Долан снял самое важное для себя кино, закрывая главные из поднятых им ранее тем и создавая себе репутацию не только сверхчувствительного автора, но и в каком-то роде «рок-звезды».
Долан уже на заре своей режиссерской карьеры устами своего «лирического героя» озвучил самый главный из занимающих его вопросов: «Почему же я такой особенный?». Эту загадку, судя по всем дальнейшим фильмам Ксавье, он до сих пор разрешить не смог, но отступать никак не намерен. Невзирая на то, что количество желающих выяснить это вместе с ним заметно сокращается.
Долан вновь говорит о себе любимом, теперь аж в двух экземплярах: совершенно очевидно, что и сам Донован, и маленький Руперт — два состояния одной личности, Кит Харрингтон здесь даже манерно похож на Ксавье. Но его обращение внутрь — впервые, кажется, в карьере — совершенно лишено искренности, он будто просто не знает, куда ещё смотреть.
Самое значительное и по-настоящему саспенсное событие фильма — ошибки, почти одновременно совершаемые успешным актером Донованом, в угоду правилам индустрии наступающим на горло собственной песне, и его другом по переписке, изгоем в классе, жертвой буллинга Рупертом.
Убедить матерую и видавшую всякое журналистку в фильме удается, однако сработают ли правила созданного Доланом мира для зрителя, далеко не всегда способного оценить такого рода манифесты, — вопрос открытый.
Фильм более чем хороший — просто его автор имел неосторожность загнать себя в такой производственный ад, после которого от него не ждали ничего, кроме чуда.
