Как это по-русски: продюсер Дмитрий Лю о российском кино в Китае

Продюсер и режиссер из Пекина Дима Лю убедился, что кинематограф не признает границ. Выпускник ВГИКа, он работал на съемках у Сергея Бодрова-старшего, провел почти год на Украине в работе над масштабным сериалом «Овод» (Китай), а четыре года назад создал кинокомпанию, которая во многом ориентируется на копродукцию, в особенности с Россией.

О том, как российские картины собирают кассу в Китае, Дима Лю рассказал КиноПоиску.

Русский на одну четверть

Мое имя Лю Сюань, но друзья и партнеры из России называют меня Димой Лю. Я родился в Пекине в русскоговорящей семье. Дома мы все — я с братом, моя мама и тетя, мои жена и сын — говорим по-русски. Я сам на три четверти китаец, но русской была моя бабушка, а она легендарная женщина, Елизавета Павловна Кишкина.

Я уже снял про свою семью документальный фильм «Долгая дорога судьбы», который получил в 2014 году два специальных приза на кинофестивале «Русское зарубежье», но я планирую еще снять художественный фильм про драматическую историю любви дедушки и бабушки на фоне исторических событий двух стран в ХХ веке. Мой дед — Ли Лисань, известный в Китае революционер, один из создателей Компартии Китая — приехал в Россию и познакомился там с бабушкой. Они пережили сложное время: дедушку посадили в тюрьму во время сталинских репрессий, потом была эвакуация из Москвы во время войны, голод, бедствия и разлука. После Второй мировой войны они уехали в Китай, настало спокойное и благостное время, когда дедушка работал руководителем профсоюзов Китая и министром труда, бабушка занималась преподавательской деятельностью в университете. Но и здесь постепенно сгущались тучи, портились отношения с СССР, положение дедушки и бабушки становилось сложнее, пока не вылилось в катастрофу для всей семьи во время «культурной революции».

Дедушка погиб, а бабушку вместе с юными дочерьми посадили в самую главную политическую тюрьму Китая как «советских шпионок». Бабушка в общей сложности провела в одиночной камере восемь лет. А дальше три года ссылки в деревне. Но, несмотря на пережитое, она не растеряла оптимизм, веру в будущее и, главное, любовь — не только в узком, но и в более широком понимании. Наверное, этот дух, отчасти связанный с дворянским происхождением бабушки (ведь она родилась еще в царской России в 1914 году), и поддерживал ее до самой глубокой старости. Пройдя через все испытания, она дожила до 101 года!

В 1989 году я приехал в Россию, окончил школу в Москве, два года учился на психфаке МГУ. Но с ранних лет интересовался кино. Я рос в эпоху видеосалонов, в юности часто ходил в прокат, брал и американские боевики, и европейскую классику. А еще одно время встречался с девушкой, которая была старше меня, она и приучила меня ходить в Музей кино в Москве. Там показывали на кинопленке классику, можно было бесплатно попасть по студенческому билету, и я быстро ощутил это чисто синефильское удовольствие. До сих пор помню фильмы великих мастеров — Годара, Бергмана, Антониони, Феллини, Копполы...

Я хорошо говорю и на русском, и на китайском, а вот писать на обоих языках мне всегда было сложно. Поэтому еще в юности решил, что создавать что-то визуальное мне будет проще. В 1994-м я поступил во ВГИК на режиссерский факультет, в мастерскую Вадима Абдрашитова. Это был любопытный эксперимент: наша группа почти вся была иностранной, в ней учились южнокорейцы, сирийцы, турецкие курды, югославы. А вот с мастером немного не повезло: Вадим Юсупович тогда снимал «Время танцора», поэтому видели мы его на занятиях нечасто. Он приходил пару раз в месяц, но за эти встречи умудрялся дать нам всем мощнейший импульс. В целом ВГИК находился тогда в плачевном состоянии, это были те самые 1990-е с постоянными политическими и экономическими потрясениями. Мы тогда все снимали курсовые работы на допотопной технике, зато лекции нам читали лучшие из лучших. Помню, пожилая преподавательница литературы учила в свое время еще Тарковского. Чувство, будто ты прикасаешься к истории настоящего кино, было незабываемым.

Те годы, что я жил в России, были переломными для страны: развал коммунистического строя, путчи, деноминация рубля, экономический кризис 1998-го, очереди за продуктами и пустые полки в магазинах. Кино было совсем заброшенной отраслью, снимались дешевые боевики, и лишь редкие советские классики вроде того же Абдрашитова умудрялись находить деньги на свои фильмы. Я, тем более будучи иностранцем, не видел возможности найти работу в кино. Поэтому, окончив вуз, принял решение вернуться в Китай.

Кино без границ

Это сегодня китайская индустрия вторая по величине в мире. Вот-вот уже догонит Америку по объему. А тогда кино в Китае не так было развито. Первые два-три года мне было тяжело. Кино — это узкий круг людей, в который сложно попасть. Связей не было, родственники к кино никакого отношения не имели. Но со временем я начал работать как ассистент режиссера и второй режиссер, стал снимать клипы, рекламу, а из этой области в кинематограф приходит больше молодых талантов. Затем я снял два документальных фильма: один — про историю китайской рок-музыки, другой — про фабрику.

В 2003 году я попал на съемки китайско-украинского сериала «Овод» — экранизации знаменитого романа Этель Лилиан Войнич. Режиссером был У Тяньминь, старый маститый режиссер-гуру, который считается учителем Чжан Имоу. Снимали в Киеве, Львове, Крыму. Когда ехали на Украину, то планировали завершить проект за четыре месяца, но в итоге подготовительный и съемочный периоды заняли у нас в два раза больше. Проблема оказалась в разнице менталитетов и подходов к работе. В Китае к тому времени существовало порядка 50 телеканалов, индустрия производства телеконтента все это время росла, поэтому китайцы научились снимать быстро, за трое суток могут закончить 45-минутную серию.

Никто из старейших сотрудников киностудии им. Довженко не оказался готовым к таким темпам. Съемки замедлились, был сумасшедший перерасход, китайский продюсер рвал на себе волосы. Но именно там я увидел удивительную технику работы китайской группы. Например, художественный департамент, на который из-за промедлений было особое давление, проявлял чудеса гибкости: декорировали не весь объект, а только кусок, который был в кадре. И даже у актера гримировали лишь половину лица, снимали его только с одной стороны, а в другой день — с другой. На монтаже все было идеально, никто даже и предположить не мог, как это все делалось. А уж сколько особенностей мизансцены должен был держать в голове режиссер, и представить сложно.

Знаковым стал для меня следующий проект — «Монгол» Сергея Бодрова-старшего. Фильм финансировали Россия, Казахстан, Германия, но на 99% он снимался в Китае. За два года работы мы с Сергеем Владимировичем стали добрыми друзьями, общаемся до сих пор. На «Монголе» все было на уровень выше: голливудско-голландский оператор Рогир Стофферс, на второй год — Сергей Трофимов из России, русские и китайские художники, немецкие костюмеры, стедикамщик из Германии, фокус-пуллеры из Австралии, осветители из Гонконга, актеры из Монголии, России, Китая, Японии и Южной Кореи. В общем, интернациональная группа, говорили на 11 языках.

Четыре года назад мы с моим партнером Тони Фангом создали кинокомпанию China International Film & Media. Мы познакомились на съемках «Монгола», где Фанг был продакшен-менеджером, по работе много общались, сдружились и все последующие годы думали о возможности создания собственной компании для реализации наших идей. Мы работаем в Китае, но во многом ориентируемся на копродукцию. Хотя, думаю, коллеги по кино меня поймут: копродукция — один из самых сложных профилей в кино. Треть наших проектов связана с Россией и странами СНГ. Наша компания инвестируется частным фондом, поэтому большинство проектов мы выносим на обсуждение совета директоров. Так вот, почти все проекты, связанные с Россией (а их у нашей компании треть), совет директоров с легкостью одобряет.

Драконовские меры

Последние два-три года отношения между нашими странами в области кино развиваются очень активно. Нам еще есть куда стремиться, но все равно заметен грандиозный прогресс, особенно если сравнивать с тем, что было 10 лет назад, когда в России наблюдалось некоторое пренебрежение к Китаю. Здесь и рынок был в разы меньше, и царил разгул пиратства (того же «Монгола» по тем же причинам в китайский прокат не выпустили). Но потом в России случился экономический кризис, сильно ударивший по киноотрасли. По-настоящему присматриваться к Китаю русские начали года три назад.

Во многом на развитие партнерства в сфере кино влияет политика. Последние пять лет руководители наших стран дружат и плотно общаются, реализуется большое количество совместных проектов. И я слышал (неофициально), что сотрудники министерства культуры говорили китайскому Госкино, мол, надо вам не только с Америкой кинонаправление развивать, но и с Россией. Мы дружим экономически, политически. Почему бы не делать этого и в культуре? Поэтому почти все совместные российско-китайские проекты сейчас легко получают одобрение цензурных органов.

Если говорить об успешно прошедших в китайском прокате российских фильмах, то основных примеров два. Первый — «Сталинград» Федора Бондарчука, собравший в Китае около 75 млн юаней, то есть 11,5 млн долларов (но тогда, в 2013-м, и рынок был в два-три раза меньше). Это качественно снятый фильм и в формате 3D, и в формате IMAX. Китайская молодежь любит такие высокотехничные проекты со спецэффектами и графикой и даже готова ходить на них в IMAX, где цены на билеты начинаются от 20 долларов. Второй фильм — это «Он — дракон», который собрал 60 млн юаней (9 млн долларов), хотя до этого пираты выпустили его в интернете. Картина пришлась по вкусу молодым азиатским зрителям, очень понравился герой Матвея Лыкова.

В Китае есть квота на голливудские блокбастеры — пропускают 34 фильма в год. На все, что произведено не крупными голливудскими студиями — а это кино из Европы, Азии, Южной Америки и России, — ограничений нет. Точное количество назвать не могу, но в среднем выпускают 60—70 картин в год. Однако основное прокатное право таких фильмов принадлежит двум государственным прокатным компаниям — China Film и «Хуася». Все другие прокатчики выкупают у них права или сотрудничают с этими двумя компаниями. Из российских фильмов выходили за последние два года «Мафия», «Защитники», «Экипаж», «Викинг», мультфильм «Снежная королева» и т. д. В среднем эти фильмы собирают по 20 млн юаней, что, конечно, не так много по сравнению со сборами национальных картин — эти здесь бьют все рекорды. Скажем, китайский фильм «Русалка» собрал на прошлый китайский Новый год 3 млрд 300 млн юаней. А прошлым летом этот рекорд побил боевик «Война волков 2» — китайская версия «Рэмбо» про наемника, который воюет в Африке против европейцев. Фильм собрал 5 млрд 500 млн юаней — это почти 900 млн долларов. Русским и даже американским картинам до этого пока далеко.

Кино со спецэффектами любят, но при этом надо понимать: для того чтобы фильм нашел отклик у китайских зрителей, важна по-человечески близкая история, красиво снятая и сыгранная хорошими актерами. Например, в прошлом году в китайском прокате явлением стал индийский фильм «Дангал», в главной роли выступил знаменитый индийский актер Аамир Кхан. Касса в 1 млрд 200 млн юаней (200 млн долларов). Простая история про бывшего борца, который бросил спорт, решил стать тренером и тренировать своих дочерей, просто снятая, без спецэффектов. Зато фильм оказался сентиментальным (это китайцы любят) и затронул важную для китайцев тему воспитания детей. Другой пример — крепкий испанский триллер «Невидимый гость», тоже без суперграфики, собравший 170 млн юаней (26 млн долларов). Есть среди китайских зрителей те, кто периодически устает от взрывов и роботов. Это как человеку, обожающему картошку, дать риса. Картошку он от этого любить не перестанет, но поймет, что рис — это тоже вкусно.

Редкие китайские картины пытаются попасть в российский прокат, но широкого спроса не получают. Слишком уж разный менталитет. Есть фильмы известных китайских авторов. Скажем, Чжан Имоу, которого раньше в Китае критиковали за то, что он любил показывать страну с негативной стороны, а сейчас многих раздражают яркость и театральность его фильмов, явно рассчитанных на иностранного зрителя. Другой пример — Вонг Кар-Вай, но это нетипичный китайский режиссер, он по стилистике ближе к европейскому кино.

Растущая индустрия

За последние несколько лет Китай стал вторым кинорынком в мире. В стране порядка 50 тысяч экранов, так что по этому показателю уже почти обогнали Америку. Догоняют и по бокс-офису: если в США сейчас 10 млрд 600 тысяч, то для Китая минувший год закончился с цифрой в районе 9 млрд долларов.

Безусловно, рост киноиндустрии связан с общей экономической ситуацией. С начала нулевых в стране сформировался средний класс, появилось много обеспеченных людей. Разгул пиратства стремительно затихает. У молодого зрителя развиваются и культура походов в кино, и привычка пользоваться лицензионной продукцией. Люди готовы платить за билет 35 юаней (на эти деньги можно купить шесть пиратских дисков), чтобы получить удовольствие от потребления качественного аудиовизуального контента. Еще одна активно растущая отрасль — онлайн-кинотеатры. Зрители платят абонентскую плату (около 15 юаней в месяц, 200 юаней в год). Благодаря 10—20 миллионам постоянных абонентов интернет-платформы стали крупными игроками на рынке контента. Это чувствуют и рекламодатели: основные рекламные бюджеты сейчас чаще отдаются интернету, нежели традиционному ТВ.

После Олимпиады 2008 года в Пекине молодежь почувствовала гордость за страну, а теперь это распространяется в том числе и на кино. Естественно, разные меры принимаются и со стороны правительства. Например, лето, когда в школах и вузах каникулы, считается активным сезоном для кинопроката, в этот период стараются не показывать голливудские блокбастеры, а делают ставку на фильмы китайского производства. Скажем, та же «Война волков 2» вышли в июле и собрали кассу, в том числе и за счет чувства патриотизма. Лично я всегда скептически относился к таким картинам, но, когда она собрала больше 3 млрд юаней, решил пойти посмотреть, что же там такого. Действительно, на техническом уровне это сделано не хуже голливудского блокбастера. На выходе из зала слышал, как обсуждают увиденное зрители. Один парень говорил друзьям, что уже в третий раз пришел на этот фильм. Лично я бы его повторно смотреть не стал, но то, что это попало в точку, во вкусы зрителей, — факт!

Само по себе слово «патриотизм» мне не нравится; есть опасность, что это явление легко может перерасти в национализм, отрицание чужой культуры и неприятие другого, отличного от твоего, мнения. В Китае над патриотизмом активно работают, но часто делают это прямолинейно, в лоб. В той же «Войне волков 2» главный герой, китайский спецназовец, спасает всех соотечественников, помогает африканцам, убивает всех плохих с помощью кинжалов и пулеметов, танков и вертолетов, а в конце въезжает под воодушевляющую музыку на джипе в зону боевых действий. Поднимает китайский флаг в руке, и солдаты кричат: «Не стреляйте, это китайцы едут!»

А перед финальными титрами в кадре появляются китайский паспорт и надпись, дескать, в какой бы точке земного шара вы ни находились, правительство сделает все, чтобы уберечь вас от опасности. Во-первых, это смешно. Во-вторых, в паспорте такого нет. При этом мы, конечно, знаем и американские фильмы вроде «Спасти рядового Райана», где показывают, как государство заботится о своих гражданах, но там это хоть как-то оправдано, в это можно поверить. В китайском кино это делают в лоб. Но раз люди смотрят это по три раза в кинотеатре, значит, им нравится чувствовать, какая у них крутая страна и какие они сами крутые.

В Китае нет системы госсубсидий. Точнее, деньги из госбюджета отдаются исключительно государственным кинокомпаниям вроде China Film. Частные кинокомпании финансируют съемки только с помощью частных же инвестиций. Попытаться обмануть частных инвесторов, освоить их бюджет нереально — все находится под жестким контролем. К тому же в Китае прокат фильма может принести хорошие доходы. Все понимают: если распилить бюджет и сэкономить на качестве картины, это скажется на сборах. То же касается и контента для онлайн-платформ. Для показа в интернете в Китае снимают много фильмов хронометражем 70—90 минут, они чем-то напоминают телемувики. Они малобюджетные, но интернет-платформы готовы за них хорошо платить.

В отличие от слишком творческих русских, китайцы очень хорошие техничные исполнители. Мы все знаем, что китайцы умеют копировать, у них большой опыт в изготовлении костюмов и реквизита. Правда, лучше привезти им оригинал и попросить сделать определенное количество копий, чем присылать схемы и выкройки — тут они легко напортачат. К китайским продакшенам часто обращаются и российские кинематографисты. Например, для фильма «Викинг» было сделано много бутафорского реквизита, даже резиновые мечи, похожие на металлические.

Китайское предупреждение

В Китае есть темы, которые жестко регулируются цензурой. И многие российские кинематографисты не понимают этого, когда пытаются зайти со своим проектом на китайский рынок. Например, цензура регламентирует некоторые политические вопросы. Скажем, на протяжении многих лет наша страна сотрудничала с Южной Кореей, но эти отношения тут же были прекращены, после того как корейцы разместили у себя американскую противоракетную систему THAAD. Китай отреагировал повышением налогов на некоторые корейские товары, наложил прочие экономические санкции, в том числе появился негласный запрет на сотрудничество с корейскими кинокомпаниями. Китайский фильм с участием южнокорейских звезд может даже не получить прокатную лицензию. Я знаю случаи, когда из готового фильма корейских артистов убирали с помощью графики или заменяли китайцами.

То же самое связано с темой наркотиков. В фильме можно показать и препараты, и даже рассказать про наркотрафик, но все должно быть сбалансировано. Непременно должен появиться положительный полицейский или отрицательный, но осужденный в финале. Употребляя наркотики, кинематографисты могут легко поставить крест на своей карьере. Такой случай был с тайваньским актером Кай Ко, которого арестовали, осудили на несколько месяцев тюрьмы и исправительные работы. Проблема в том, что перед арестом он снялся в фильме «Охота на монстра» в главной роли. Продюсеры решили не выпускать картину с актером, испортившим себе репутацию, и пересняли 70% фильма с новым актером, не пожалели на это 70 млн юаней!

С 1949 года в Китае недопустимы темы привидений, загробной жизни и всего такого прочего. У нас есть социалистический строй, а значит, бог, рай — ничего этого не существует. Если это появляется в фильме, то авторы вынуждены как-то творчески выкручиваться. Например, сделать так, будто все показанное — это сон героя.

Сейчас наша компания является партнером в производстве и инвестором российско-китайского проекта «Тайна печати дракона: Путешествие в Китай» — это продолжение гоголевского «Вия». Это масштабный проект, который обещает стать самым высокобюджетным российским фильмом. Он в работе уже три года, там снимались Джеки Чан и Арнольд Шварценеггер. Наша компания возлагает на этот фильм большие надежды, ведь это первый совместный российско-китайский фильм за последние 20 лет. (Копродукция в Китае — это отдельная тема! Существует много правил и подводных камней в этом отношении.)

Партнером со стороны Китая, кроме нашей компании, выступают China Film и компания Джеки Чана Sparkle Roll Group. Все ждут окончания постпродакшена фильма и приложат максимум усилий для его успеха на рынке Китая. Компания China Film — это самая крупная государственная кинокомпания страны, у нее большие кинотеатральные сети, и, кроме того, она имеет эксклюзивные права проката голливудских блокбастеров. А у Spark Roll тоже своя сеть — поменьше, но ее кинотеатры каждый год попадают в десятку самых посещаемых кинотеатров Китая. Ну, и плюс наша компания — хоть и не гигант, но, наверное, наше преимущество в том, что мы прекрасно понимаем рынки и специфику обеих стран и, конечно, имеем внутренний мотив — желание создать как можно больше совместных успешных фильмов.

Надо сказать, что сегодня ситуация с цензурой становится гораздо проще, чем раньше. Цензура постепенно отступает под натиском экономического успеха. Например, в 1990-е и 2000-е многие артхаусные режиссеры были в черном списке за то, что снимали критикующие страну фильмы, и даже за то, что участвовали в международных кинофестивалях без санкций Госкино. Многие не могли толком отправить диск с картиной на отбор (всю почту досматривали) и поэтому обращались за помощью к сотрудникам иностранных посольств. Пресс-атташе по культуре нередко возили фильмы в своих личных вещах. Сегодня легче перечислить тех, кто из этого черного списка удален, чем тех, кто в нем еще находится. Скажем, реабилитирован Цзя Чжанкэ. Или Цзянь Вэнь, очень важная фигура в китайском кинематографе, который в 2000-м снял полулегальный фильм «Дьяволы у порога» и только теперь получил официальный статус. Многие режиссеры сейчас стремятся быть реабилитированными, переходят из артхаусных в коммерческие, ведь это позволит получить хороший бюджет на фильм.

Возобновляется и сотрудничество с иностранными режиссерами. Было время, когда говорили, что многие американские и европейские авторы не могли въехать в Китай из-за резких высказываний в адрес местных властей. Это касалось и Оливера Стоуна, и Стивена Спилберга, и Жан-Жака Анно, который, сняв «Семь лет в Тибете», затронул еще одну табуированную в Китае тему. Однако сегодня мы слышим, что Amblin Entertainment Спилберга заключает сделку с китайской корпорацией Alibaba Pictures о стратегическом партнерстве в производстве фильмов. А француз Анно снимает в Китае «Тотем волка» на инвестиции китайской государственной компании. Кстати, в этом фильме наша компания тоже принимала непосредственное участие. Так что сегодня если ты не хочешь умышленно испортить отношения с китайскими властями, то найти подход к сотрудничеству с ними всегда можно. Никакой категоричности с их стороны нет.

Переориентация с политики на экономическое развитие налицо. Многие считают, что послевоенный подъем Германии и Японии связан с такой же переориентацией: проиграв политически, эти страны решили сделать акцент на экономике и многое наверстали. То же самое касается и Китая: здесь хотят нарастить мощь страны, в области кино — тоже. Потому что атака на кинорынок со стороны голливудского кино очень сильна, китайцы хотят показать, что они ничуть не хуже, и у них это успешно получается. По той же причине в Китае не снимают запрет с YouTube, Facebook, Google, потому что в стране давно работают местные аналоги, которые по капитализации достигли той же мощности, что и американские коллеги. Так что многие подобные якобы цензурные инициативы продиктованы стремлением развивать внутренний рынок. Когда в Китае началась политика реформ, Дэн Сяопин любил говорить: «Неважно, черная кошка или белая. Если она может ловить мышей, это хорошая кошка». Эту фразу китайцы любят повторять и до сих пор.