Мне предлагают разные фильмы, в Голливуде в том числе - я там, честно говоря, по профессиональной причине ищу большой железобетонный проект. Хочу там сделать романтическую комедию, потому что понимаю, что это - моя сильная сторона
Если честно, КиноПоиску давно хотелось поговорить с Марюсом Вайсбергом и узнать, что у него в голове… Из современных российских режиссеров он — один из немногих, чьи фильмы и не проваливались в прокате, и, что тоже немаловажно, тепло принимались публикой – даже «Гитлер капут!» собрал приличную кассу. Сняв «Любовь в большом городе», он заслужил реноме крепкого ремесленника-постановщика, поднимающего жанр российской романтической комедии с уровня «уже совсем непозорно» до «почти Голливуд». И даже снявшийся в этом фильме эксцентричный певец Филипп Киркоров с легкой руки Марюса Вайсберга вступил в ряды «молодых и многообещающих актеров».
Вероятно, в силу некоторых российских реалий мы почему-то привыкли к тому, что популярные люди или просто имеющие отношение к кино в общении «звездят», рисуются и больше «работают на имидж», да так, что этому имиджу вредят даже хуже самых черных сплетен. Поэтому, когда автор фильма оказывается в общении совершенно нормальным человеком — открытым, в меру скромным, дружелюбным и, да, конечно, деловитым, но без пыли в глаза, — это почему-то до сих пор по-хорошему удивляет. И дело здесь, наверное, не столько в том, что Марюс Вайсберг — профессионал и должен производить хорошее впечатление на журналистов, дело в другом: общаясь с ним, ты не видишь фальши или специально выученных для прессы фраз, и по-настоящему веришь ему, когда он говорит, что честно старается сделать хороший жанровый продукт. Теперь, поверить — дело за зрителями.
Марюс, судя по фильмографии, вы — большой любитель жанрового кино. Это веление души или прагматичный коммерческий шаг?
И то, и другое. Это комбинация. На самом деле, я абсолютно уверен, что коммерческое кино в принципе должно придерживаться жанра — так или иначе. И сделать чистое жанровое кино — для меня достаточно сложная задача. И если я её выполняю, то я очень этому рад, потому что душевно я в это дело вкладываюсь полностью — безо всякого цинизма или ощущения «вот я сейчас халтурку сделаю». То есть, я очень верю в жанр как в инструмент коммерческого кино. Это как азбука. Потому что работать в коммерческом кино и не знать, как сделать чистое жанровое кино — по-моему, невозможно. Бывают, конечно, эклектические варианты в виде смешения жанров, но и они, по большому счету, все равно — не что иное, как органичный синтез жанров чистых. Вот, к примеру, в «романтической комедии» можно четко выделить и комедию, и мелодраму — и то, и другое присутствует в фильме в абсолютно чистом варианте, ну, и так далее. Поэтому, не делать коммерческое кино в жанре — это все равно, что писать с ошибками на языке.
То есть это соблюдение жанра — это владение ремеслом…
Да, это именно ремесло, абсолютно с вами согласен.
А вам часто приходится думать о том, чтобы привлекать зрителя не просто сюжетом, а каким-нибудь скандальным ходом?
На самом деле, иногда приходится думать об этом. Вот у меня так «Гитлер-капутом» получилось. Но специально я не планировал никакого скандала. Если честно, то я не понимал, какая у российских зрителей будет реакция. Но так вот получилось. С первой «Любовью в большом городе» тоже получилось так, что мы снимали фильм про русских в Нью-Йорке — от «А» до «Я». Про союзное шоу в Нью-Йорке. Это тоже, в общем-то, в какой-то степени была фишка, когда зритель смотрел и говорил: «Окей, это что-то свежее, давайте, пойдем, посмотрим». Честно говоря, я верю в то, что все время нужно что-то придумывать, потому что конкуренция — бешеная, а емкость российского рынка и рынка русскоязычного кино — небольшая. Поэтому, мне кажется, надо обо всем этом думать. Особенно, если смотреть с продюсерской точки зрения.
А в создании фильма ваша роль — только режиссерская или вы еще и как продюсер работаете?
Да, я продюсер. Я вовлечен в процесс продюсирования кино и участвую в его успехе. Поэтому, я болею за продюсерскую часть этого фильма.
Ваши внутренние режиссер и продюсер не конфликтуют?
Конфликтуют-конфликтуют, конечно. Иногда бывает прямо совсем тяжело. Но, тем не менее, реальность такова, что для того, чтобы делать коммерческий фильм, чтобы кино себя оправдывало финансово, просто необходимо о нём думать с продюсерской точки зрения. Есть, конечно, авторское кино, которое существует за счет местных и международных фестивалей, но там совершенно другая математика — оно совершено по-другому финансируется, по-другому отбивается, и это политически совершенно свой мир, к которому у меня абсолютно никакого интереса нет. Это авторское кино. И там совсем другие темы. Но если говорить о коммерческом кино, то необходимо о нём думать как продюсеру – мне, по крайней мере, приходится.
А кто чаще в вашем внутреннем споре побеждает — режиссер или продюсер?
Ну, здесь есть один момент… По большому счету, если удается передать в фильме какой-нибудь жизнеутверждающий посыл и хорошее настроение, заразит аудиторию свои настроением, то потом это может оказаться и хорошим фактором для «сарафана» (Прим. авт.: «Сарафанным радио» называется метод распространения информации, когда люди делятся своим мнением о событии или продукте и таким образом распространяют информацию). То есть, если удается донести до зрителя настроение, то это объединяет во мне и режиссера, и продюсера, и, кстати, зрителя. Потому что для меня главное, чтобы фильм эмоционально удался. И тогда он будет, по большому счету, и успешным тоже.
То есть, резюмируя, главное — создать продукт, который бы эмоционально вовлекал зрителя, и, в лучшем случае — заражал бы его правильным настроением…
Совершенно верно. Чтобы вовлекал, заражал, вдохновлял — это очень важно. Это главная авторская задача. То есть фильм в нашем случае должен вдохновить зрителя, заразить его жизнеутверждающим настроением, дать надежду, зарядить позитивом, но ни в коем случае не читать ему лекцию. Вот, кстати, не верю, что киношники (особенно в коммерческом кино) имеют право читать зрителю нотации. Мне кажется, что это в некотором роде унизительно. Я не принимаю зрителей за идиотов, а считаю, что если уж я могу их качественно развлечь, то я к ним проявлю высшую степень уважения, и, с другой стороны, с чистой совестью и спокойной душой возьму с них эти деньги за билет, которые они мне принесли. И мне не будет стыдно, потому что люди, скорее всего, будут рады прийти на следующий фильм и получить такой же заряд...
Ну, да, в этом случае купленный билет — это практически прямая реакция одобрения или неодобрения зрителем фильма.
Совершенно верно.
Марюс, а вам когда–нибудь было стыдно за какие-нибудь ваши режиссерские или продюсерские решения?
Ну, мне бывает стыдно только тогда, когда я понимаю, что-то где-то пропустил, не дотянул, не довернул, хотя мог сделать лучше и качественнее… Вот за такие моменты мне бывает стыдно перед собой, в первую очередь, и, в итоге, перед зрителями тоже. Потому что на какие-то очевидные для меня промахи, зритель может не обратить внимание, и в целом фильм ему может понравиться, но я могу переживать, что что-то мог лучше изобразить, что-то четче донести. Ну, то есть я понимаю, что все мы люди, и у всех бывают ошибки, но все равно, когда вижу у себя какие-то недочеты, то за это мне иногда бывает стыдно.
Но вы же, как честный человек, после всего этого, исправляете свои ошибки в следующих работах?
Стараюсь. Очень стараюсь. Кстати говоря, во второй части «Любви» я постарался исправить ошибки первой. Насколько получилось — уже не мне решать. Но я, правда, искренне стараюсь и вкладываю в фильм огромное количество труда. Я стараюсь, чтобы работа была добротной — чтобы не подвести ни коллег, ни зрителя, и отдать им максимум того, что у меня есть.
Марюс, а как вы от вашей работы удовольствие получаете? В чем для вас заключается, если так можно сказать, профессиональный кайф?
Честно говоря, если говорить о кино в целом — не важно, об авторском кино речь или о коммерческом, то я люблю те, в которых есть жизнь. Вот я считаю фильмы Тарковского безумно живыми. Меня они развлекали по полной программе — мне было интересно, как часто не было интересно смотреть какой-нибудь артхаус на европейских фестивалях, например. Поэтому, для меня кайф — видеть и понимать, что моя работа оживает на странице, на площадке, на экране… Кайф — вдруг понимать и чувствовать, что сцена зажила, момент зажил, человек зажил, образ зажил, какой-то пульс появился…. Вот такие моменты для меня — самые главные. И это уже не говоря обо всем фильме. Если фильм получается живой, и от него у тебя остается ощущение жизни, то — всё… Для меня это основной критерий. Потому что, по-хорошему, это задача режиссера – оживить материал. Всё это, конечно, умозрительно, но в кино вообще существует «тенденция мертворожденного ребенка», когда картинки на экране движутся, а жизни за ними нет. Я поэтому стараюсь всё до мелких деталей оживить, насколько это возможно. Иногда это приходит сразу и реально получается, а иногда над этим приходится много работать, это вымучивает, но ты всё равно стараешься по мере возможностей оживить то, что есть. И это для меня основная задача и кайф, когда всё получается.
А от какого чужого кино или живых сцен в кино вы сами кайф получали? Или, может, какие-то конкретные фильмы вас вдохновили кино заниматься?
Давайте, я вам лучше фильмы назову? Потому что сцен-то любимых много, а вспоминаются почему-то финалы… Но я вырос и сформировался на фильмах «В джазе только девушки» и «Тутси». Ну, и фильмы Боба Фосси в моей семье тоже очень любили, поэтому мне очень дороги такие фильмы как «Кабаре», «Весь этот джаз»… Замечательная сцена с молодой Мэг Райан была в фильме…
Да, где она…
В ресторане?
В ресторане. Замечательная сцена… Но, честно говоря, не она меня вдохновила заниматься кино. Просто на ранних стадиях, когда я учился, эта сцена была… Ну… Вот, опять же, сцена была сделана, чтобы зрителю сделать приятное, по большому счету — очевидно же коммерческая сцена, потому что для сюжета она решающей роли не играет, не является «high concept scene”, но она оживлена, она настолько живая за счет той сумасшедшей химии, которая была на площадке, и молодой Мэг Райан, что даже от этой гипертрофированной ситуации получаешь какой-то невообразимый восторг.
Еще помню, когда бы еще совсем пацаном и в школе учился, смотрел «Тутси». Меня поразила самая последняя сцена, в которой Хоффман встречает подругу на улице, уже переодетый в нормальную мужскую одежду. Они идут, разговаривают, она его отвергает, и в итоге они начинают просто болтать, и, вот, кадр: они идут к нам спинами, и он начинает её спрашивать по поводу платьев — какое надеть. Понятно, что, во-первых, это смешно и безумно мило, а, во-вторых, именно благодаря этой сцене ты понимаешь, для чего посмотрел этот фильм. Оказывается, что таким вот ненавязчивым не топорным способом тебе рассказали, как мужчина только что понял, что значит, быть женщиной. Обогатился за счет такого сумасшедшего жизненного опыта. И после просмотра ни разу не возникает ощущения того, что тебе прочитали лекцию, преподали урок или рассказали байку или притчу — ты просто наблюдаешь жизненный момент, который умиляет. Это и смешно, и романтично, и ты понимаешь, что у героев теперь гораздо больше общего вдвоем. Это одна из самых потрясающих сцен.
Страшно нравится сцена, которой заканчиваются «В джазе только девушки» с гениальной фразой.
У каждого свои недостатки?
Для справки:
— Послушай, я не могу выйти за тебя замуж!
— Почему?
— Эээ… ну, во-первых, я не блондинка!
— Это не страшно.
— Я много курю!
— Это не проблема.
— У меня не может быть детей!
— Ничего, усыновим.
— Я восемь лет прожила с саксофонистом!
— Я тебя прощаю.
— Господи, но я МУЖЧИНА!
— У каждого свои недостатки.
Вот, о чем это?! Меня всегда удивляет какая-то дикая фиксация людей на том, в чем мораль. Вот это фраза — о свободе, о жизни.
Слом стереотипов?
Не только. В ней есть что-то человеческое. Что-то, что позволяет найти себя в жизни и самовыразиться. Но, по большому счету, всё — о свободе. Это хорошее, качественное развлечение, в котором многое можно почерпнуть о внутренней свободе личности. Ну, на мой взгляд, конечно. Вот круче этого для меня ничего нет. Я могу посмотреть «В джазе только девушки» в сотый раз и на этой фразе в сотый раз почувствовать себя окрыленным.
Теперь, я, кажется, понимаю, почему вам так нравится снимать комедии. Получается, что это наиболее «простой» и ненавязчивый способ достучаться до сердца зрителя и донести что-то своё, да? Смеясь, человек расслабляется и с большей готовностью принимает ваши идеи.
Да, безусловно, зритель обезоруживается — я согласен. Но у меня нет задачи — донести до зрителя какое-то конкретное сообщение. Я выбрал комедию, потому что мне кажется, что когда она получается, когда все правильно складывается, когда у фильма со зрителем возникают какие-то отношения, и всё летит на всех парах, то происходит какой-то совершенно волшебный синтез, какая-то удивительная химическая реакция по взаимодействию со зрителем. Мне это и приятно, и интересно. И вот так достучаться до зрителя — для меня большая награда, чем получить от него сопереживание с помощью, допустим, серьезной философской драмы, чтобы он потом ходил, подавленный, и жить не хотел. То, что мы смертны и умираем одни — и так понятно. Поэтому, мне комедия больше импонирует. И, повторюсь, вовсе не потому, что хочу донести до людей какие-то свои мысли.
Разумеется, в комедии я нахожу и самовыражение — на эмоциональном уровне, а не на идейном, потому что мне нравится тот позитивный и человечный «месседж», который можно донести только средствами комедийного кино.
Вы меня, конечно, извините, но это какой-то спилберговский подход, когда главным оказывается не достижение какой-то цели, а укрепление человечности… Марюс, а вы не думали работать в других жанрах?
Да-да, конечно, я постоянно об этом думаю. Мне предлагают разные фильмы, в Голливуде в том числе — я там, честно говоря, по профессиональной причине ищу большой железобетонный проект. Хочу там сделать романтическую комедию, потому что понимаю, что это — моя сильная сторона. Мне предлагают и триллеры, и черно-юмористические боевики и триллеры… Вы знаете, я об этом думаю — ведь хочется же сделать что-то еще — в принципе. Поэтому, листаю сценарии драм, несколько триллеров меня заинтересовало… Но чаще всего я в какой-то момент спрашиваю себя: Ну зачем? Для чего мне всё это? Я не готов потратить год-полтора своей жизни на то, что мне не очень интересно. Я не хочу В ЭТОМ находиться и вариться. Вот, не знаю, что это такое – может, я просто не готов, может, лет через десять для этого созрею, но сейчас я понимаю, что чем больше я начинаю вживаться в некомедийный материал, тем быстрее у меня пропадает какой-то смысл работы… Я теряю вдохновение и очень быстро остываю. Потому что понимаю, что это в любом случае — манипуляция, хоть и легкая, пускай, и филигранная, но манипуляция в итоге. Особенно в триллерах.
Тот самый «фактор мертворожденного ребенка»?
Ну, может, я историю и оживлю, но у меня у самого много комедийных задумок, и то удовлетворение, которое я получаю от этого материала с точным сфокусированным месседжем, вообще не идет ни в какое сравнение с ощущениями от тех же триллеров. Я думаю, и рассматриваю проекты в других жанрах, но пока еще ничего меня сильно не зацепило, чтобы я почувствовал, что готов тому проекту отдать годы жизни. Не нашел материала.
Может, как у героев вашего фильма, должно что-то произойти? Например, встреча с «Валентином»?
А, вы знаете, я никуда не спешу. У меня отлично всё... Я живу полноценной жизнью, которая меня вполне устраивает. Я самовыражаюсь и не хочу ничего торопить. Вот, в качестве примера: лет шесть назад я спродюсировал ужастик «Мэй». Я был основным продюсером, я сам нашел этот проект — у меня был одноклассник, который мне как-то дал мне сценарий, который я помнил еще со школьных времен. Я его прочитал и понял, что эта история про девочку, у которой в конце фильма тот её монстр оживает, мне безумно понравилась. У меня аж в душе что-то перевернулось — так она была похожа на страшную сказку братьев Гримм. Но. У меня не появилось желания этот фильм режиссировать — не было ощущения, что я готов делать этот фильм. Я понял, что я эту историю все-таки как-то хочу донести до зрителей, но в качестве продюсера, потому что понял, что есть человек, который сделает фильм лучше меня. Я поэтому и бился за того режиссера, и поставил его на фильм, и получился какой-то сумасшедший ненормальный, но культовый фильм. Я им очень горжусь, кстати говоря. Он очень хороший, и, на мой взгляд, заслуживает внимания. Словом, фильм сложился. Вот тогда я что-то почувствовал. Но все равно в том случае не хотел его делать сам. Так что, может быть, опять что-то придет, и я скажу: вот, на это я готов подписаться.
Сейчас снимают фильм про Высоцкого — я его обожаю. Влияние его фигуры на мою жизнь оказалось каким-то фундаментальным. Про него делают много документального кино, но очень сложно создать его художественный образ в кино художественном. Вот в какой-нибудь его биографический проект я бы с головой ушел. Потратил бы два года жизни, всё отдал бы вообще…
А из кого бы вы составили свою dream-team съемочную группу?
Я могу сказать, что со своим оператором Иреком Хартовицем я бы пошел куда угодно. Вот если бы мне сейчас предложили семидесятимиллионный фильм в Голливуде, я бы Ирека взял, не задумываясь. А все остальные зависят от языка, от того, что я делаю… Вообще, я на 90% был бы счастлив работать в дальнейшем с теми людьми, с кем я уже поработал. Но в целом все очень сильно зависит от формата, от того, в какой стране, на каком языке снимать — это всё очень принципиальные вопросы.
Марюс, а вы ни разу не разочаровывались в зрителях из-за некоторой неэлегатности художественных методов, которые часто применяются в современных комедиях? Никогда не хотели заполучить внимание более тонко чувствующего зрителя? Ведь некоторым из них\из нас иногда вообще требуется что-то совсем простое для того, чтобы посмеяться — гэг какой-нибудь дурацкий или сиськи показать...
Я честно скажу. Я по определению не могу быть разочарован в аудитории, потому что аудитория в любом случае всегда права. Потому что в итоге она выбирает то настоящее кино, в котором есть жизнь. И в целом не важно, кто снял фильм — если какой-то авторский фильм сделан на узкую аудиторию узкую, она все равно остаётся аудиторией этого фильма, и уже ей решать удался фильм или нет. То, что аудитория всегда права, я считаю для себя законом, поэтому думать о том, что аудитории нужно показать сиськи, потому что она такая недалекая… По-моему, никто не в праве так думать о зрителе, к тому же такой подход, скорее всего, фундаментально не верен.
Если вдруг я оказываюсь разочарованным реакцией аудитории, как, например, произошло с фильмом «Гитлер капут!», то это все равно моя вина. Потому что я что-то не правильно донёс, что фильм кого-то обижал, кого-то раздражал, что история могла быть затянута или, наоборот, недостаточно развита — это все моя вина, и зритель, хоть и имеет ко всему этому отношение как зритель, которому показывают кино, все равно за мои просчеты никакой ответственности не несет.
При выборе проекта я всегда думаю, какого плана проект я делаю. Но все, что касается аудитории, то я с ней работаю абсолютно честно — так, как я бы сделал для самого себя, и никаких скидок я не делаю, потому что считаю, что в массе аудитория — это безумно интуитивная вещь, сумасшедше-разумнейший, мудрейший, правильнейший организм. Чтобы им пренебрегать, или к нему снисходительно относиться, нужно быть идиотом.
Я не говорю сейчас об авторском кино — там своя специфика контакта с аудиторией. Но если автор делает кино, которое нормально воспринимается аудиторией, которая любит авторское кино, то его задача выполнена. В этом, наверное, весь смысл того, что он делает. А просить у массовой аудитории какого-то особо тонкого восприятия авторского кино — мне кажется, совершенно неуместно. Но не потому, что зрительская масса — идиоты, а по тому, что люди в кино за другим идут. Тут опять же, дело не в аудитории, а том, какое кино.
Тут мы опять возвращаемся к вопросу жанров в кино, потому что пока — это самый простой способ показать зрителю, чего ему ждать от кино.
Конечно. Тут еще нужно, конечно, помнить о том, что в донесении информации о кино до зрителя многое зависит от маркетинга — ключа, в котором все зрителю подается, какой-то свежей идеи, чтобы народ пришел. А уж что народ получил — это уже вопрос начинки. Вопрос того, как сделано кино и к тому, кто его сделал.
