Кто может со стопроцентной уверенностью сказать, как правильно должен вести себя турист, оказавшийся в зоне запредельности, и вообще должен ли он что-либо? Стоит ли развивать и поощрять концлагерный туризм? Или надо вообще вытравить память, закрыв такие музеи? Вопросы, на которые нет ответа, но есть фильм, побуждающий их задать.
Вопросов и мыслей по мере просмотра возникает множество, и все, что происходит в картине, происходит прежде всего в голове у зрителей, а не на экране — режиссёр как бы «самоустраняется», предоставляя зрителю возможность самому делать выводы.
Фильм Лозницы — концепт. Размышление о существе и контроверзах «мест памяти», а не поверхностное визуальное предъявление еще одного «диснейлэнда» и осуждение фанатов селфи на уровне фейсбучного ажиотажа.
Справившись с забвением, можно ли победить безразличие? Это и есть вопрос, безмолвно задаваемый режиссером
Смысл фильма столь тонок, что почти не считывается. Практически как смысл всех этих крематориев и газовых камер, ставших окаменелостью парка юрского периода. Раны зарубцевались, и те, кто выплакали здесь свои слезы, тоже теперь в гробах. Освенцим стал просто краеведческим музеем: вот кость мамонта, вот сумочка из кожи на шейке ребенка.
Место памяти представлено Лозницей как место почти абстрактной геометрии и пустоты. Поскольку лагерь — это место памяти, но видеть тут «нечего», сама память становится вывернутым наполнителем места. А ее обнаружение превращается в ритуал безостановочного фотографирования и прежде всего в производство селфи на фоне печей крематория или лагерных дверей, украшенных надписью Arbeit macht frei.
