Джессика Честейн: «На поражениях можно научиться большему, чем на победах»

В режиссерском дебюте прославленного сценариста Аарона Соркина «Большая игра» Джессика Честейн играет Молли Блум — несостоявшуюся олимпийскую надежду американского лыжного фристайла и вполне состоявшуюся «принцессу покера». Молли заработала себе состояние на организации элитных клубов для самых азартных селебрити, а потом поплатилась за то, что она связалась с русской мафией и не шла на компромиссы с ФБР. Ее судили, избивали и обирали до нитки, ей перемывали кости таблоиды, но она вышла из этой ситуации с честью да еще и книгу написала. По этой книге Соркин и соорудил свой сценарий. В итоге оба — и Соркин, и Честейн — получили номинации на недавней раздаче «Золотых глобусов», и оба проиграли конкурентам из «Трех билбордов на границе Эббинга, Миссури». КиноПоиск встретился с актрисой в преддверии российской премьеры «Большой игры», которая состоится 11 января.

— Аарон утверждает, что хотел вас заполучить на роль Молли Блум с самого начала, объясняя это тем, что вы сильная, и в этом вам не надо притворяться. Вы и правда сильная, как считаете?

— Далеко не всегда. На самом деле я часто чувствую себя уязвимой и хрупкой. Мне кажется, Аарон считает меня сильной только потому, что я всегда говорю, что думаю. Я слишком честная, я воин правды! Когда не боишься выдавать все напрямую, людей это шокирует, и они воспринимают это как смелость. А смелость — удел сильных. Не знаю, я таковой себя не чувствую, но Аарону виднее, конечно.

— Актеры, которые работали с его текстами, в один голос заявляют, что диалоги Соркина их одновременно завораживали и пугали. А вы какие чувства испытывали, когда читали сценарий?

— Да, так и есть! Когда я читала, мои мысли постоянно скакали между двумя полюсами — от «Боже, как это прекрасно!» до «Боже, как я все это буду учить?». Некоторые мои коллеги не очень любят готовиться к ролям — просто приходят на площадку и просматривают свои реплики, сидя в кресле гримера. Ничего против такого подхода не имею, иногда это вполне оправданно. Но это если в фильме не особо насыщенные диалоги. С Аароном такой фокус не прокатит. Это все равно что приходить на площадку и пытаться наимпровизировать Шекспира. К каждой сцене надо готовиться тщательно и знать весь текст назубок. У Аарона в диалогах всегда есть ритм. Пока делаешь паузы, вспоминая свою следующую реплику, сцена вполне может развалиться на части. И никакой самодеятельности!

— При этом в фильме много закадрового голоса. Вы, наверное, вздохнули с облегчением, когда поняли, что вам не надо все это учить наизусть, а частично можно просто зачитывать?

— Ха-ха, не все так просто! Когда я делала сцены с закадровым голосом, я должна была знать, что в это время происходит в кадре. Ведь там как раз показывали мое лицо, а закадровый голос лишь озвучивал мои мысли. И я должна была реагировать так, чтобы выражение лица совпадало со словами, которые я произношу за кадром. А это значит, что в этот момент мне надо было наизусть знать мой закадровый монолог и проговаривать его у себя в голове. Так что учить пришлось абсолютно весь текст! Посочувствуйте мне.

— Какой ужас, вот же вам не повезло. Расскажите, какой из Аарона получился режиссер?

— У меня было чувство, что мы ставим театральную пьесу. У него некоторые сцены длятся по 10 минут. В фильмах такую роскошь себе мало кто позволяет. Во время съемок Аарон никогда не прерывал нас, не говорил: «Окей, давайте поменяем ракурс и снимем вот этот кусок с другой стороны, а потом двинемся дальше». Он позволял нам отыгрывать все сцены целиком. Это чистой воды театральный подход! Мне этого не хватало в кино. Не хватало того, что твой персонаж может в течение одной сцены пройти определенную трансформацию, и этот процесс не прерывается каждые полминуты новой склейкой или сменой ракурса.

— Молли, говорят, очень хотела, чтобы именно вы ее сыграли в кино... Вы не испугались такой ответственности?

— А я не сразу об этом узнала. Мне в последнее время невероятно везет, потому что, когда мне присылают сценарий, это уже означает, что мне предлагают роль. В этом же случае предложения не было: Аарон просто сказал, что нам надо встретиться и все обсудить. То есть за роль надо было еще и бороться. Я прочла сценарий и поняла, что бороться буду до конца! Я начала судорожно смотреть все интервью с Молли, которые могла найти, изучала ее манеры и речь. Я понимала, что вроде как иду на неофициальное прослушивание, потому что Аарон встречается со мной с целью понять, стоит ли ему взять меня на роль. Что это, как не прослушивание? Так что я туда явилась так же, как явилась бы Молли: одежда в ее стиле, самоуверенность и даже агрессивность через край. Мы сели, начали говорить, и через пять минут я не выдержала и спросила: «Почему мы вообще встречаемся, почему меня все еще не взяли на роль?» И Аарон посмотрел на меня хитро и сказал: «А ты в курсе, что Молли попросила меня взять на роль именно тебя?» Тут у меня отлегло!

— Вы вообще что-нибудь знали о покере, до того как взяться за роль?

— Я ничего не знала о покере, хоть и немного играла в детстве. Пришлось много гуглить, смотреть, как в покер играют знаменитости, встречаться с игроками, которые посещали игры у Молли. Мне было необходимо узнать ее, понять, какой ее видели другие люди. А потом они меня взяли с собой на одну из игр в Нью-Йорке. Я там сидела несколько часов, а они все еще понятия не имели, кто я и зачем туда пришла. Я чувствовала себя виноватой, потому что парни, хоть и в шутку, начали подозревать во мне шпиона.

— Они одобрили вашу кандидатуру?

— Они просто были в шоке, потому что я на нее совсем не похожа. Пока мы сидели в комнате во время игры, кто-то упомянул книгу Молли, мол, да, написано круто, но фильм по ней никогда не сделают. Я в этот момент сильно втянула голову в плечи. Потом повернулась к человеку, который меня туда привел, и спросила: «Можно я им все расскажу? Они меня не убьют?» И потом мне представилась идеальная возможность рассказать правду, когда один из игроков спросил: «Ты ведь подруга Молли, да?» И я ответила: «Ну, можно и так сказать. Я буду играть ее в фильме». Все за столом замерли, начали переглядываться, смотреть на меня, пытаясь понять, известная я актриса или нет. Один из них спросил: «Где я мог тебя видеть?» Я ответила: «Ну, например, в „Цели номер один“ — знаешь такое кино?» И он аж подскочил: «Ого, да ладно?! Я обожаю этот фильм! А ты там кого играла?» Вот она, всемирная слава!

— Есть такое популярное мнение: покер сродни актерству из-за необходимости все время блефовать.

— Я не согласна. По-моему, это как раз совсем противоположное явление. Для меня актерство — это честность, это необходимость быть правдивым в воображаемых обстоятельствах. Блеф же — умение врать, глядя в глаза. Если бы это было то же самое, что актерство, представляете, как много отличных игроков в покер могли бы стать хорошими актерами! И, наоборот, я в покер играю ужасно, но с актерством вроде получше дела обстоят. Вообще меня многие игры вымораживают. Я не очень комфортно себя чувствую, даже играя в «Монополию». Особенно когда начинаю выигрывать. Представьте себе, сидим мы за доской уже третий час, и вот мой брат приземляется на мою улицу, где еще и отель стоит. Я понимаю, что я его сейчас разорю, так что сижу и придумываю для него всякие альтернативные меры наказания. Мне неудобно разорять человека, к которому я хорошо отношусь. Так вот, в покере с таким отношением вообще делать нечего. Даже если ты хорошо относишься к своим оппонентам, ты все равно им врешь, манипулируешь ими, а потом еще и забираешь все их деньги. И деньги не игровые, а настоящие!

— В фильме есть отличная реплика о том, что с поражением тебе помогает смириться только победа. Как вы вообще сами справляетесь с поражениями? Быстро ли забываете, легко ли переживаете?

— Я люблю поражения, потому что на них можно многому научиться. Куда большему, чем на победах. Интересно, что, когда Молли в фильме говорит ту фразу, она сидит у дверей в кабинет психотерапевта. И в тот момент она решает отправиться в Нью-Йорк. Если бы только она зашла в этот кабинет и поговорила с этим доктором! Но нет, она поехала в Нью-Йорк, полная злобы и желания отомстить всем этим мужчинам — от отца до бывшего босса, которые довели ее до такой жизни. И там у нее все катится по наклонной, начинаются проблемы с наркотиками, жизнь становится еще более безрадостной. Просто такие негативные намерения вряд ли способны создать что-то позитивное в нашей жизни.

— Какое мнение у вас сложилось о настоящей Молли Блум после вашей с ней встречи?

— С одной стороны, мне было ее жаль, потому что она прошла через многое, совершенно того не заслуживая. А с другой — она из тех, кого постоянно сбивают с ног, а она продолжает вставать и двигаться дальше, как ни в чем не бывало. Она подает очень вдохновляющий пример. Еще мне было немного неудобно, что до нашей с ней встречи у меня создалось о ней неправильное впечатление. Я не совсем понимала, чего она пыталась добиться своей книгой, и не одобряла ее стремление потакать таблоидам. Но потом я с ней села, поговорила и поняла, почему Аарон захотел сделать про нее фильм. Это удивительная женщина с несгибаемым стержнем и твердыми принципами.

— Вы упоминали, что считаете Молли похожей на всех женщин Кардашьян сразу. Чем это?

— Знаете, в фильме много говорится о власти, и я в связи с этим много думала о том, как и за что в нашем обществе ценят женщин. Отец Молли считает, что она хотела контроля над властными мужчинами. На самом же деле Молли хотела контролировать лишь свою собственную жизнь. Но как это можно сделать, когда общество устанавливает определенные стандарты, под которые нужно подстраиваться, если хочешь добиться успеха? Тут встает вопрос гипертрофированной сексуальности, и самые сильные и влиятельные женщины, подходящие под этот стандарт, — это семья Кардашьян. Они, как и Молли, используют свое влияние на мужчин, держа их в плену собственной сексуальности. Но в то же время их за это гнобят в прессе. Двойные стандарты во всей красе. И то же самое случается с Молли. Ее босс говорит, что она одевается, как библиотекарша, так что она идет и покупает себе такой наряд, как будто вот-вот отправится на панель. Ей приходится стать более сексуально привлекательной, чтобы мужчины хотя бы обратили внимание на нее, услышали, что она говорит. При этом позже ее адвокат советует ей сменить одежду, потому что она выглядит слишком вызывающе для судебного заседания. Только Аарон Соркин, будучи гениальным сценаристом, мог увидеть в этой истории «комплекс мадонны и блудницы». Через своего персонажа он показывает, что женщинам приходится всю жизнь балансировать между двумя крайностями, где на одном полюсе — асексуальные, серьезные, застегнутые на все пуговицы, а на другом — излишне сексуализированные, распущенные и объективированные. До сих пор многие считают, что к короткой юбке следует прилагать табличку «Руками не трогать».

— Вы считаете, Молли успешно противостоит этому стереотипу? Может, ее потому и загребли, что она давала отпор властным мужчинам?

— Именно. У нее возникли проблемы, потому что она не делает то, что ей велят. Каждый раз, когда она в фильме говорит мужчине «нет», у нее тут же начинаются неприятности. Ее босс орет на нее и унижает, один из игроков пытается заграбастать себе ее бизнес, потому что она не позволяет ему жульничать, бандиты в ответ на ее отказ сотрудничать просто тупо избивают ее, а правительство конфискует все ее деньги. Молли ужасно принципиальная, но при этом гибкая и разумная. На протяжении всего фильма она ломает себя понемногу, потому что старается всем угодить. Она бегает по минному полю. Она играет в игру, в которую общество заставляет ее играть, если она хочет чего-нибудь добиться. И в конечном итоге ее терпение ломается. Даже она не выдерживает обстановки, где правила меняются в зависимости от капризов мужчин.

— Как думаете, весь этот недавний скандал в Голливуде, так называемый «Вайнштейнгейт», сделал фильм еще более актуальным в наши дни?

— Думаю, фильм и до этого был актуальным, тем более что в нем поднимаются темы, о которых все мы уже давно должны были говорить. То, что происходит сейчас, все называют «Вайнштейнгейтом», но если посмотреть на людей из движения #MeToo, то эта проблема куда больше Харви Вайнштейна. Он не болезнь, он всего лишь симптом. А болезнь — это злоупотребление властью. В моей индустрии это было испокон веков. Но также испокон веков это было и в обществе в целом. Так что это будет большой ошибкой ограничивать всю эту историю одним человеком или даже одним Голливудом.

— Вы в своем Twitter одной из первых отреагировали на те новости. Как вам не страшно было за свою карьеру?

— Было страшно, но этот поезд было не остановить. Как только статья про Вайнштейна вышла, я тут же полезла на баррикады. Писала все еще до того, как кто-то был уволен, когда многие все еще находились у власти, хотя под ними земля уже ходила ходуном. Да, конечно, было страшно, но мои чувства — это детский сад в сравнении с тем, что переживали эти женщины, которые выходили вперед и рассказывали свои истории. Но никак не реагировать, притворяться, что это только слухи, что это только один человек, что это не системная проблема в обществе — все это равносильно тому, что являться соучастником всего этого бардака. Именно поэтому у нас возникла настолько благоприятная среда для домогательств и насилия — из-за того, что мы все погрязли в нашем тихом болоте, в нашем маленьком царстве стагнации. Но вот что мне нравится в людях как в биологическим виде, так это способность развиваться. Все мы так или иначе эволюционируем, и весь этот скандал, все это срывание покровов — это как раз эволюционный процесс.

— Ну, некоторые эволюционируют, а некоторые не очень.

— Я все же оптимист. И я считаю, для того чтобы эволюционировать, нам просто достаточно этого захотеть. Это же потрясающе, что журнал Time выбрал человеком года тех, кто принял участие в движении #MeToo. И я рада, что это расстроило Дональда Трампа, ведь он так надеялся оказаться на этой обложке!