Мое кино: За что Райан Джонсон любит фильм Вуди Аллена «Энни Холл»

Очередной материал о фильмах, которые повлияли на значительных режиссеров современности, посвящен Райану Джонсону, постановщику «Последних джедаев». Предыдущие выпуски рассказывали о Мартине Скорсезе, Дэнни Бойле, Дэвиде Линче и Эдгаре Райте.

В 1978 году на церемонии вручения «Оскаров» скромная картина Аллена, к всеобщему изумлению, обогнала четвертый эпизод «Звездных войн» в категории «Лучший фильм». Вспоминая этот эпизод из истории кино, американский критик Роджер Эберт сказал, что в ленте «Энни Холл» Вуди Аллена «содержится, наверное, больше культурных отсылок и философской мудрости, чем в любом другом победителе „Оскара“ в истории; неудивительно, что практически у всех это любимый фильм Аллена». Не исключение и крайне изобретательный режиссер и сценарист, киноман и романтик Райан Джонсон, который в своей работе всегда стремится искать новые подходы и ломать все клише и стереотипы, что плохо лежат.

Совершеннейший киноман

В своем Twitter Райан Джонсон постоянно пишет о кино: хвалит коллег по цеху (например, Йоргоса Лантимоса и Ноа Баумбака), постит мемы по новому «Твин Пиксу» или рассказывает, что посмотрел «лучший фильм года» и отказывается его называть.

«Я совершеннейший киноман, — признается режиссер. — Любимых картин у меня больше сотни. Никак не смогу сузить этот список, даже не просите. Можно взять любого Скорсезе. Или Кубрика...(Мечтательно.) Коэны... Да мы тут так час просидим!»

Когда Джонсона просят назвать один-единственный любимый фильм, он начинает путаться в показаниях. То назовет «Восемь с половиной» Феллини, то «Человека, который хотел быть королем» Джона Хьюстона, то «Фальшивку» Орсона Уэллса, которая для него точнейшим образом передает ощущение кино как игры, иллюзии, вечного обмана.

А еще среди любимых:

— «Амаркорд» (по словам Джонсона, одна из самых красивых кинолент на свете, любимый фильм его дедушки);

— «Фанни и Александр» («Роскошная сказка для взрослых»);

— «Сцены из супружеской жизни» Бергмана;

— «Каникулы господина Юло» («Когда пытаюсь описать друзьям эту гипнотическую картину Тати, то откашливаюсь и выдаю что-то вроде: „Чаплин, как если бы его снял Феллини“. Потом мне становится так стыдно за это нелепое описание, что я замолкаю и просто покупаю им диск»);

— «Третий человек» Кэрола Рида («Еще бы!»);

— «Плохие спят спокойно» Куросавы;

— «Вне закона» Джармуша («Мы, кинематографисты, просто изо всех сил пытаемся воспроизвести стремительное движение эмоции, которое возникает, например, при прослушивании музыки, и никому это не удавалось лучше, чем Джиму»).

— «Бразилия» («...Для нашей компании голодающих двадцатилетних кинематографистов диск с фильмом Гиллиама был чем-то мифическим вроде священного Грааля. Нисколько не преувеличиваю. Если у кого-то дома он был, там моментально собиралась толпа»).

Как-то режиссер курировал мини-кинофестиваль в кинотеатре New Beverly Cinema в Лос-Анджелесе и составил вполне себе безупречную — по разносторонности и насмотренности — программу: «Отпетые мошенники» Фрэнка Оза, «Игорный дом» и «Испанский узник» Дэвида Мэмета, каноническая «Афера», все те же «Человек, который хотел стать царем» и «Фальшивка», образцовая скрюболл-комедия «Леди Ева» и «Приключения барона Мюнхгаузена».

Поэтому, наверное, можно лишь с натяжкой сказать, что «Энни Холл» — самый любимый фильм Райана Джонсона. Тем не менее именно его он выбрал для своего признания в любви в интервью Роберта К. Элдеру для сборника интервью с режиссерами «Фильм, который изменил мою жизнь». В конце концов, постмодернистская грустная комедия Вуди Аллена «Энни Холл» в какой-то момент подтолкнула Джонсона к окончательному выбору профессии и идеально выразила его мироощущение.

Ощущение оголенной лампочки

«Для меня этот фильм — чистая магия, — говорит Райан. — До сих пор, пересматривая его, анализирую, пытаюсь понять, как этот маленький шедевр сделан, как устроен... И это практически невозможно. Просто в бессилии развожу руками. Я словно ребенок, который наблюдает волшебный фокус. „Энни Холл“ трогает меня так, как мало какому еще фильму удается. Могу только надеяться, что если, дай бог, и дальше буду работать в кино, через 20 лет напряженной работы, может быть, хоть как-то приближусь к такому уровню мастерства».

Джонсон вырос на алленовских слэпстик-комедиях вроде «Спящего» или «Бананов»: «Эти фильмы стояли у отца на полке. И только в киношколе я посмотрел „Энни Холл“ в первый раз. Помню, где именно — в совершенно ужасном месте. То есть, конечно, оно было прекрасным, но реально сейчас вспоминаю: нет, все-таки ужасное. Называлось Центр изучения кино. В маленьком подвале стояли в ряд тридцать телевизоров с прикрепленными к ним видеомагнитофонами, а ты сидел в крошечной кабинке, под боком еще тридцать неопрятных студентов... Вот так впервые я посмотрел „Энни Холл“. Помню, как пронеслись финальные титры. Вокруг все словно замерло. Картина стала для меня одним из немногих фильмов, которые я ясно помню, как на меня повлияли. Можно долго говорить о технических вещах — нелинейном повествовании, операторской работе... Но главное, как мне кажется, — это эмоциональное воздействие, которое рождается с их помощью».

На первый взгляд, «Энни Холл» выглядит слишком скромной и непритязательной, чтобы обойти эпики Феллини или Джона Хьюстона в гонке «фильмов, которые изменили жизнь». Однако Аллен совершенно спокойно и при этом виртуозно создает из нью-йоркских декораций, двух разговаривающих людей, обыденности и шуток мощное киновысказывание одновременно в области философии и в области киноязыка.

«В ранних фильмах [Аллена], таких как „Любовь и смерть“, „Спящий“, по-моему, нет ни одного кадра без визуального гэга. Безостановочные диалоги, как у братьев Маркс. В то время как „Энни Холл“ может поразительно долго медлить даже в сценах, построенных вокруг гэга. Они сразу приобретают некую сухость, есть в них какая-то обнаженность. Например, когда Алви-ребенок сидит с матерью на приеме у доктора. Пересмотрев недавно картину, я поразился тишиной этой сцены, тем, что она не разыграна как скетч. Возникает ощущение оголенной лампочки. Тонально это очень мощно и в целом сильно отличается от ранних лент Аллена».

Неожиданно и совершенно беззастенчиво в фильме вдруг появляется анимация, экран дробится на части, а сам Вуди свободно смотрит в камеру и обращается прямо к аудитории. Аллен объяснял это просто: «Мне казалось, что у многих зрителей возникают те же чувства, есть те же проблемы. Я хотел говорить с ними открыто, напрямую». Разумеется, изящество, с которым Аллен ломает привычные рамки и заново сшивает свое полотно, ничуть не формальное и не слишком простое.

«Этот фильм удивителен еще и тем, что изначально он задумывался как гораздо более традиционный, — рассказывает Джонсон. — По легенде, уже работая над монтажом, Аллен выкинул половину материала и собрал из остатков гораздо более импрессионистское, субъективное произведение. Любопытно смотреть фильм с этой точки зрения. Можно видеть эти швы, стыки, которые при этом нисколько не мешают. Аллен словно ходит по канату. Удивительно, как авторы смогли создать одну скульптуру, разрушить ее до основания и из осколков создать новую, которая так потрясла меня в том подвальчике в Центре изучения кино. А главное, что весь этот стиль, все находки используются, чтобы полностью вовлечь нас в отношения между героями».

Свитер с лобстером

Как представляется, режиссер Джонсон в итоге берет у Аллена больше, чем просто цитаты, отдельные слова или образы. Джонсон подглядел у Аллена главное — то, как свободно обращаться с киноматерией, как подчинять все выразительные средства своему замыслу, который может кардинально варьироваться от фильма к фильму.

Чем только не вдохновлялся режиссер в работе над новым эпизодом «Звездных войн» — фильмом «Последние джедаи». От «Властелина колец» и «Гарри Поттера» до таких киноманских редкостей, как «Три самурая вне закона» Хидео Гося и «Неотправленное письмо» Михаила Калатозова.

Заставлял съемочную группу смотреть и пересматривать «Мост через реку Квай» Дэвида Лина, «Вертикальный взлет» с Грегори Пеком, ленту «Ганга Дин» Джорджа Стивенса, «Сахару» Золтана Корды.

В итоге в фильме очевидно не формальное желание скопировать, повторить, а скорее видно общее киноманство и насмотренность, которая пыльцой оседает вокруг. Сцена в казино напоминает сразу и «Поймать вора» Хичкока, и «Касабланку» (Бенисио дель Торо изображает свою вариацию Петера Лорре), и «Крылья» 1927 года.

Эпизод с уходящим в бесконечность зеркалом заставляет вспомнить и «Леди из Шанхая» Уэллса, и «Черного лебедя» Аронофски.

А использование насыщенного красного — это, конечно, в первую очередь дань цветным фильмам Куросавы «Ран» и «Тень воина» (которую, кстати, помогал продюсировать Джордж Лукас).

Графичный тронный зал, батальные сцены, дождь и туман, флешбэки в духе «Расёмона»... Хотя Джонсон никак напрямую не цитирует «Энни Холл», тем не менее любопытно вспомнить странно-гипнотический, тоже окрашенный в ярко-красный эпизод, когда героиня Дайан Китон раздваивается, усаживаясь в кресле напротив занимающихся любовью Алви и Энни.

Единственной верной связкой между «Энни Холл» и «Последними джедаями» можно считать вязаный свитер с лобстером на спине, в котором режиссер появлялся на съемочной площадке. На вопрос о том, является ли животное отсылкой к курточке со скорпионом из фильма «Драйв», он лаконично ответил: «Нет, к „Энни Холл“».

Сцена, когда Алви и Энни отважно сражаются с морскими гадами на кухне с ее последующим отражением — второй битвой, теперь с другой женщиной, когда понимаешь, что без Энни все уже не так, действительно одна из любимых у Джонсона. А еще финал: «Герои сняты издалека, просто разговаривают и расходятся. Финал настолько далек от традиционной концовки романтической комедии, насколько это вообще возможно».

Может быть, сцена в клубе из школьного нуара Джонсона «Кирпич» в чем-то напоминает сцену с поющей Энни, а может быть, и нет. Главное, что Джонсон не побоялся взять и устроить настоящий филип-марловский нуар в стенах средней американской школы, лихо и виртуозно столкнуть несоединяемые дискурсы и жанры — точно так же, как Аллен не побоялся без предупреждения разбить экран, развернуться к камере, на мгновение провалиться в анимацию, сделать ромком без ромкома. Неудивительно, что «Кирпич», снятый меньше чем за 500 тыс. долларов, получил специальный приз «Сандэнса» за оригинальное видение, по дороге ошарашив всех — и зрителей, и критиков.

Лягушка, которая сама себя препарирует

«Как и Феллини в „Восьми с половиной“, Аллен переосмысливает возможности киноязыка, обращается с формой самым смелым образом. И это работает, — восхищается Джонсон. — Не как у Годара — трюк ради трюка. Не „О, круто. Вижу, как это сделано, очень умно! Проанализирую-ка, пожалуй, так и сяк, напишу об этом диссертацию“. Кажется, будто нет никаких правил. Аллен подходит к случайным прохожим, заговаривает с лошадью. А самое удивительное — это то, что все получается связно, все работает. Много хаоса и эксцентрики в духе „Любви и смерти“ и „Спящего“, но при этом Аллен умудряется добиться невероятного градуса реализма».

Цитата из «Энни Холл» — «В искусстве так хочешь добиться идеального, потому что в жизни это практически невозможно» — вызывает у Джонсона массу эмоций: «Господи, как же это точно! Мы все это делаем. Это смешно, но и очень болезненно. Фильм словно лягушка, которая сама себя — местами действительно безжалостно — препарирует. В этом тоже его безграничная смелость».

«Нелинейная, фрагментарная, невротическая комедия — горько-сладкое субъективное размышление-воспоминание об ушедших отношениях», — так Райан описывает алленовский шедевр, рабочее название которого было «Ангедония», то есть полное равнодушие к радостям жизни, состояние, которое отлично подходит и герою Эдриана Броуди во второй картине Райана Джонсона «Братья Блум». Дико стильные «Братья» —
формально, наверное, самый вуди-алленовский и энни-холловский фильм Джонсона.

Смешная и неловкая Рэйчел Вайс вполне себе напоминает Энни, даром что постоянно носит шляпы и разговаривает причудливыми каламбурами. Фильмы напоминают друг друга не прямолинейно, а скорее тем, как обоим лаконичными средствами удается создать свой особенный визуальный стиль и атмосферу. В «Братьях» это едва уловимое сочетание ауры 1920-х, современности и чего-то театрально-цыганского. Дух Аллена витает над «Братьями Блум» еще и потому, что сквозь веселую чехарду гэгов и шуток проступает серьезный рассказ об отношениях.

Брутальный «Кирпич» в конце концов оборачивается драмой вечного расставания: что бы ни делал главный герой, чтобы починить отношения, он, как и Алви, только усугубляет ситуацию и упускает (или нет) возможность вырасти, измениться. «Для меня очень важна сцена, когда Энни во второй раз поет в клубе. В первый раз она пела на их первом свидании, и это было неловко, потому что ее никто не слушал. И вот теперь мы видим, как она уже словно управляет толпой. Тот факт, что теперь ее слушают... Не могу представить более сильного способа показать, как она выросла. Все это очень мощно в контексте их отношений, в контексте главной темы фильма, особенно если вспомнить, как часто в жизни мы попадаем в такие отношения, где один партнер меняется, а другой — нет... Это делает сцену ужасно грустной. По крайней мере для меня».

Кажется, Джонсону фильм вообще импонирует на каком-то болезненно глубоком, личном уровне, куда «Восемь с половиной» с его холодной блестящей техникой просто не в состоянии добраться. «Не думаю, что можно четко определить и сказать: „Она изменилась, а он нет“, и именно поэтому у них ничего не сложилось. Если приглядеться, они с самого начала радикально не подходили друг другу. И так бывает всегда. Мне трудно вспомнить в своей жизни отношения, которые не были бы изначально обречены. Отсюда и красота — эти горько-сладкие воспоминания о них... Думаю, нам всем знакомо чувство, когда кажется, что в конце отношений мы хорошо усвоили урок, а потом начинаем следующие... И все по новой. Все эти свидания, на которые ходишь через месяц или два после расставания, постоянно сравниваешь с тем, что было, и все новое выглядит таким серым».

Самая смешная шутка в фильме для Джонсона тоже связана с личным опытом: «Алви рассуждает об убийстве Кеннеди, а его первая жена восклицает: „Ты используешь эти теории заговоров, чтобы не заниматься со мной сексом!“ А он в ответ: „Боже! Она права“. В этом есть что-то ужасно правдивое, все эти самообманы... Особенно если вы давно в отношениях. Я всегда хохочу как ненормальный. Кстати, когда Аллен говорит, что она права, он снова поворачивается к камере. И как же легко тут свалиться в претенциозность. Но режиссер счастливо этого избегает, потому что не использует трюк ради трюка. В итоге я вообще не помню, что он смотрит в камеру, помню только, что сцена страшно правдива. Мысль так точна, так сильно поражает и самого героя, что у него просто нет выбора — только в ужасе обратиться к зрителю».

Главное в «Энни Холл» для Райана Джонсон — то, как в финале, несмотря ни на что, зритель остается в приподнятом, оптимистичном настроении: «Фильм заставляет верить в любовь. Да, отношения героев не сложились, а мы все равно верим в любовь. Это ли не чудо?»