Послевоенный период мировой истории сам по себе довольно странный, и в нем до сих пор остается немало загадок. Так что для напряженного, но все же развлекательного триллера в нем есть где развернуться...
Джон Мэдден — член элитного клуба режиссеров-многостаночников, которые славятся не только своими кинофильмами, но и театральными постановками. Однако до сих пор вершиной его карьеры с точки зрения наград считается фильм «Влюбленный Шекспир», получивший семь «Оскаров» и еще шесть номинаций. Вышедшие после «Шекспира» «Выбор капитана Корелли» и «Доказательство» такого размаха не имели, а детективный триллер «Киллер», снятый по роману Элмора Леонарда, напротив, у большинства зрителей вызвал недоумение, если не разочарование. После «Киллера» Мэдден решил не отступаться и принялся за разработку шпионского проекта про трех агентов МОССАДа, которые в 60-е годы должны были найти и похитить нацистского преступника. Лента «Расплата» — ремейк израильского «Долга» — увидела свет в конце 2010 года. До России она добралась только сейчас, в начале июля став фильмом закрытия Московского международного кинофестиваля, а уже спустя полторы недели выйдя в широкий прокат.
КиноПоиск встретился с режиссером на следующий день после московской премьеры картины на закрытии ММКФ и расспросил его о проекте.
ВНИМАНИЕ! В этом интервью есть спойлеры!
Джон, как вообще получилось, что вы взялись за этот сценарий?
Все началось довольно просто. Продюсеры фильма Мэттью Вон и Крис Тикье прислали мне сценарий. Они решили, что проект меня заинтересует, и оказались правы. Скорее всего, они верили, что я могу собрать правильный актерский состав (надеюсь, у меня это получилось). В общем, все началось с того, что продюсеры прислали мне сценарий в надежде, что я окажусь подходящим для этого проекта режиссером, и я постарался оправдать их надежды, тем более что меня самого сценарий зацепил. Прочитав его, я не знал, что уже есть снятый по тому же сюжету фильм «Долг» 2007 года. В каком-то смысле я должен был сделать ремейк, адаптацию израильского фильма. А оказалось, что версия сценария Мэттью Вона и Джейн Голдман уже была адаптированной и при этом по духу довольно близкой оригиналу. Основная разница была в основном в ином построении сюжета. Но самое обидное, что у меня не было возможности с ними обоими плотно поработать, потому что в тот момент они начинали снимать свой фильм. Поэтому я начал сотрудничать над материалом вместе с Питером Строханом, еще одним сценаристом проекта, и в результате мы переписали сценарий практически заново. В самом разгаре работы я наконец посмотрел оригинальный фильм. Это было нужно сделать по разным причинам. Главное, надо было увидеть его не столько как исходный материал, сколько как фильм-носитель духа и идеи оригинального сюжета.
Сильно ли повлиял оригинальный фильм на дальнейшую работу, или вам просто нужно было сравнить, чтобы, например, избежать каких-то ошибок?
Прежде всего мне нужно было сравнить. Я себя довольно неловко чувствовал, когда узнал, что есть уже снятая картина. Ситуация складывалась немного странной: ремейк делаем, а оригинала не видели. При этом, зная, что оригинал есть, ты в любом случае постоянно думаешь, как бы не снять свой фильм под кальку, как бы не повториться, но при этом ты, понятное дело, не можешь все время об этом думать. На удивление все оказалось совсем не так, как я себе представлял. «Долг» оказался очень хорошей картиной, на меня она произвела чрезвычайно сильное впечатление. Тот потенциал, который я видел в сценарии, в фильме был полностью реализован. Но потом я про него быстро забыл, потому что в нем также было много того, что меня совсем не устраивало. По крайней мере я бы на свое усмотрение некоторые вещи переделал бы в израильском оригинале полностью. В результате я снова вернулся в исходное состояние и стал дорабатывать сценарий «Расплаты», совершенно забыв о «Долге». И я действительно о нем не думал. Вспомнил, только когда закончил свой фильм, и только тогда решил пересмотреть оригинал. Я смотрел его и удивлялся: Боже мой, как я мог забыть вот это и это? Короче говоря, в наш вариант мы внесли несколько существенных изменений. Думаю, о них в интервью не стоит говорить, потому что тогда я неизбежно раскрою несколько сюжетных секретов, а «Расплату» как раз лучше смотреть на свежую голову, желательно вообще ничего не зная о фильме.
Соглашусь, потому что видел фильм.
Да, некоторые детали повествования должны оказаться для зрителей сюрпризом, потому что в фильме есть несколько намеренно ложных путей. И, с одной стороны, приятно понимать, что эти пути ложные, с другой стороны, они крайне важны для самого повествования.
Как думаете, почему снова всплыла тема нацистских преступников и послевоенного противостояния Запада и соцлагеря? Вы не видите в этом нового витка отношений холодной войны?
Мне кажется, тут дело в том, что сама эта тема до сих пор привлекает внимание людей. Да и ее исследование — само по себе интересное занятие. Через две недели после нашего фильма в Англии выходит фильм по роману Джона Ле Карре «Шпион, выйди вон!», и он должен пробудить интерес к первоисточнику. Несмотря на то, что книга как раз является продуктом холодной войны, мне кажется, что шпионская тема — просто благодатная почва для развлекательного кино. То есть один из контекстов фильма — это действительно международный шпионаж, но эта тема не является определяющей для нашей картины, например. Большую роль, по-моему, тут играет человеческая драма, состоящая в том, какое разрушительное действие на нас оказывает жизнь в постоянной лжи. Да и вообще сама по себе идея тайной жизни под прикрытием довольно привлекательна для зрительской аудитории, при этом она универсальна, и вряд ли ее стоит привязывать только к какому-то конкретному периоду. С восточно-европейской стороны, конечно, может показаться, что в фильме есть нападки на страны соцлагеря, но я старался показать нашу историю с разных сторон. В ней нет ярко выраженного противостояния Востока и Запада. В контексте — да, но прежде всего в историческом. Разворачивающийся в фильме конфликт происходит совершенно на другом поле. Но в любом случае этот послевоенный период мировой истории сам по себе довольно странный, и в нем до сих пор остается немало загадок, так что для напряженного, но все же развлекательного триллера в нем есть где развернуться.
Ну да. Взять реальные факты, разбавить их вымышленными — и легко получаем второй «Мюнхен».
Ну да.
Насколько я понял, агенты МОССАДа, особенно того времени, в Израиле чуть ли не национальные герои. И сам по себе тот факт, что в Израиле придумывается сюжет о том, что герои могут вовсе не оказаться таковыми, — довольно смелый шаг. Вы эти моменты сгладили?
Да не очень на самом деле. Эта идея лежит в основе истории, поэтому сглаживать острые углы тут просто не имело смысла. Ложь, на которую пошли некоторые герои фильма, была для некоторых из них политически необходимым шагом. Стефан говорит, что ошибка его группы — это не просто ошибка, а позор для всего народа, что нации в тот момент было нужно совсем другое. По-человечески это все очень понятно. Но при этом ошибка другого героя в том, что в тех обстоятельствах он проявил слабость, все его благие намерения обернулись колоссальной трагедией не только для всей опергруппы. И он тоже соглашается на ложь, потому что таким образом он смиряется с чувством отвращения к самому себе, которое дальше движет им едва ли не всю оставшуюся жизнь. Так что я не сглаживал острых углов, потому что катастрофический эффект ошибки главных героев — ядро сюжета. Это первое. И второе: фильм заканчивается с совершенно четким посылом, что героиня этой истории готова рисковать благополучием собственной дочери только ради того, чтобы раскрыть реальные факты и опровергнуть выдуманную историю, потому что сфабрикованная ложь в любом случае погубит жизнь дочери. В общем, можно себе представить, какое давление испытывала бедная женщина — наша главная героиня.
Мне кажется, это сильная часть истории, потому что героиня решает спасти жизнь своей дочери при помощи обмана, а затем ей необходимо раскрыть правду — вне зависимости от того, что это не только перевернет всю ее жизнь, но и серьезно повредит отношениям с отцом. Со стороны порой такие противоречивые ходы могут показаться немного эгоистичными, но это то, к чему приходит Рейчел в конце истории.
А по поводу агентов МОССАДа как героев, вероятно, вы правы. Со стороны израильтяне выглядят довольно сплоченным сообществом, это обусловлено и культурными традициями, и политическим поведением. Но они вовсе не сплочены. Насколько я могу судить, в стране существуют довольно серьезные политические противоречия между разными группами — этого не видно со стороны, но изнутри множество конфликтов и противоречий. При этом между конфликтующими сторонами налажен диалог, так что сплоченность нации тут наблюдается несколько на другом уровне. Но если говорить о нашей истории, то вряд ли какая либо другая нация была бы готова признать ошибки и даже обман на заре становления государства.
А много ли в этой истории правды или, наоборот, вымысла?
Насколько я могу судить, эта история была придумана, но факт похищения Айхмана реальный. Он стал точкой отсчета для всего сюжета. Было же официально признано довольно много случаев похищения. Обратите внимание, что МОССАД до сих пор воспринимается как чрезвычайно запутанная организация, при этом МОССАДОВские агенты считаются самыми опасными и безжалостными, их боятся и уважают. Тот же случай с похищением был, я так понимаю, незапланированным, по крайней мере его не планировали в самом МОССАДе. И вообще я думаю, что в самом начале существования Израиля такие вот миссии часто были более неформальными и не такими спланированными, как нам представляется, поэтому теоретически какой-нибудь непойманный «преступник» и мог появиться спустя полвека. Главное, что это все двигалось молодыми вдохновленными бойцами, для которых важно было не только утвердить границы новой страны, но и расширить зону влияния, доказывая всему миру, что разведка новообразованного государства не лыком шита, а также расширить границы национального самосознания в то послевоенное время, отдавая долг погибшим шести миллионам евреев во Вторую мировую.
На самом деле нужно было спросить Идо Розенблюма, который написал оригинальный сценарий, откуда взялась вообще идея с внезапно объявившимся нацистским преступником. Потому что, только когда мы стали готовиться к съемкам «Расплаты», всплыла история с Йозефом Менгеле, которого называли Доктор Смерть. О нем все узнали только после того, как он умер. Но изумительная деталь: через 15 лет после окончания Второй мировой он объявился в Баден-Бадене и проработал там гинекологом чуть ли не полвека. И никто его не обнаружил. Это, кстати, также один из тех моментов в фильме, в которые трудно поверить. На первый взгляд, это как-то совсем надуманно, как в плохих романах, что кто-то, кто занимался экспериментальной медициной в концлагерях, потом несколько меняет профиль своей деятельности и переквалифицируется, так сказать. Похожая история была с Радованом Караджичем, который вообще вернулся в свой родной город, где его все знали, несмотря на то, что его разыскивал весь мир.
Не могу не заметить, что работа гинекологом — отличное прикрытие для любого преступника, не только для Доктора Смерть.
Да!
Чтобы несколько сменить тему, Джон, скажите, что вам больше нравится в подаче истории — методы театральной режиссуры или кинорежиссуры?
Ну, в последнее время кино я занимаюсь больше… Но в театре есть некое таинство процесса создания истории вместе с актерами, в него ты полностью вкладываешься, но когда поднимается занавес, от тебя уже ничего не зависит. В кино у тебя намного больше возможностей контролировать процесс буквально на каждом этапе работы, что обычно придает несколько больше уверенности в том результате, который получится на выходе. К тому же у кино гораздо больше влияния, чем у театра. Да и я сам сейчас все больше увлечен технической стороной донесения истории до аудитории, тем, как выстраивается композиция кадра, как фильм звучит, как ты в конечном счете смонтируешь фильм. В этих деталях кроется главная загадка кинематографа, и ты так до конца и не можешь понять, какая из них оказывается наиболее значимой для кино в целом, ты даже не всегда понимаешь, насколько каждая из этих деталей может расширить возможности кино… И вот это безграничное удивление перед технической стороной творчества я, кажется, никогда не утрачу, так что отвечу: кино. Оно влияет на умы и формирует мысли, как говорил Орсон Уэллс. Но, с другой стороны, возвращение к театру всегда освежает. Сцена предельно упрощает повествование, так что почему бы время от времени к ней тоже не возвращаться?
