Роланд Эммерих: «Мой наркотик — оптимизм»

Мне дали сценарий, и он оказался настолько захватывающим, что мне пришлось преодолеть мою первую реакцию на название: отказаться немедленно и бесповоротно. Но это был настолько отличный сценарий, такие попадаются редко, и я просто не мог позволить себе отказаться.

В двух словах вряд ли получится. (Смеется.) С одной стороны, можно сказать, что это политический триллер, с другой — это боевик. Кроме этого, параллельно идет история девочки, дочери главного героя, но это еще и бадди-муви. Всего понемногу. Я думаю, что для каждого зрителя в фильме найдется что-то свое.

Мои фильмы часто охватывают довольно большие пространства, включая разные места. В этот раз было иначе. За исключением, может быть, 20 % сюжетной линии с Мэгги Джилленхол, когда ее героиня в Пентагоне, мы все снимали практически в одном месте, в Белом доме. Основной задачей для меня и моего оператора было стремление уменьшить возможное ощущение клаустрофобии, которое может возникнуть у зрителя от созерцания одного и того же места на протяжении всей картины. Я применял для этого широкоугольные линзы. В общем, мы использовали самые разные маленькие хитрости, чтобы зрителю не стало скучно. Ну и Белый дом — это довольно большое здание. Там есть где развернуться действию. Однако для меня проект был интересен и тем, что я ни разу еще не снимал в таком небольшом пространстве и в одном месте.

Ты имеешь в виду ленту «Аноним»? Несмотря на то, что это совершенно, казалось бы, другой фильм, сделанный в ином стиле, работа над ним мне дала новые идеи, которые я использовал в «Штурме Белого дома». В «Анониме» я как-то был больше вовлечен в работу с актерами. Нет, это не значит, что я прежде не обращал на них внимания. (Смеется.) Просто в этот раз общение с актерами было необходимо в другом аспекте. Как ты заметила, фильм камерный, и отношения с актерами складываются тоже более, так сказать, интимно. Мы обговаривали все до мельчайших деталей, и это важно для актера — знать детально точку зрения режиссера, его позицию. Помимо этого, я обратил внимание на то, как меняется стиль изображения, если использовать широкоугольные линзы в тесном пространстве. Я подумал: а почему бы не попробовать это сделать в экшн-фильме? Это может дать любопытный результат. Но это создает свои сложности, так как при использовании таких линз сложно спрятать что-то на площадке. (Смеется.)

Обычно в таких фильмах используются другие линзы. Это сложно объяснить технически. Да и зачем это вам? Я попробую проще рассказать. Когда ты снимаешь обычными линзами — для крупного плана, среднего плана, общего плана, — многое из того, что окружает актера на площадке, можно как бы спрятать за объективом линзы. Если я снимаю крупным планом, то не будут видны какие-то погрешности на площадке, понимаешь? А погрешности, разные необходимые мелочи, как, скажем, отметки на полу, определяющие место каждого из действующих лиц в сцене, всегда есть. Съемка широкоугольной линзой создает проблему в том аспекте, что все эти мелочи становятся заметными. В работе с этими линзами площадка должна быть в идеальном состоянии, окружение актера — идеальным. Чтобы не было ляпов, которые киноманы так любят потом монтировать и вывешивать на всеобщее обозрение. Ляпы были, есть и будут. Это неизбежно. Но мы учимся их прятать разными хитростями. Мне было интересно снимать широкоугольной линзой. Для меня это новый опыт. Я получил огромное удовольствие.

Нет, ничего особенно нового. Я изучил много дополнительных материалов о Белом доме, включая и некоторые чертежи, архитектуру, расположение помещений. Основные детали мне были известны. Их особенные секреты меня не интересовали, разве что лишь в той степени, в которой это было необходимо для фильма.

О, я слышал эту знаменитую «Ченнинг твой Татум». (Хохочет.) А кто не слышал?! Эти двое — это, конечно, нечто особенное, совершенно неуправляемые, постоянно нуждаются в том, чтобы люди подпитывали их смехом. Они просто поставили себе цель поддерживать смех на площадке на определенном уровне. Если бы я только мог рассказать обо всем, через что они меня заставили пройти во время съемок! (Смеется.) Если бы вы знали, что мне пришлось выдержать! Нет, не подумай ничего дурного, я ими восхищаюсь. Идеальные актеры для работы. Отличные партнеры для коллег. Изумительные по щедрости парни. Джейми постоянно нас развлекал игрой на рояле. Он ведь прекрасный пианист! В той части Белого дома, где находится частная резиденция президента, есть прекрасный рояль. Мы все с удовольствием снимали именно в этом месте, потому что в процессе Джейми невозможно было оторвать от этого инструмента.

Пожалуй, только в том, что они постоянно передразнивают мой акцент. Они имитируют мое поведение на площадке иногда. Я думаю, что, когда европеец появляется в Америке, он как бы несет в себе несколько более современные идеи, он слегка вне всего, что происходит вокруг него. Ты в своем роде сторонний наблюдатель, что позволяет тебе показать жизнь Америки несколько под иным углом, чем принято. Актеров же волнует в основном то, насколько быстро ты реагируешь на них, как быстро ты снимаешь, а еще то, чтобы камера не стояла на пути. (Смеется.) Когда ты снимаешь экшн-фильм, то очень важно сохранять легкую и непринужденную атмосферу на площадке, потому что работа на самом деле невероятно тягомотная и скучная для всех занятых в процессе. Это результат эффектно выглядит, а снимать все надо по мелочам, особенно тогда, когда ты снимаешь собственно экшн, где каждая деталь должна быть продумана, снята многократно и со всех возможных сторон. Актеры должны повторять каждый момент сцены снова и снова, потому что для меня важно снять все это правильно, чтобы потом не рвать на себе волосы. Для этого я должен придумывать каждый раз какие-то новые уловки и хитрости, чтобы актерам не было так скучно повторять одни и те же движения. Я говорю им в какой-то момент, что, мол, все, это снято, а потом меняю положение камеры и прошу их повторить прыжки и прочее снова и снова. Думаешь, меня за это на руках носят? (Смеется.) Наверное, поэтому им нравится меня дразнить. Надо же им как-то отыграться на мне, вот они и используют мой плохой английский для всяких шуток и розыгрышей. Я не обижаюсь. Это придает легкости атмосфере на съемочной площадке.

Да, мне приходилось бывать на площадках моих американских коллег. В большинстве своем там значительно спокойнее, чем на моих площадках. Люди ведут себя серьезнее, наверное. У нас же смех звучит постоянно, мы хохочем над всем и всеми. Всегда есть место шутке и розыгрышу. Мы, уроженцы Германии, не такие уж угрюмые, как нас представляют в мире. Мы не прочь посмеяться, и с чувством юмора у нас все в порядке. (Смеется.)

Практически никакого участия не принимаю. Я все это оставляю Харальду Клозеру. У него феноменальное чутье. Мы работаем вместе уже много лет, и я знаю, что всегда могу на него положиться. Он, надо заметить, все-таки интересуется моим мнением и приносит мне разные готовые варианты. Я прослушиваю, иногда делаю замечания, и он всегда к ним прислушивается и исправляет, если в этом есть необходимость. Мне нет нужды его контролировать, у меня и без этого дел полно.

Харальд говорит, что писать музыку для боевика достаточно просто, так как это в основном связано с ритмом, и ритм в музыке должен быть немного быстрее, чем экшн на экране. Главное тут — это, как я понимаю, поймать верную тональность всего фильма, уловить его музыкальную сущность. Например, самый первый эпизод, открывающий фильм, когда президент просит сделать круг на вертолете вокруг монумента Линкольна и только после этого лететь к Белому дому. Это довольно большой эпизод, которым мы хотим показать всю красоту и величие окружения знаменитого монумента, спокойную гладь воды ранним летним утром, когда все вокруг мирно и спокойно. Этот момент очень важен для фильма, и музыка здесь должна быть выбрана абсолютно точно, так как она задает верный тон всему фильму.

Ты знаешь, а я и есть наркоман, киноманьяк. Мой наркотик — оптимизм. Я вижу все в солнечном свете. У меня не бывает плохого настроения. Я люблю экшн, действие. Мне не нравится расслабленность и бездельничанье. Я искренне не понимаю, зачем некоторым людям нужны дополнительные стимуляторы. Мне достаточно того, что я могу наслаждаться каждым днем и моей работой. Мне так повезло, что я занимаюсь тем, что люблю. Если же вокруг меня ничего не происходит, я начинаю искать себе какое-то новое занятие. Главное — это не стоять на месте. Это скучно.

Нет. И не планировал. Мне не хотелось засорять мой мозг чем-то в процессе работы над моим фильмом. Это совершенно разные фильмы уже потому, что мой фильм — PG-13, а «Падение Олимпа» имеет ограничение R, что говорит о количестве насилия и пролитой крови, а мне не особенно нравятся такие картины. Я предпочитаю оставаться в рамках PG-13, что позволяет мне делать интенсивный экшн, никого не отвратив излишней жестокостью. Фильмы рейтинга R для меня слишком уж жестоки и кровавы. Меня сложно затащить на R-фильм. Если я пойду на такое кино, то только в том случае, если R там означает большее количество секса. (Хохочет.) Дети в наше время обожают фильмы в духе «Пилы», а я видел лишь кусочек одного из них, и меня потом мучили кошмары некоторое время. Гадость такая! Это какая-то порнография ужасов. Это не для меня.

Спасибо за комплимент. Да, я планирую снять еще один скромный проект. Даже меньше по затратам, я думаю, и по размаху, хотя тоже на историческую тему. Я хочу снять фильм о событиях в Нью-Йорке в 1969 году, которые были названы Стоунволльскими бунтами.

Мне не хочется прослыть режиссером-геем только потому, что я люблю такие фильмы, как «Штурм Белого дома», «День независимости» или «Послезавтра». Я люблю эти фильмы и всегда хотел снимать именно такие картины. Но с возрастом я начинаю осознавать, что можно ведь сделать и что-то другое, исследовать новые направления, расти как художник. К тому же у меня появляются новые интересы, чем старше я становлюсь. Я люблю историю, много читаю исторических книг, в том числе и по современной истории. В какой-то момент для меня было открытием то, что борьба за социальные права сексуальных меньшинств в Америке — это, наверное, последняя из всех социальных проблем в этой стране. Остальные права людей защищены и оправданы. 1960-е и начало 1970-х в Штатах были особенно интересными с точки зрения роста гомосексуализма. Многое из того, что я знал, было для меня открытием и оказалось совсем не тем, что я ожидал. Мне подумалось, что люди должны знать об этом, о том, откуда и с чего вообще началось движение по защите прав сексуальных меньшинств. Если ты знаешь, все началось с обычного полицейского рейда по Гринвич-Виллидж, где находился бар Stonewall Inn. Там обычно собирались трансвеститы, гомосексуалисты и просто любители острых ощущений. Полиция время от времени проверяла документы, арестовывала трансвеститов, но в июне 1969 года люди неожиданно выразили протест полиции. К ним спонтанно подключились просто жители этого района. Не геи и не трансвеститы, но сочувствующие им. И с этого момента началось то, что сейчас называется движением в защиту прав сексуальных меньшинств. Мне показалось интересным показать механизм событий такого рода. Что послужило толчком к сопротивлению? В последние годы я стал принимать более активное участие в работе центра сексуальных меньшинств Лос-Анджелеса и узнал, что 40 % бездомных в городе — это геи! Я был шокирован этим! То есть эта тема стала для меня актуальной и любопытной. К тому же времена изменились в Штатах настолько, что даже в своей инаугурационной речи Обама употребил слово «Стоунволл»! Но могу тебе точно сказать, что в начале своей карьеры я бы не заинтересовался этой темой, как и не затронула бы меня история Шекспира. Я всегда больше любил экшны. Видишь, что с нами делает возраст и опыт?! Мы становимся более любознательными и ищем выход нашим творческим порывам. (Смеется.)

И это вполне объяснимо. Зрителям нет дела до режиссеров, многие даже толком не знают наших имен, а тем более нашей внешности. Зрителя мало волнует, кто снял фильм. Их волнует то, кто в этом фильме предложил им мечту. Актеры до сих пор становятся предметами вожделения и фантазий, особенно для молодых зрителей. Допустим, попробовал бы Ченнинг Татум завтра объявить, что он гей! Конечно, в современном нам мире это не остановило бы его карьеру, но изрядно бы ее притормозило. Отношение к нему резко бы изменилось. Фильмы, которые ориентированы на женскую аудиторию, ему бы вряд ли уже предложили. Актеры представляют мир иллюзий, и всем почему-то до них есть дело. Для меня это в некоторой степени загадка. Почему с каждым годом все больше интереса к личности актеров, к их частной жизни? Неужели людям больше заняться нечем? Или их собственные жизни настолько неинтересны? Но в то же время я понимаю, может быть, частично, что я не могу претендовать на абсолютное понимание процессов, происходящих в современном обществе. Но мне кажется, что мы сами в этом виноваты. Мы — индустрия производства иллюзий. Кинематографисты. Кинематограф стал бизнесом. Что тут долго объяснять? Вы сами можете за меня все это объяснить. Просто известность и популярность становятся все большим неудобством для людей в шоу-бизнесе. В Германии я стал замечать это даже на себе. Меня стали узнавать! И таращиться в ресторане, например! Мне кажется, что эта ситуация должна как-то измениться, но что вызовет эти перемены в отношении к киноактерам — об этом я не могу сказать точно.