Одиночество, физически ощущаемое отчуждение, убогость жилища и природы, томления духа и невозможность что-либо изменить, напрасные попытки и с каждым разом всё более и более глубокое разочарование, бедность и животная злость, цинизм, мелочность и узколобость местных жителей, их детское сабялюбие, переходящее все мыслимые границы. Издевательства двух маленьких девочек, воображению и предприимчивости которых позавидовала бы любая роковая женщина. Ощущение болезни и дешевое вино с первого кадра.
Это не депрессивный бред, это записи из 'Дневника сельского священника'.
Он был хорошим человеком, он хотел достучаться до людей, заглянуть к ним в душу и найти там хоть что-то доброе и светлое. Но любовь к людям не заменяет понимания и знания человеческой природы. Для сельских жителей священник был слишком возвышенным, непрактичным, ненастоящим, слишком добрым. Почувствовав это нутром, они набросились, вцепились в него и уже не выпустили. Для них он стал живой игрушкой, мальчиком для битья.
Но он любил этих людей, любил всех людей, людей вообще. Он хотел просто жить и помогать людям, любоваться природой и кататься на мотоцикле.
Жил-был священник. Молодой. Получил он приход. Небольшой. Опорой быть для прихожан он хотел. Но, видит бог, не сумел. Потому что…
Кругом проблемы. Всё сложно. Найти решенье — невозможно. Что ты ни делай — всё одно. Вино. Вино. Вино.
Ты один. Кругом ни души. Ты один. Только в дневник пиши. Про свои мысли. Про свои чувства. Про то, как внутри пусто… Нет от людей ни состраданья. Ни пониманья. Ни тепла. Утолить голод поможет лишь одно — Вино. Вино. Вино.
Тебя не понимают. Ты не понимаешь. Хотел как лучше — получилось как всегда. Ты как лягушка, что тонула в молоке. Пытаешься. Лапками дрыгаешь. Задыхаешься. Но получается не масло, а одно… Вино. Вино. Вино. В котором тонешь. И идёшь ко дну.
Небо серое над головой. И вокруг всё серо. Что делать? Есть выбор. Можно в холодной церкви под серым небом продолжать вариться в своих мыслях, чувствах и переживаньях. Как сухарь в вине. Но способ этот плох, потому что тратится бумага в дневнике, а также время и терпенье зрителя, который борется со скукой… А можно — просто взять да сесть на мотоцикл и уехать в Калифорнию.
P.S.
Посмотрите этот фильм. Он достоин вашего времени. Не зря же у него столько наград, и сам Андрей Тарковский назвал его “великим фильмом”. Но ничего не могу поделать: мне “Дневник” не понравился. Скорее всего, эта картина просто намного глубже того, что я пока могу понять (и принять?) …
Кстати, фильм я решил посмотреть благодаря положительному отзыву не Андрея Тарковского, а участницы КиноПоиска под ником Irenia. Её рецензия доступна на странице фильма. После просмотра очень советую прочитать и эту рецензию. Она интересна и помогла мне лучше понять некоторые моменты, связанные с фильмом. Надеюсь, я также смог лучше понять людей, которым этот фильм нравится. Это ценно. Но я всё равно остался при своём “мнении”. Поэтому и цвет рецензии — серый. Как и этот фильм. Для меня.
Христианское кино не первостепенно должно быть о жизни и личности Христа или содержать религиозные сюжеты, но оно преподносит моральные ценности. Безусловно, нравственность в одной прочной связке с религией, но и человеку непросвещенному при упоминании слова мораль понятно, о чём идёт речь.
Так фильм Робера Брессона «Дневник сельского священника» постижим вне зависимости от веры или неверия. Дело священника – чёткий и надёжный контроль своего отношения к действительности и фантазиям, но если контроль не срабатывает, то рабочий механизм ломается, грозя уничтожить личность. Согласитесь, что сие утверждение можно отнести ко многим сферам нашей жизни? Для кого-то из нас надёжным прибежищем является молитва, для кого-то семья, любимое хобби и пр.
Испытания, которые выпадают на удел молодого сельского священника часть каждодневной дисциплины. Кюре из Амбрикура исполняет свой долг в борьбе за души окрестных жителей. Однако, прихожане не горят желанием что-то менять в своей жизни, и священника преследует ощущение скудности собственных возможностей по сравнению с честолюбивыми замыслами. Подавленное чувство разгорается ярким пламенем, бессонница и болезнь не знают жалости, кажется, что герой вот-вот разорвется на куски от сотрясающей боли.
Актёр, утверждённый на главную роль, Клод Лейдю некоторое время жил в монастыре, подобная позиция к рабочему подходу меняет рисунок роли. Лейдю в кадре ведёт себя смиренно и проявляет нравственное мужество, но его герой не поднимает дух, а признает свою вину, не будучи виноватым, возможно, жаждет для себя получить прощение и свободу.
Фильм снят по одноименному роману Жоржа Бернаноса, но грозящие разорвать на куски личностные терзания, напоминают переживания по Кафке. Кюре ведёт записи и его голос из дневников шевелится в глубине, во мраке коридоров и твердит что-то о жизненной катастрофе.
Всё вокруг – грубо, чёрно-белые тона, полное отсутствие красок и духовная неряшливость. Среди этого скользит уставший растерянный взгляд, что теряется в сомнениях. Живой звук и многочисленные натуральные съемки (своим аскетичным подходом Робера Брессон и отличается) придают ощущение соучастия для зрителя. Картина величайшего французского режиссёра взывает к лучшей стороне человека, если она у него есть.
Нравственные и эстетические ограничения в судьбе священника отсеивают посредственность, но закаляют ли они дух того, кто благоговейно должен исповедовать свою веру? И в чём найти опору нам, не укрепленным в своей духовности?
Считается, что кино - это запечатлённые на плёнку сновидения. Если так, то фильм Брессона 'Дневник сельского священника' - ночной кошмар. Это на редкость неуютное, тяжеловесное и какое-то холодно-отстранённое кино, в котором от каждого кадра веет дыханием смерти. Добро, которое пытается по наитию творить главный герой, неизменно оборачивается для других несчастьем.
Режиссёр, с бессовестностью вуайера-порнографа, оголяет душу персонажа-священнослужителя, показывая мучительные сомнения, а по сути - кризис веры. Его герой не только сомневается во влиянии небес на его устремления, но и не верит в мир вокруг себя. Агония лихорадки искушает его болезненное тело, приводя к скептицизму духа. Малодушие, в котором он пытается доказать сам себе существование Творца, удивляет рассудочностью тона, а страстность его бушует лишь в проявлении внешнего напускного. Усталость от непосильной ноши довлеет даже над способностью проповедовать.
В отличии от Дрейера и Бергмана, картины которых словно притчи, строятся по законам фантазийной алогичности, ленты Брессона структурно повторяют литературный жанр романа, заковывая действие в строгий каркас реальности. И уж если сравнивать христианско-католический символизм авторов, то в этой киноленте французу не удалось запечатлеть момент благодати, что всегда отличало тех же скандинавов.
Визуальное пространство фильма довольно 'осколочно', сцены сменяют друг друга - в момент дубляжа изображения, текстом мыслей героя. Звук закадрового пространства сообщает следующее действие, хотя план ещё долго фиксируется на странице дневника. Такая поочерёдность вообще-то свойственна режиссёру, как и последовательная работа камеры - ловящей крупный план лица, как прямую реакцию персонажа.
При всей намеренной религиозности тематики и даже однозначности символизма финала (в котором возвышается крест), фильм скорее обескураживает своим бездушием, подспудно проявляя отсутствие божьего промысла. Похоже, в концовке Брессон и сам запутался, сконцентрировав подачу картины, в расчёте только лишь на читаемую оптику ситуации.
Всмотритесь в лицо Клода Лейдю - оно перманентно более освещено, нежели другие части его тела и статично. Получается очень интересная аналогия с живой иконой. Нехитрыми техническими уловками достигается эффект одухотворенности, которая будет сопровождать героя на протяжении всего фильма. И совсем тут не важно, что Лейдю ранее не снимался в кино. Важна та атмосфера, которую он создает.
Технически все уловки Робера Брессона также просты, как и 'одухотворенность' Лейдю. Что и говорить, если большую часть фильма составляет начитка на камеру теста 'Дневника', написанного Жоржем Бернаносом. Таким образом, как бы озвучиваются все мысли и внутренние терзания священника. Получается очень просто и незатейливо. Но при этом, режиссер ни разу не позволяет форме получить приоритет над содержанием. Все внимание посвящено сути.
Важно, что перед зрителем не будет происходить ничего особенного. Тем удивительнее то, что при отсутствии событийности картина окажется очень глубокой, будто проникающей в самую суть вещей. Проникающей в самую суть постоянной борьбы между духовным и человеческим, которой и славится христианство.
Помните, как у Бернаноса: 'У меня приход как приход, ничего особенного. Все приходы на одно лицо. Теперешние, естественно, приходы. Я сказал вчера об этом норанфонтскому кюре: добро и зло здесь в равновесии, но только центр их тяжести лежит низко, очень низко. Или, если предпочитаете, добро и зло наслаиваются одно на другое, не перемешиваясь, как жидкости разной плотности'.
Таким образом, перед нами пример кинематографического минимализма, который обусловлен прежде всего религиозной подоплекой сюжета. Впоследствии Мельвилль снял очень похожую картину как по стилистике, так и по сути. Но кино-рассказ про священника Леона-Морена оказывается более понятным и экспрессивным. Брессон же предлагает зрителю обратиться к глубинам своей интуиции, создавая преимущественно контуры.
Что остаётся, когда не остаётся тебе ни-че-го? Когда существование - это мятущиеся страсти, разрывающие изнутри настолько, что физическая оболочка просто их не выдерживает? Когда смиренность и покой - это совершенно недостижимое благо, которое несопоставимо с бурной человеческой сущностью? Когда покой тождественен смерти, а человеческая жизнь - жгут, спираль, пружина страстей, готовая в любую секунду разжаться и вытолкнуть наружу всё порочное и скрываемое, как чёртика из табакерки?
Что остаётся, когда не остаётся ничего? Ни вкуса жизни, ни её цвета, ни точки опоры? Когда ты, человек, противен миру и себе подобным?
Персонажи 'Дневника', несмотря на свои характеры, имена и биографии, в сущности, достаточно архетипичны. Да, в фильме есть сюжет, есть история, довольно тесно привязанная к конкретным реалиям, но всё же все эти люди... они все повторяют друг друга - и в то же время уникальны. Каждый из них имеет свой характер, свою линию поведения, свои принципы, идеалы и цели - и эти люди иногда повторяют слова другого, отличного от них человека, когда возникает необходимость встать на его место (сыграть его роль?). Это не пустота времени Метерлинка, это, скорее, полу-реалистическая притча Ибсена. Одновременно реальная и мифологемная.
Что остаётся, когда не остаётся ничего?
Вера? Но вера утрачена: и не только вера в Бога, в Его милость, в Его справедливость, но банальное - в любовь, самоотверженность, ценность человеческой жизни. Именно этого боятся жители городка, а не условной святости аскетичного чудаковатого кюре: если их жизнь так ценна для этого мироздания, то почему Он заставил их жить так? Что должно искупить их страдания? Что есть в их мире, ради чего они тут существуют? В мире, где отец не любит своих детей, жена - мужа своего, а дети - всех разом? Где ты умрёшь, и останется о тебе в память дай бог могильная плита?
Любовь? Любовь - основа христианства: любовь и вера в чудо. И не только они, но они - первостепенные. Злой человек не может быть любящим; если он любит, то он не зол - каким бы омерзительным и недостойным он себя не считал. Любовь - это принятие и уважение; именно этого и нет в мире. Все люди одновременно несчастны - и страдающие от своей неразделенной, перегоревшей, неистраченной любви - к сыну ли, к своему делу или же к свободе. У них, этих людей, нет возможности реализовать свою любовь, разделить её с кем-то, они не верят, что их примут, и не хотят принимать других - и вот это куда страшней, чем отсутствие веры в Бога. Одновременно с этим у них нет честности - а честности нет потому, что одержимы страстями; и из-за них (будь то гордыня, страх, зависть, что угодно) они не могут честно признаться в своих страданиях - ни себе, ни кому-либо ещё. Особенно кюре, который выступает тут как опухоль, как болячка на теле общества (больного, но в своей болезни - почти что здорового). Как живая совесть, которая настолько честна и бескомпромиссна, что кажется инфернальной и почти что дьявольской. И именно так воспринимается его желание покаяния и покоя - не как обретение Божьей благодати, но как путь к дьяволу. Потому что такая честность в этом мире не может созидать - она уничтожает. Как уничтожила и его самого - пожалуй, самого страстного, самого сомневающегося, самого запутавшегося, но вместе с тем - самого чистого человека этого мира.
Несмотря на то, что 'Дневник сельского священника' посвящен не только лишь одной религиозной тематике, это одно из лучших кинопроизведений о кризисе христианства, что когда-либо создавалось на земле. Пожалуй, в этом он практически сродни 'Гамлету', где также стоял проклятый вопрос, можно ли придти к Богу, неся на себе такую ношу страстей и страданий...
Любовь - чувство поистине необъяснимое. Отчего мы любим то или иное, мы подчас не способны трезво оценить. Так, я не смогу, наверное, внятно объяснить, почему именно 'Дневник сельского священника' Брессона от 1950 г. стал моим самым любимым фильмом, настолько любимым, что я долго не решалась о нем написать.
Пожалуй, 'Дневник...' - главный фильм Робера Брессона, и не потому, что самый известный, - нет, в нем сосредоточены и исследованы все темы, которые являются главными в творчестве этого замечательного режиссера. Скромность, аскетичность стиля, намеренное избегание громких сцен и сложных сюжетных коллизий - вот то, с чего начинался классический Брессон, и именно в 'Дневнике...' он впервые 'заговорил' свои уникальным, ныне узнаваемым, языком.
Сюжет 'Дневника...' прост и тем, без сомнения, гениален. За основу Брессон взял небольшую одноименную книгу и вырезал из нее почти все диалоги, из провинциальной драмы превратив историю в масштабную трагедию множества человеческих судеб.
Главный герой, молодой безымянный священник (с поразительно глубоким взглядом, поразившем меня), закончив обучение, приезжает в небольшое поселение, чтобы сменить на месте старого священника. Открывшаяся герою скромная французская провинция - как и все провинции мира, стоит заметить - является средоточением всего грубого, низкого, пошлого и глупого; то, что скрыто за яркими вывесками и огнями больших городов, в селе, где все знают друг друга, плетут интриги, помнят обиды до гробовой доски и не оставляют надежд сжить недруга со свету, - в нем бесстыдно проявляется, являя человеческую склонность к ничтожной, мелочной, пошлейшей жизни. Молодого священника (чем-то похожего на князя Мышкина, поскольку Брессон был большим поклонником Достоевского) гнетет низость человеческих переживаний. Его новый друг, тоже священник, говорит ему, что стоит смириться с грубостью человеческой натуры: как ни взывай к божественному в человеке, к его любви к прекрасному, чистому, к его творческому чутью, - все окажется безуспешным, ибо скотская жизнь представляется местным легче - и правильнее, - нежели жизнь духа, обращенного к непознанной вечности.
Молодой священник не принимает этого совета, искренне веря, что человека из его мещанских драм и низких интересов может вырвать искренняя любовь и забота о нем, как о Личности. И некоторые добрые души, которые кажутся в этом месте существами не от мира сего, отвечают взаимностью на бескорыстную любовь этого чужого им, в сущности, человека. Большинство же не понимает желания священника помочь им; само стремление этого человека проникнуть в их сердца, хоть бы и затем, чтобы принести в них заветную любовь, встречается ими с агрессией; они не ищут ничьей любви, им не нужна ни божеская истина, ни человеческая правда, и даже самое бескорыстное и светлое чувство отступает перед намерением человека совершить подлость, низость, преступление. Любовь бессильна, хоть и деятельна; любовь не обращает сердца, а их отпугивает; любовь говорит об истине, но слова ее принимаются за ложь.
Стремясь бесконечно отдавать себя другим людям, уже и не пытаясь найти у них понимание, главный герой постепенно приходит к полному опустошению, за которым его ждет только мучительная смерть. Бессмысленность его миссии на земле, невозможность обратить людей одной лишь искренностью к добру и уважению, - все это истачивает и без того больной организм молодого человека. Он страдает головными болями, бессонницей; из-за больного желудка он не может употреблять в пищу ничего, кроме вина и хлеба (и тут вспоминаются слова Христа о его 'плоти и крови'). Чем страшнее и заметнее мучения несчастного человека, тем с большим непониманием на него смотрят окружающее: уже не таясь, его в глаза называют 'больным' и 'пьянчугой', стремятся кольнуть побольнее, словно нарочно растравляя его раны. Так и ждешь от окружения главного героя слов: 'Яви нам чудо - лишь тогда мы уверуем, что ты можешь говорить с нами и взывать к своей истине'.
Конечно, это очень тяжелый фильм. Всю первую половину испытывая недоумение, я затем, помню, проплакала все оставшееся время до финала ленты, даже не понимая, отчего это - от ужаса, жалости или восхищения.
И, конечно, фильм уникален. Не потому, что он глубок, красив и печален. Просто повторить его невозможно - во многом из-за того, что лучшая часть его даже не поддается полному описанию.
Католические священники многократно уличены в педофилии, а Папы вместо того чтобы идти в народ и вымаливать прощение один за другим уходят в отставку без объяснения причин. Православные священники ради личных выгод становятся рупором светских властей, одобряя войны и убийства, а Патриархи вместо того чтобы одернуть окунувшихся в суетное и мирское подчиненных демонстрируют последним свое расположение. Двадцать первый век ознаменовался упадком христианства, привычные методы принуждения к смирению не работают нынче. Люди задаются различными неудобными вопросами, не желая слушать привычное «неисповедимы пути Господни», и люди найдут собственные ответы рано или поздно... Будет ли в сухом остатке лишь кризис Церкви, как института, или все-таки кризис веры зависит от каждого рядового служителя, который общается с паствой непосредственно. От такого, как герой Брессона: молодого, неопытного, больного, брошенного в приход, как в омут, в надежде, что энтузиазм поможет ему найти путь к сердцам тех, кто отвернулся от Бога. Но священник – тоже человек, ему присущи все наши сомнения: в себе, в окружающих, в правильности выбранного пути. Удастся ли тому, чей счет жизни идет на минуты отстоять хоть одну душу в битве, которая длится вечность?.. Более шести десятков лет назад режиссер обозначил проблему, и тогда уже, показывая без прикрас действительность, он отметил, что homo sapiens не просто сомневаются в христианском учении, но, пожалуй даже, не воспринимают его всерьез, сейчас же ситуация усложнилась – назревает противостояние. С позиций дня сегодняшнего особенно интересно полистать дневник священника тех лет.
А смотреть этот фильм – все равно, что читать книгу. Не только потому, что вся работа над сценарием свелась к тому, чтобы вычеркнуть некоторые куски из романа Бернаноса, а оставшиеся целиком использовать в том виде как есть. Скорее оттого, что в визуальном плане получилось антикино, в котором не использованы все преимущества, что имеются априори: абсолютно не задействована возможность показать душевное состояние героя без слов. Зрителя в буквальном смысле заставляют читать и слушать об этом. Сначала на экране видна запись в дневнике, рассказывающая о каком-то событии, затем слышится голос, читающий эту запись, и лишь после этого мы видим то, о чем нас два раза уведомили, причем декорации примитивны, костюмы условны. С одной стороны, объяснение этому простое – все упирается в авторский метод, при котором актеру - не профессионалу просто-напросто запрещалось вживаться в роль, кого-то изображать. Клод Лейдю – говорящая голова, подходящая по типажу, чья задача - внятно произнести реплики. С другой стороны, все не так очевидно, и в этой неочевидности была одна из целей Брессона, который в своем интервью признавался, что не хотел бы подталкивать никого к готовым выводам, а лишь к размышлениями, именно потому его фильм мы скорее слышим, а отдельные сцены, часто статичные, где камера просто выхватывает лицо персонажа, на краткий миг, освещая его, напоминают иллюстрации к прочитанному. Однако же доля лукавства в словах режиссера была, мужчина ведь выбран на роль не только из-за внешних данных, определяющим фактором стала его искренняя вера. Он не играл, он был, а не казался, а что сильнее искренности способно убеждать?.. Привру и я, если скажу, что француз совершенно не задействовал возможность отображать без слов, которые дарит кино. Не позволяя актерам играть, он позволил себе наполнить кадр неигровыми символами, расставляя те немногие события, что происходят в жизни сельского пастыря в порядке евангелическом того периода, где описывается жизнь Христа перед тем, как он взошел на Голгофу, показывая во что обошлось молодому проповеднику спасение одной души. Не проводя при этом прямой аналогии, но завершая свою картину пустым кадром с простым крестом во весь экран, режиссер одновременно говорит о том, что у каждого пришедшего на землю свой крест, и не нам судить о чужих поступках, усиливая тем самым религиозную составляющую своего посыла; при этом подчеркивая, что участь священника – служить Богу, а не человеку, тем самым давая заблаговременно ответ на вопросы, которые станут актуальными спустя годы. Скорее не ответ, но намек, как всегда, толчок к обдумыванию. Ведь никто не может с уверенностью знать, что следует считать мерилом поступков: намерения, с которыми они совершаются, или их последствия, таким образом, все претензии человечества к христианству переходят в плоскость философскую, а не способным постичь остается лишь верить…
Может быть, мы ищем в жизни именно это, только это – нестерпимую боль, чтобы стать самими собой перед тем, как умереть.
Откровенная картина, уносящая на самое дно человеческой души. На то дно, которого многие так боятся, и так усердно убеждая себя и других в его отсутствии.
Главный герой фильма не имеет имени, он просто кюри. Он человек, живущий на самом дне своей души, смотрящий из своей глубины, бездны на мир. Он видит и ощущает его не так как другие. Он живет в той самой глубине, где чувства восприятия невероятно тонки, как струны, к которым малейшее прикосновение вызывает содрогание, звук.
Этот человек, впечатлительный и ранимый, только вышедший из семинарии, словно с одной планеты попадает на другую, не ведая, что они совершенно разные.
Он попадает в общество людей с одной целью и желанием, ему хочется служить им, помогать, спасать. Его желание искренни и чисты. Но всё, что герой получает в ответ, это презрение. Его принимают за глупого и неопытного священника, к тому же за пьяницу. Кюри находит, что он совсем не знает людей, что он абсолютно их не понимает, что заблуждался по отношению ним, он приходит в отчаяние, и более всего ему хочется понимания.
Но за всей его хрупкостью и физической слабостью, всё же, кроется сильная личность.
Это фильм метафора. Этот ищущий чего то человек живет в каждом из нас. Он окружен людьми, обстоятельствами, которые его сдавливают, уничтожают, клевещут на него. Но почему? Возможно они просто видят его свет в своём мраке, и он слепит их. Они видят силу в этих глазах, они слышат его крик о том, что они сдавливают у себя. Они - живущие на поверхности, о поверхностном заботятся, хоть и понимая в глубине души, что ответ кроется глубже.
Эта картина для каждого воспримется по-своему. Я думаю, в этом и кроется её суть, предназначение, для погружения в себя. Кого то это пугает, отталкивает, кто то живет в поисках этого. Безусловно, это не то, что приносит наслаждение, удовольствие. Это приносит лишь отчаяние. Каждый, коснувшийся дна души, находит там лишь боль и отчаяние. Но разве стоит этого пугаться? Ведь, как известно, оптимизм- это судорога умирающего.
Триумфoм «автoрскогo кинематoгрaфа» режиссера стал созданный нa оснoве одноименного рoманa католического прозаика Ж. Бернаноса «Дневник сельского священника» (Lе jоurnаl dun curе dе cаmpаgnе, 1951, Большая премия французского кино, Гран-при МКФ в Венеции, 1951), отмеченный неуклонной верностью нравственно-этической задаче и крайним аскетизмом формы.
Драму религиозного сознания, лежащую в основе и «Дневника сельского священника», Брессон снимает практически так же, как и мелодраматическую, очень буржуазную, историю...
Историю вполне конкретного священника, рассказываемую, к тому же, с его эмпатией, тем не менее, режиссер уже достаточно отвлечён, чтобы его финальный кадр — христианский крест, не связанный с каким-либо конкретным жизненным или 'фильмическим' пространством — воспринимался как естественный вывод из всего происходящего в фильме.Что делает этот фильм притчей, в котором аллегорический, иносказательный смысл доминирует над буквальным.
