«Первые» — фильм, от которого я ничего не ждала, но надеялась на чудо. Чудо случится не в этот раз.

На одиннадцатой минуте фильма я поняла: музыка.

Музыка торчит из фильма, как полосатые носки из-под делового костюма, и лезет в уши совершенно отдельным от картинки явлением.

Теперь сама история. «Лента о подвиге и любви супругов Прончищевых — полярных исследователей Арктики» — нет. Лента о банальном любовном треугольнике — пожалуй, да. Главная героиня — Мария (на самом деле Татьяна, но создатели фильма не удосужились распутать этот интереснейший исторический узел) — сбегает от брака с нелюбимым. Сбегает на корабль, где, как известно, бабе не место. И хочется, чтобы история опровергла эту мысль. Но этого не случится: каждый сюжетный поворот подтверждает, что женщина на корабле приносит несчастья.

Возможно, дело в женщине. Образ Марии получился совершенно недостойным подвигов во льдах и памяти его исторического прототипа. Романтически настроенная дурочка сначала строит глазки штурману Семёну Челюскину, потом безо всякого предупреждения переключается на капитана корабля Василия Прончищева, а дальше возникает какой-то «женский долг».

Два других угла треугольника — это капитан Прончищев и штурман Челюскин, которые по сюжету фильма знакомы с юности. Самому треугольнику уже тоже не первый год: ещё в начале фильма будущий капитан сообщает другу, что «вон тот ангел» станет его супругой. «Это мы ещё посмотрим», — отвечает Челюскин. С этого момента воспитанному на сказках про добро и зло зрителю хочется сопереживать одному из героев и желать неудач второму. Но неудачи ждут обоих, и довольно скоро оба перестанут вызывать сочувствие.

Немного про съёмки. Есть пара батальных сцен и даже одна эротическая. Последняя как будто случайно попала сюда из другого фильма (наверно, вместе с музыкой) и больше напоминает рекламный ролик бритвенного станка для женщин. Сцены битв в целом неплохи, хотя хочется локальных особенностей: уж очень они напоминают «Пиратов Карибского моря», а дело всё-таки происходит на севере.

Последняя сцена фильма: почти умирающий от усталости и холода, заросший ледяной бородой Челюскин и его якутский спутник — румяный, весёлый и полный энергии. Не совсем понятно, зачем этот товарищ тащил в такую глухомань Челюскина, если мог справиться сам.

И, конечно, куда без ляпов? В сцене, где Челюскин и его спутник движутся к самой северной точке Евразии по льдам, куда никогда не ступала нога человека, на заснеженной поверхности застывшего моря явно прослеживаются следы от саней.

Ни героизма, ни патриотизма, ни трагизма, ни других «измов» в фильме нет. Из-за этого история о подвиге полярников, основанная на реальных событиях, выглядит как книжонка, которую покупают на вокзале, когда свежие сканворды закончились, а до Анапы трястись ещё сутки.

Ладно, добавлю ложку мёда. После этого фильма мне захотелось узнать, что же было там на самом деле, как открыли мыс, названный в честь Семёна Челюскина. Я прочитала три статьи в Википедии (про Челюскина, Прончищева и Прончищеву), и они оказались интереснее, чем сюжет «Первых». Если привести зрителя в «Википедию» и было целью Русского географического общества, которое выступило спонсором этого фильма, то она достигнута. И это хорошо.

Уж не знаю, злой ли рок преследует российский кинематограф на протяжении почти четверти века, или мы настолько избалованы советским; но практически каждый российский режиссер, сняв свой фильм, волей-неволей принимает на себя поток критики, которую вряд ли назовешь благожелательной и доброжелательной…Конечно же, вряд ли хочется постоянно ударяться в раж обличения, но, тем не менее, подчас бывает слишком много огрехов на совести тех или иных деятелей от киноискусства. Отчасти это можно оправдать скудостью бюджета, отчасти отсутствием талантливых и харизматичных актеров, но, чаще всего, их ахиллесова пята – это безыдейность, нечеткость и размазанность сценария, фальшивость и нетерпение в стремлении побыстрее сорвать куш.

Тема становления государства Российского, освоения новых земель, расширения границ –всегда благодарная, ибо даже один XVIII век уже дает богатейший материал для этого. Тем более, фильмы об исследовании арктических широт вообще можно сосчитать по пальцам. Чаще всего на ум приходит исключительно «Баллада о Беринге и его друзьях».

Тридцатилетний режиссер Дмитрий Суворов, на момент создания фильма «Первые», опыта в работе над историческими материалами, судя по всему, имел мало. Иначе вряд ли бросались бы в глаза многочисленные шероховатости. Перво-наперво, к концу XX века была восстановлена историческая справедливость: из-за строки со старинной карты «м.Прончищевой», историки, в честь супруги исследователя, дали название не только мысу, но и целой бухте. Мало того, та самая литера «м» позволила им, не мудрствуя особо, окрестить супругу Марией. Хотя, на деле, она звалась Татьяной. Можно было хотя бы вкратце, хотя бы под самый конец фильма отразить этот исторический казус; но увы, имя Мария так и остается неизменным на протяжении всей ленты.

По всем данным, Василий Прончищев к началу экспедиции уже был женат. На той самой Татьяне, которая, как примерная супруга того времени, должна была ехать за мужем хоть на другой берег океана, не говоря уже о Якутске. Ни родства с Берингом, ни близости к его семье у нее не было. И уж вряд ли между Прончищевым и Челюскиным было такое негласное соперничество за ее руку, вдобавок, напомним, она уже была женой Василия Васильевича. Единственное- ее участие в экспедиции действительно было неофициальным. В фильме же мы получили эдакий любовный треугольник, где два выпускника навигацкой школы напропалую ухлестывают за воспитанницей Беринга, начиная со дня выпуска, кончая походом на дубельт-шлюпке «Якутск». Таким образом, тема супружеской верности, самоотверженности, заботы и привязанности оказалась совершенно ненужной и лишней-исключительно ради авантюрного антуража.

«Впечатляют», или, как сейчас говорят «доставляют» диалоги героев…Если разговор татей-заговорщиков еще как-то воспринимается; то речь Челюскина, Прончищева и его будущей супруги словно перенесли из нашего грешного времени практически без ремарок. Наверняка можно было адаптировать под речь того времени, даже без знаменитых «токмо, понеже и бяше». Тем более, что язык XVIII века уже гораздо более приближен к современному, даже при тогдашнем засилии галлицизмов и прочих заимствованных слов. Те же «Россия молодая», «Юность Петра» или «В начале славных дел» дают более полное представление о речи, манерах и менталитете наших предков.