Рутгер Хауэр: «Не думаю, что актеру так уж необходимо быть киноманом»

Актер Рутгер Хауэр, исполнитель роли андроида Роя Бэтти из легендарного фильма «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта, приехал в Россию и стал специальным гостем международного фестиваля Comic Con Russia, который проходил в Москве с 28 сентября по 1 октября. Во время своего визита актер встретился с КиноПоиском и рассказал о том, зачем он сократил свой финальный монолог в «Бегущем по лезвию» с 300 слов до двух предложений, что общего у его работ в кино и танцев, а также о стихах, сиквелах и будущем кинематографа.

— Как вы думаете, стоило ли продолжать историю «Бегущего по лезвию»?

— Сначала я должен посмотреть, что получилось. Вы видели новый фильм «Бегущий по лезвию 2049»?

— Пока нет.

— Я тоже нет. Ничего не знаю об этом проекте. Мне кажется, «Бегущий по лезвию» — он единственный в своем роде. Конечно, дальше можно продолжать, снимать второй, третий, четвертый фильмы, но это уже будет не тот «Бегущий», а нечто совсем иное. Посмотрим, что они там придумали.

— Почему, как вам кажется, «Бегущий по лезвию» стал по-настоящему культовым феноменом?

— Как описать бриллиант? Про него сколько ни скажи, все будет мало. Множество факторов сыграли свою роль. Трудно выразить, как это замечательно, когда фильм живет такой долгой жизнью. Любопытно, что цифровая революция как раз была на подходе, и в итоге она помогла фильму. Сначала видеокассеты, потом DVD-диски. И, главное, зрители помогли ему. Изначально он шел в кинотеатрах всего что-то около двух недель, провалился. Но люди, поклонники фильма, захотели его вернуть, смотреть еще и еще и в итоге спасли его. Я помню, как «Бегущего» показывали в разных вариантах, разных форматах, пока 25 лет спустя мы не увидели финальную версию — то, что Ридли Скотт на самом деле хотел сказать.

Столько всего про «Бегущего по лезвию» просто необъяснимо. Ведь фильм снимался с огромным количеством препятствий, проблем, трудностей. В самом начале съемок у нас даже не было законченного сценария — как раз разыгралась забастовка сценаристов... Но так обычно все и происходит. Не всегда, но, чтобы сотворить нечто действительно прекрасное, нужен кто-то вроде Ридли. А еще нужно много денег, много удачи и огромное количество других составляющих. Об этом часто забывают. Правда, дерьмо сделать иногда тоже очень тяжело. Про съемки «Бегущего» есть отличный документальный фильм «Опасные дни». Вы его видели?

— Да. Очень мощно.

— Он потрясающий! Почти так же хорош, как сам фильм Скотта.

— Можно сказать, что «Бегущий по лезвию» опередил свое время?

— Да, можно так сказать. А можно сказать, что люди были идиотами.

— Вы часто повторяете, что интернет — замечательная вещь. Как вы думаете, что он может в будущем подарить киноиндустрии и киноискусству?

— Интернет таит в себе безумное количество возможностей. Во-первых, это огромный ресурс всевозможных знаний. Я думал об этом, когда начинал проект Filmfactory. Хотел создать своеобразную коалицию кинематографистов, чтобы мы могли, так скажем, визуально делиться своими знаниями, а не будто сидя за школьной партой.

Во-вторых, интернет постепенно становится главным кинорынком. Важно создать дверь, через которую зрителю было бы легко выйти на тебя и твой продукт. Всяческие новые технологии дарят возможность делать фильмы очень дешево и с минимальным опытом. Раньше, чтобы стать кинематографистом, нужно было быть как минимум Стивеном Спилбергом. Искусство не начинается с гения. Талант нужно практиковать. За этим будущее, и я не вижу других вариантов. При этом, конечно, идея похода в кино тоже никуда не денется. Кино — это событие. Есть вещи, которые люди любят делать вместе. Я не чувствую потребности смотреть фильм в одиночку. Или, например, большой экран. Что случится с большим экраном? Я не знаю. Все так быстро меняется, и будущее выглядит крайне туманным, не только для кинематографа.

— Продолжаете ли вы сочинять стихи? Влияет ли поэтическое мировоззрение на актерскую игру? Многие ваши роли можно назвать поэтическими. Самый яркий пример, конечно, в «Бегущем по лезвию».

— Да, сочиняю немного. Поэзия всегда в моем сердце и иногда просачивается наружу. Я сочиняю, но никогда не импровизирую. Хотел бы, чтобы у меня хватало для этого уверенности. Все-таки я киноактер и на сцене чувствую себя крайне неуютно. В «Бегущем» поэзия уже была внутри персонажа. Ридли сказал: «Добавь все, что посчитаешь интересным». Обычно начинаешь думать, кем были родители твоего героя, что случалось в его жизни. А в этом случае было похоже скорее на какой-то салат: я мог приправить его чем угодно. Когда я в первый раз прочел сценарий, сцена смерти моего героя состояла из более чем 300 слов технотрепотни. Я подумал, что финал — это не самый подходящий момент, чтобы ударяться в проповеди. Да и потом у андроида уже садится батарейка. У него не остается времени и сил на целую страницу болтовни. Я подумал, что будет здорово, если Рой скажет всего одну фразу. В итоге оставил два предложения, которые уже были в сценарии, и добавил еще одно: «Все эти мгновения затеряются во времени, как слезы под дождем... Время умирать». Сейчас я понимаю, что создал в финале нечто важное — тишину и скорость. Я очень рад, что многие до сих пор могут эту фразу цитировать наизусть.

— Это ваша любимая роль?

— Да, безусловно. Это был всего третий мой фильм на английском, и мне безумно повезло словно вернуться домой с этой историей и с Ридли, которому очень даже нравилось то, что я делаю, и который позволял мне идти туда, куда я захочу. Ни один другой фильм с этим не сравнится.

— «Леди-ястреб» — довольно необычная картина в вашей карьере. Помните ли вы, как проходили съемки? Довольны ли вы результатом?

— Я очень горжусь этой работой. Сначала режиссер Ричард Доннер предложил мне роль плохого парня. Я сказал: «Ничего не знаю, хочу сыграть героя». Он хотел кого-то помоложе. А я говорю: «Зачем тебе моложе? Это же не фильм для подростков. Это история о силе, стойкости и любви, тебе нужен актер с яйцами. Я знаю, что у меня получится». Вышел особенный, очень странный фильм. Там тоже много поэзии. Она в мощной истории, в странно-сказочной операторской работе Витторио Стораро. Там столько всего намешано: Мэттью Бродерик очень современный, восхитительная Мишель Пфайффер едва ли произносит пару слов, а я говорю на таком вроде как рыцарском языке. Фильм трудно пригвоздить одним определением. Мне вообще комфортно работать со сказочным материалом. Такое на самом деле непросто сделать на экране, и не думаю, что многие актеры справились бы.

— Вы работали со множеством великолепных режиссеров, а с кем особенно понравилось сотрудничать?

— С Кристофером Ноланом. Для меня он один из лучших. Удивительно, как много один режиссер может привнести на площадку. Он так спокоен, собран и изобретателен. Знает уйму вещей и ничего не боится. Мне это нравится. В его руках я чувствую себя совершенно спокойно. Много других, конечно. Например, этот француз... Как же его? Который снял «Ржавчину и кость»...

— Жак Одиар?

— Да. Он великолепен! Я вот только что поработал с ним. Исполнил маленькую роль в его новом фильме «Братья Систерс» (2018) — это очень смешной вестерн. Месяц назад мы закончили съемки в Испании. Он один из настоящих кинематографистов. Из тех, чей язык — это язык кино. Когда важнее то, что происходит в кадре, чем звучащие слова.

— Он рассказывает историю визуально?

— Да, именно так. Немногие режиссеры это умеют.

— А как вам работалось с Сэмом Пекинпой над фильмом «Уик-энд Остермана»?

— Пекинпа был замечательный. В каком-то смысле он режиссировал одними бровями. Не говорил: «Можешь сделать так? Или так?» Он просто смотрел на тебя своими улыбающимися глазами вроде как: «Это все, на что ты способен?» А ты такой: «Нет!» И все сначала. Это была как игра. Меня это не беспокоило. Многим не нравилось, потому что не сильно помогало.

— А над «Тайной печати дракона: Путешествие в Китай» понравилось работать с такой большой международной командой?

— Я был поражен размахом фильма, всей этой разношерстной компанией. К тому же я очень люблю Россию. Собственно, поэтому и согласился участвовать в картине. Я был здесь много раз и стараюсь вернуться по любому поводу. Очень рад участвовать в международном проекте. Думаю, мы должны чаще работать с людьми различных национальностей, это сильно сплачивает.

— Вы много преподаете, проводите мастер-классы. Что для вас важно передать студентам?

— Актеру жизненно необходимо постоянно практиковаться. Нет на свете такого исполнителя или режиссера, кто бы сказал: «Я сделал достаточно фильмов и теперь все понял про то, как это делается». Мне нравится давать возможность актерам или будущим актерам пробовать сколько душе угодно. Я стараюсь объяснить, что главное — это следовать за своими чувствами. Очень часто интеллектуальное только мешает, сдерживает. Многие перестают доверять своему сердцу и интуиции.

— Как вы думаете, обязателен ли для актера такой богатый жизненный опыт, какой был у вас?

— Конечно, только жизнь учит по-настоящему, а не школа, которая лишь прививает навык думать как все. Я очень много работал, когда в 15 лет удрал плавать на корабле. Мы плавали целый год, и я видел множество разных мест: Нью-Йорк, Чикаго... Мне безумно нравилось путешествовать, потому что каждый раз ты открываешь все новое — людей, места. Все это расширяет горизонт, что актеру, безусловно, необходимо.

— Вы киноман?

— Нет. Я немного знаю о фильмах. И не так уж много смотрю, а когда смотрю, тут же забываю названия. Не думаю, что актеру так уж необходимо быть киноманом. Даже про само актерство в широком смысле знать необязательно. Есть сто тысяч разных способов играть.

— У вас есть некий определенный, постоянный метод подготовки к роли? Или все отличается от проекта к проекту?

— Нет, постоянного нет. Мой метод — это правда. Еще когда читаю сценарий, то много думаю об истории, о своем персонаже. Придумываю разное. Когда наступают съемки, у меня уже много всего в голове, что, как мне кажется, я должен делать. А дальше я следую указаниям режиссера. Мне нравится, когда мной руководят. Мне это необходимо. Не хочу обо всем думать сам.

— Вы часто сравниваете свои фильмы, работу над ними с танцем. «Бегущий по лезвию», «Попутчик»...

— Так и есть. Для меня все в фильме танец: монтаж, движения камеры, отношения между партнерами по сцене и так далее. Это относится к каждому кадру. Каждый кадр рассказывает историю. И все, что мы делаем, — это иллюзия. Персонаж — он на самом деле не персонаж как таковой. Это набросок персонажа. Что вообще такое персонаж? Полтора часа на экране — это не так много, чтобы как следует рассказать про него. Так как же мы можем верить, что кого-то знаем в фильме? Например, «Попутчик» — очень темная сказка, можно сказать, ночной кошмар. Моя работа заключалась в том, чтобы заставить зрителя поверить, что мой герой может творить бог знает что, даже если это не показано на экране. Он словно призрак. У каждого фильма своя собственная правда. А больше всего кино похоже на сон. Все выдумка и сны. Притворство. Фантазия. Но это и великолепно. Кино по своей сути искусственно. И в то же время ужасно реально.