«Торжество», «Охота», «Субмарино», нынешняя «Коммуна» — все они о торжестве человечьего непотребства над тонкой коркой цивилизации. О непонятости и непонимании. О любви, понятно. И о том, куда мы все старательно мостим дорогу своими мнимо благими намерениями. И смех, и грех, в общем, и злая сатира между всхлипываниями.
Одни обвиняют Винтерберга в неуместном морализаторстве, другие — в абсурдности выбранной темы. Однако в наш обезличенный век, где от каждого мало-мальски значимого культурного события ожидают умелого встраивания в конструкцию глобализма, возвращение художника, снискавшего мировую славу, к своим корням, должно только радовать, а не оскорблять.
Винтерберг в очередной раз доказал, что он мастер глубоких, ярких драм. И пусть «Коммуна» уступает, а в чем-то даже идет наперекор «Торжеству», пусть финал ленты куда более прямолинеен и груб, нежели в «Охоте», — большой художник имеет право на подобное высказывание.
Сняв максимально не соответствующую правилам «Догмы 95», детально стилизованную под 70-е художественную «Коммуну», Винтерберг сделал полный круг. В центре этого круга — хрупкость всякого человека, непрочность его счастья. Слагаемые, из которых должно бы получиться что-то очень безрадостное, а получилось — так бывает — признание в любви.
Конечно, в «Коммуне» режиссер прощается и с собственными иллюзиями. Что кино кому-то и что-то должно. Что оно обязано говорить о современности. Что есть правила, по которым оно существует. Винтерберг делает ручкой эксперименту, авангарду, революциям и открытиям. В мире, в котором «Коммуна» выходит на экраны, всему этому если и есть место, то только в семейных альбомах.
Винтерберг, как многие некогда свежие, но не самые сообразительные и чувствительные авторы, по молодости попал в строку. А позже, повзрослев и окостенев, из нее прискорбным образом выпал. Он больше не чувствует ни времени, ни людей. Он читает публике лекцию по этике, хотя сам до конца не уверен, что хорошо, а что — плохо.
Винтерберг остается тем же провокатором, что и всегда. Здесь его манипуляциям подвергается такой феномен, как ностальгия, — с которой датчанин разделывается так же беспощадно, как прежде с институтами семьи и общества.
В этом сюжете вдребезги разлетевшихся иллюзий читается история не только отдельной семьи, но и общества, цельность которого с ходом времени стала распадаться: Винтерберг сделал картину о том, как меняется время и с ним уходит то, чем жили целые поколения.
