«Европа 51» - такая же концептуально не вполне ясная, как и «Стромболи», картина Росселлини. Вновь Ингрид Бергман создает образ женщины, пережившей экзистенциальное потрясение и последующее нравственное перерождение. Ее игра несколько экзальтированна, даже истерична, однако вполне вписывается в общую эмоциональную атмосферу итальянских диалогов, отмеченных проявлениями буйного национального темперамента.
Росселлини не только не может избежать отчетливого нравственного пафоса, но и бравирует им при всякой удобном случае, особенно в финальных диалогах Ирэн с врачами, в которых она вербально оформляет свои взгляды в некую идеологическую платформу.
Не совсем понятно, какую именно цель преследует режиссер. Показать пробуждение совести у представительницы крупной буржуазии? Противопоставить свою нравственную максиму и социалистической морали, и католическим догмам? Почему обнаружение героиней классовых противоречий приводит ее не к «левым» взглядам, а к абстрактно понятой нравственности? Эволюция Ирэн крайне непоследовательна: она вводится в мир нищих римских окраин своеобразным Вергилием – марксистом Андрэ, соглашается с его выводами, но при этом создает свою собственную универсальную альтруистическую мораль.
Спустя сорок лет после выхода «Европы 51» К. Кесьлевский в ленте «Три цвета: Синий» гораздо убедительнее, нежели Росселлини, изобразит духовную трагедию женщины, потерявшей близких и нашедшей успокоение в помощи любовнице погибшего мужа. Но если Кесьлевский расширяет локальную драму до масштабов городской трагедии, то Росселлини за счет чрезмерного пафоса противоестественно раздувает историю, превращая ее почти в житие современной святой.
Лучшее качество фильма, свидетельствующее о высочайшем профессионализме Росселлини, - это его безупречный ритм, удивительно стремительный, насыщенный событиями, разворачивающийся в лабиринте сложнейших мизансцен с постоянным перемещением исполнителей внутри кадра по математически выверенным траекториям.
Формальные аспекты картины, знакомые по прежним работам Росселлини, не могут не пленять и в какой-то мере оправдывать концептуальную несуразность «Европы 51», несколько устаревшей к сегодняшнему дню. В зрительской памяти остаются некоторые удачные эпизоды, например, интересный контраст суховатой, эмоционально обескровленной Бергман и экспрессивной витальной Д. Мазины.
Экзистенциальные вопросы, пусть и не совсем удачно поставленные в «Европе 51», актуальны и по сей день, о чем свидетельствует «Декалог» и трилогия «Три цвета» К. Кесьлевского.
