Великий продюсер: Диктатор Ким Чен Ир и его фильмы

КиноПоиск публикует отрывки из документального романа Пола Фишера «Кинокомпания „Ким Чен Ир“ представляет» с любезного разрешения издательства «Фантом-пресс».

Ресурсодобывающая операция № 100

Само имя будущего вождя было расчетливо сконструировано. В нем Юра [получивший при рождении в гарнизоне советских войск русское имя] сплавил имена матери и отца, Чен Сук и Ир Сен, став Чен Иром и уже своим именем напоминая о том, что он происходит от великого вождя и матери народа. Тогда это мало кто заметил, но Чен Ир не просто корейский сценический псевдоним. То была легитимация.

Однако учеба увлекала новоиспеченного Ким Чен Ира не больше, чем прежде Юрия Ирсеновича. Увлекало его кино.

Он окопался в Центре кинопроката, где располагалась правительственная фильмотека. Он проводил там дни и ночи, смотрел фильм за фильмом. За границу Ким Чен Ир почти не ездил — только в Советский Союз и Маньчжурию во время корейской войны — и до конца жизни путешественником не заделается, если не считать летней поездки на Мальту в начале 1970-х — поучить английский, который так ему и не дался. Настоящих людей и их повседневный быт — за рубежом или на родине — он видел редко. Для молодого человека, которому предстояло однажды стать вождем, в чьей власти окажутся армия, спецназ, ядерные боеголовки и жизнь миллионов людей, кино стало окном во внешний мир. Все знания о мире — о Северной и Южной Америке, Африке, Европе — Ким Чен Ир черпал либо из правительственных отчетов, либо из кино.

Вскоре он освоил весь каталог Центра кинопроката. Ким Чен Ир мечтал о западном кино, которое по большей части не шло в кинотеатрах по эту сторону железного занавеса, тем более в далекой Северной Корее. Законно взять напрокат, купить или импортировать эти фильмы было нельзя. Ким Чен Ир принялся добывать их всеми возможными способами, и так началось его первое кинопроизводство, она же первая противозаконная операция: он создал пиратскую контрабандную сеть.

Перебарщивая, как всякий одержимый киноман, он нарек свою «сеть дистрибьюции» Ресурсодобывающей операцией № 100. По указанию первого заместителя министра иностранных дел Йи Чон Мока, который не мог ослушаться сына вождя, но, вероятно, недоумевал, отчего должен тратить время на кинопиратство, северокорейские посольства по всему миру, от Вены до Макао, обзавелись профессиональным оборудованием для копирования и дублирования фильмов. Сотрудники посольств брали напрокат 35-миллиметровые копии новейших фильмов якобы для частных посольских киносеансов и не глядя (поскольку глядеть было запрещено) их копировали. Так добывались все новые фильмы, какие можно было добыть — от голливудского кино до японских эпосов про якудза, от комедий до мягкой эротики — в таком количестве, что посольства задыхались под этой лавиной, и пришлось организовывать копировальные мощности в Праге, Макао и Гуанчжоу. Пленки диппочтой пересылали в Пхеньян, там их переводили, затем дублировали на корейский профессиональные актеры правительственной киностудии, а окончательную, эксклюзивную версию направляли Ким Чен Иру в Центр кинопроката или в пхеньянскую резиденцию. Штат пхеньянской фильмотеки разросся до 250 сотрудников на полном рабочем дне — актеров озвучания, переводчиков, титровальщиков, специалистов по дублированию, печатников и архивариусов.

Ресурсодобывающая операция № 100 работала до конца жизни Ким Чен Ира, а эти первые фильмы заложили основу его гигантской личной киноколлекции. Ким Чен Ир одержимо смотрел все. Его киномания беспокоила отца и отцовское окружение. Как-то это нездорово. Но в глубинах сюжетов, на дальних планах экзотической натуры, за спинами красивых людей Ким Чен Ир все отчетливее различал потрясающее могущество движущихся картинок. Сидишь во тьме просмотровой, отрезанный от всего мира, и картинки эти складываются в полотно изумительной четкости. Каждый образ, каждая монтажная склейка, каждый ракурс, каждый звук, каждая смена фокуса, каждое решение кинематографиста — это подсказка, а весь фильм — череда тонких намеков, внушающих подсознанию зрителя некую мысль, чувство или переживание. Все это имело власть над Ким Чен Иром, а значит, догадался он, будет иметь власть и над прочими. И вот этой властью он хотел обладать.

Два обязательных поступка продюсера

От великого кинопродюсера ожидаются два непременных поступка, и в первый же год работы на студии Ким Чен Ир совершил оба. Во-первых, он снял эпическую ключевую киноленту, воплотившую его кинематографический стиль. Официальные историки назовут этот фильм его первой «бессмертной классикой». «Море крови» поставлено по мотивам оперетты, якобы написанной Ким Ир Сеном в партизанские времена, и повествует о маньчжурской семье 1930-х, дающей отпор японским захватчикам. В фильме уже есть все элементы, впоследствии ставшие коронными номерами Ким Чен Ира: популярная песня, главная роль сильной женщины (в данном случае матери семейства, которая вступает в коммунистическое сопротивление и контрабандой возит взрывчатку), рецептурный негодяй-иностранец, националистический подтекст и любопытный коктейль из насилия пополам с сентиментальщиной. Титры в северокорейские фильмы не вставляли, и это создавало иллюзию, будто фильм — это целиком плод коллективного труда, однако «Море крови» спродюсировал Ким Чен Ир, а поставил Чхве Ик Кю, предыдущий глава студии.

Чхве — вероятно, единственный северокореец, соперничавший с Ким Чен Иром эрудицией в области кино — учился в Советском Союзе в годы зарождения северокорейской киноиндустрии, занимался русским языком и литературой в Пхеньянском университете и к 1956-му в 22 года был назначен руководить Корейской киностудией. Он был единственным человеком в стране, чьи знания Ким Чен Ир готов был впитывать. «Море крови» снимали с небывалым размахом — то был аналог современного кассового блокбастера. Зрители удивлялись и восторгались, и внезапно о Ким Чен Ире, сыне вождя и молодом даровании, заговорил весь Пхеньян.
Затем Ким Чен Ир совершил второй поступок, по статусу положенный любому уважающему себя киномагнату: он влюбился в актрису.

Сон Хе Рим была одной из самых знаменитых ведущих актрис Северной Кореи. Ослепительная женщина — широкие скулы, густые брови, сильный подбородок, бледная кожа как будто светилась. Хе Рим была добра и замкнута. В 1950-х училась в Пхеньянской киношколе, в 18 лет бросила учебу и родила дочь, а затем восстановилась и доучилась до выпуска. Она вышла замуж за Ли Пхёна, сына председателя Корейского союза писателей, и этот брак не был счастливым.

Она была на пять лет старше Ким Чен Ира, и, впервые ее увидев, он потерял голову. Регулярно навещая съемочные площадки, он неизменно подгадывал так, чтобы встретиться с ней. Хе Рим прониклась к сыну вождя не сразу, но ее тронули рассказы о детстве без матери, она разделяла страсть Ким Чен Ира к искусству, и к тому же он, в отличие от ее мужа, был обаятелен и заботлив. Хе Рим завершила текущие съемки, отказалась от актерской карьеры, бросила мужа с ребенком и переехала к Киму.

Всегда под дождем и желательно ночью

Северокорейская киноиндустрия, уверяли граждан, стремительно превращается в одну из самых развитых в мире, а Ким Чен Ир — пылающий факел, что освещает ей нехоженый творческий путь. В действительности же нигде в мире не снимали кино так абсурдно и расточительно, как на Корейской киностудии. Одним из тех, кому довелось одним глазком заглянуть в сюрреалистический киномир Ким Чен Ира, стал Чарльз Дженкинз, бывший американский солдат, бежавший в Северную Корею в 1965 году и проживший там до 2004-го. Дженкинза, одного из четырех американских перебежчиков, живших в Северной Корее в 1970-е, корейские кураторы, не зная, видимо, к какому делу приставить западных гостей, перебрасывали с работы на работу. Помимо прочего, им поручали дословно расшифровывать случайный набор англоязычных аудиозаписей, а затем пхеньянский сотрудник переводил расшифровку на корейский. Никакого изображения, только звук, по несколько минут записей за один раз, чтобы американцы не опознали источник. Но однажды Дженкинз услышал диалог из диснеевского фильма и догадался, что вместе с коллегами работает в группе, создающей субтитры к зарубежному кино. Дженкинз расшифровал несколько десятков фильмов и порой их узнавал — «Крамер против Крамера», например, и «Мэри Поппинс», — но названия большинства остались для него тайной. Фильмы готовили для Ким Чен Ира. Вероятнее всего, для Ресурсодобывающей операции № 100 студенческих времен.

В конце 1970-х Дженкинза и других перебежчиков снова подрядили участвовать в кинематографических предприятиях Ким Чен Ира — и уже на экране. До того западных персонажей играли северокорейцы в густом гриме и париках, говорившие по-корейски с неестественным акцентом, якобы американским, британским или европейским. А теперь Ким Чен Ир на роли фарсовых злодеев и спекулянтов заполучил четырех настоящих американцев. В один прекрасный день проживавший вместе с Дженкинзом куратор объявил, что его подопечного взяли на роль в эпической многосерийной саге «Неизвестные герои». Играть Дженкинзу предстояло «злодея доктора Келтона, американского капиталиста и милитариста, жителя Южной Кореи, который спит и видит, как бы продлить войну, чтобы американская военщина на ней наживалась». Дженкинза обрили наголо и обильно загримировали. Он сыграл роль, а затем вернулся к себе в квартиру. Поскольку в титрах северокорейского фильма никак невозможно было указать американские имена, Дженкинзу присвоили сценический псевдоним Мин Хён Чхун.

Много лет, до самого 2000 года, Дженкинзу то и дело назначали роли в кино и на телевидении. Кинематограф испытывал острый дефицит чужеземных лиц, и поэтому по возможности нанимали также родственников дипломатов и заезжих бизнесменов, которых бедная костюмерная снабжала париками, бородами и мундирами не по размеру, выжимая из немногочисленных иностранцев максимальное количество злодейских ролей. Дженкинзу за творческую работу в конце концов вручили медаль. «Чтобы дали медаль, надо было сняться в двух сериях „Неизвестных героев“», — вспоминал он. Даже он, не имевший никакого опыта работы в кино, на первом же фильме понял, что северокорейская киноиндустрия — это «просто издевательство».

«Планируя съемки, голову они не включали. Например, часто снимали сцены хронологически, по сценарию, а не так, чтобы оптимизировать расходы. Если, скажем, по сценарию была сцена в кабинете Клауса, затем сцена в моем кабинете, а затем снова у Клауса, они так и снимали: разбирали декорации кабинета Клауса, а потом, сняв мою сцену, собирали заново, вместо того чтобы сразу снять обе сцены у него в кабинете и затем перейти к моей... Вообще-то, по-моему, даже северокорейцы не могут быть настолько тупыми. Видимо, они снимали так отчасти потому, что нередко писали сценарий по ходу дела и заканчивали только в день съемок». Спустя полвека после выхода первого голливудского звукового фильма Пхеньян имел крайне зачаточное представление о том, что такое синхронизированный звук, и диалоги зачастую плохо переозвучивали в постпроизводстве. Популярные актеры регулярно исчезали с экранов в мгновение ока. Их обвиняли невесть в чем, и больше публика их не видела, а их лица вырезались из старых фильмов, отчего сюжеты теряли всякую внятность.

Хорошим историям мешала и пропаганда. Ким Чен Ир указом ввел некие визуальные коды. Южная Корея и Япония, если нужно их показать, изображаются непременно под дождем и желательно ночью, никакого солнца. В раю трудового народа солнце, разумеется, светит круглый год. Персонажам-американцам выглядеть по-человечески нельзя; им полагаются одна или несколько чрезмерных черт — какая-нибудь хромота или кустистые бакенбарды. Великого вождя не показывать (за исключением байопика 1982 года) — о нем можно только говорить. Героини — всегда пухлые и цветущие девушки, герои — крепкие юноши. Все фильмы снимались на Корейской киностудии, оснащенной одной типичной южнокорейской улицей, одной типичной улицей колониальных времен и одной типичной улицей японского города, поэтому действие абсолютно всех сцен, происходящих за рубежом или в определенный исторический период — что в Сеуле 1975-го, что в южнокорейской деревне 1949-го, — происходило как будто на одной и той же улице одного и того же города. А поскольку аппаратура у съемочных групп была небогатая, все до единого фильмы говорили одинаковым киноязыком. Во всех картинах независимо от жанра плоский свет, никаких смен фокуса, шаблонные повороты сюжета и заданные кадры под заданные эмоции.

Притворство, и больше ничего

В такой вот Северной Корее и проснулись [похищенные Ким Чен Иром южнокорейские режиссер и продюсер] Син Сан Ок и [его жена, актриса] Чхве Ын Хи 7 марта 1983 года. Случилось чудо: они вместе, они уже пять лет не были так свободны и к тому же руководят всей государственной киноиндустрией.

К завтраку они спустились, когда в вышине уже ярко сияло солнце. В дом поселили еще пятерых — двух служанок, одного мужчину-слугу и двух поваров. За едой Син и Чхве болтали ни о чем. Они решили, что о важном лучше разговаривать не в доме — вдруг подслушивают? — а на прогулках по территории, когда рядом нет чужих. Состояние бывшего мужа ужасало Чхве: похудел, щиколотки опухли, лицо после долгих месяцев в темной камере изуродовано псориазом, все тело в болячках и шрамах от стригущего лишая. Зрение тоже испортилось — картинки в телевизоре или на киноэкране расплывались у Сина перед глазами. Перевоспитание не прошло даром.

В ближайшие недели они ездили на приемы к Ким Чен Иру — порой по несколько вечеров подряд. Сину приемы быстро надоели, но неожиданно оказалось, что беседы с любимым руководителем о кино его радуют. Ким Чен Ир обещал дать Сину выбирать фильмы без диктата политической догмы, но признал, что должен будет одобрять все сценарии, дабы они «служили делу национального объединения». Ким Чен Ир говорил, что его любимые актеры — Шон Коннери и Элизабет Тейлор, любимые картины — фильмы про Джеймса Бонда, «Пятница, 13-е» и, смешно сказать, «Рэмбо: Первая кровь», невероятно популярная экранизация того самого романа, который Син надеялся поставить до похищения. Фильм все-таки сняли в Голливуде в 1982 году, пока Сина пытали неподвижностью в промозглой темной камере.

Ким Чен Ир рассказал о своей богатой киноколлекции и по секрету поведал, что хранит все фильмы, снятые южнокорейцами, в том числе, по словам Сина, такие, от которых не осталось мастер-копий даже у него.

Любимый руководитель оказался фигурой завораживающей и противоречивой. Син истекал кровью и терпел боль в тюрьме рядом с людьми, которых отправили в лагерь лишь за то, что они читали иностранную газету; он слыхал истории о людях, которые, дабы ублажить Ким Чен Ира, вызывались лично расстреливать своих жен. Казалось, такую верность Ким Чен Ир принимал как должное. Но как-то раз на вечеринке на сцену выскочили десять юных красоток из «Бригады радости» и, проливая слезы восторга, запрыгали и завизжали: «Да здравствует товарищ любимый руководитель!» — а Ким Чен Ир замахал рукой, чтоб замолчали. Приняв это за ложную скромность, они только сильнее разошлись, и тогда Ким Чен Ир сконфуженно усмехнулся, взял Сина за руку и стал раскачивать туда-сюда, словно желая отвлечь от славословий.

— Господин Син, не верьте ни единому слову, — прошептал он. — Это все липа. Притворство, и больше ничего.