Возможно, это и есть завтрашний день кинематографа, в который дико интересно и приятно заглянуть, но окончательно переселяться туда пока не очень тянет.
Родригес, переводя на экран комикс, предложил эффективный метод создания зримых образов с большой смысловой нагрузкой. Как ни странно, интересовала его та же задача, в которую погружен Сокуров, по-своему колдующий над изображением. Применяя простые символы — от развеваемых ветром мужских плащей до вспышек цвета на губах и в глазах женщин — и лаконичную стилистику классического «нуара», он заставил зрителя включить цепочку подсознательных культурных ассоциаций, которые работают независимо от сюжета фильма.
Стилистически «Город грехов» доведенный до абсурдного совершенства фильм нуар. Такой, каким его снимали в 40-е…
Чистота манеры в сочетании с чистотой помыслов делает воображаемую реальность «Города грехов» реальным воображением. Большинство кадров врезается в память, как на левой груди — профиль Сталина. У каждого своя память, а некоторые вообще лучше помнят слова. По этой части все диалоги — образцовая стилизация все того же «нуара» с его субъективными комментариями от лица «настоящих мужчин» и многозначительной немногословностью по отношению к «роковым женщинам».
Просто по совокупности, по сумме слагаемых, надо, наверное, задохнуться от нежности, но вот фильм кончился, а пульс в норме, глаза сухие, дыхание ровное. Безотказный метод говорить про любовь на языке выстрелов и находить символы дивной чистоты на дне выгребной ямы совершенно исчерпал себя — кажется, именно в силу своей безотказности; и родригесовская сверхновая искренность — при всей своей сумасшедшей красоте — пахнет кожзаменителем.
