянов предложил по старинке снимать «Одессу» на 35 мм. «Пленка до сих пор актуальна, надо только правильно выбирать для нее проекты, — считает Васьянов. — Недаром в США многие снимают на пленку, включая Кристофера Нолана и Квентина Тарантино. „Одесса“ идеально для нее подходит, потому что это ретро, пленка дает зерно и цветопередачу, которыми мы создаем такое ностальгическое, романтическое настроение».
«Пленка дает иррациональное ощущение другого воздуха, — соглашается с ним Тодоровский. — Я снимаю на пленку впервые со времен „Стиляг“, и у меня есть подозрение, что это последний в моей жизни шанс поработать с ней. Это сильно дисциплинирует. Ты понимаешь, что каждая сцена тебе что-то стоит, это не то что просто нажать на кнопку „Rec“».
Сцены снимаются с живым звуком, который, как говорит Тодоровский, почти целиком входит в фильм, а иначе это была бы катастрофа. Иногда в кадре почти одновременно говорят семь-восемь человек — такое очень сложно воссоздать на озвучании.
Особое внимание уделяется интонациям. Одесский диалект не должен превращаться в карикатуру, за этим особенно следит Ярмольник. Другие артисты жалуются, что он постоянно добивается какого-то особенного выговора, который легко переходит в идиш. Сам Ярмольник давно забыл язык, но очень хорошо помнит с детства интонации своих бабушек и дедушек. Кроме того, в фильме звучат украинский и греческий, создавая особую музыкальность.
Про музыку мы у Тодоровского, конечно, тоже спрашиваем. «Здесь тот редкий случай, — отвечает он, — когда съемки уже вовсю идут, а я до сих пор не представляю, какой может быть музыка в фильме. И нужна ли она. Может быть, мы вовсе обойдемся без нее или используем только бытовую, звучащую из радиоприемников, телевизоров, магнитофонов в городе. Музыка здесь в самом воздухе, жаре, разговорах — она другая. Но говорить об окончательном решении рано».
На такой жаре говорить и не хочется. Актеры измотаны. Цыганов тихо объясняет Валерику, что «тебя все обнимают, но ты сам ни к кому не лезешь». Ярмольник постоянно поддерживает актеров шутками. «А вот был еще такой малопристойный анекдот», — наклоняется он к уху Розановой и что-то долго ей шепчет. Она терпеливо слушает, ей жарко. «Отличный анекдот, да?» — говорит Ярмольник. Розанова кивает. На прощание Ярмольник рассказывает нам о своем герое — оказывается, роль у него непростая.
«Мой Григорий Иосифович имеет свой прототип — мужа сестры Петра Ефимовича Тодоровского. Но по характеру этого героя и по времени, в котором я играю, привычкам, принципиальности, строгости, слабостям, героизму я беру за образец своего отца. Мой герой — такой правильный коммунист, руководитель фабрики, он гордится своей страной. Но все понимают, что в определенные моменты эта страна снимает таких, как он, с их постов, особенно за пятый пункт.
Григория Иосифовича тоже сняли, забрали в КГБ, что-то ему инкриминировали, но выпустили, потому что не нашли никаких доказательств. А он живет и боится. Типичный перепуганный еврей, отец трех дочерей, одна из них хочет уехать в Израиль, что его страшно бесит. Более того, он боится, что после ее отъезда всей семье будет плохо. Дальше начинается такое, о чем я сейчас не будут рассказывать, но поверьте, что это подлинная человеческая драма.
Этот фильм, как и другие фильмы Тодоровского, вроде о прошлом, но ты понимаешь, что с тех пор мало что изменилось. Мы и сегодня так же боимся, совершаем ошибки, страдаем из-за этого. И тема отъезда так же актуальна. Был КГБ, стала ФСБ — что уж тут говорить?»
В этот драматический момент прибегает Тодоровский и начинает объяснять актерам, что нужно исправить к следующему дублю. Цыганов просит нарисовать на земле метки и подписать их именами, чтобы было понятно, кому где вставать. Ярмольник сразу шутит, что его имя можно не подписывать — все равно ничего не разглядит без очков. Говорит он это с заметным одесским выговором.