- У меня есть история!
- У тебя есть только болезнь.

Фильмы Сокурова определённо являются творениями не для всех. Основными причинами для этого являются медитативный тон и преобладание формы над содержанием. Телец не является исключением.

В течение почти двух часов режиссёр оставляет нас вместе с Владимиром Ульяновым и его окружением. По ходу фильма мы встретим и Крупскую, его жену, и Иосифа Джугашвили, не то крепкого товарища Ленина, не то человека, желающего ему скорой смерти. Фильм хоть и наполнен диалогами, однако динамики фильму это не очень-то и придаёт. Возможно., вы будете отождествлять себя с главным героем: чувствовать себя беспомощным, отчасти утомлённым, а под конец кто-то из вас может умереть (но от скуки).

Делает ли это фильм плохим? - Я не знаю.

Ведь снимать так никто не запрещал. Тем более, сложно сказать, является ли то, что по мере действия состояния героя плавно переходит и на вас, минусом. Это ли не мастерство режиссёра!

Ленин в фильме вроде бы и вождь, а вроде бы и далеко не таков. Лицо его бесчувственно, холодно и будто бы покрыто плесенью. Этот человек больше уже не сможет повернуть историю, ведь он сам почти не может двигаться самостоятельно. Например, в фильме есть момент, показывающий, что время великого революционера уже ушло (или убежало?): в кресле сидит маленькая девочка и бодро шевелит ножками перед хромающим Ульяновым. Трудно определить, чего в фильме больше: жалости или осуждения. Даже задача, поставленная доктором (перемножить 17 на 22) как условие для исцеления, так и не будет решена. Сокуров даёт Владимиру Ильичу билет только в один конец. И как я написал выше, фильм затягивает вас вместе с вождём в бездну. Мы видим скорее не то, что сделала власть с человеком, а то, что сделала с ним сама История, его участие в Ней.

Фильм вправду тяжёлый и мрачный. Тут я рекомендую действовать так: можете из 'бездны' легко выбраться, выключив фильм на минуте двадцатой, а может и остаться. Решать соответственно вам.

Лично этот фильм мне не очень понравился. У Сокурова вообще нельзя определить хороший ли фильм или наоборот. Тут и вправду у каждому своё. Кто-то обожает Тельца, кто-то (как я) Русский ковчег, а кто-то всё творчество Сокурова 'не переваривает'.

И всё же через несколько дней после просмотра я понял, что Телец заставляет возвращаться к его сюжету (и к его кадрам, к слову, тоже, они тут очень живописные, некоторые я бы даже решился включить в рамку). Некоторые цитаты остаются в голове (например, 'Кругом вооружённые люди - то ли защищают тебя, то ли охраняют, чтоб не сбежал' мне показалась прекрасной.

Словом, Сокуров снял сложное кино, местами отталкивающее, и в то же время дающее желание вернуться к нему, чтобы пересмотреть спустя какое-то время.

Умирает злобный одинокий старик. Позабытый и брошенный людьми, обязанными ему своим статусом и местом под лучами красной звезды. Несмотря на всю суматоху вокруг его ещё не охладевшего туловища – он тотально одинок. Да и какой же он в общем-то старик?.. Пятидесятитрехлетний изъеденный неврозами и безвременным параличом мужчина в предзакатном возрасте. Усохшее тело с торчащими рёбрами, пигментные пятна на взрытом веснушками лице, сияющая плешь с рыжими остатками волос на уродливом по форме черепе. И беспомощность, накрывающая с головой, словно застиранная белая простыня. Кряхтящее, охающее бессилие с полным осознанием оного. Обыденный конец личности, прервавшей дремотное течение истории державы, уставшей ото сна. Уход персоны, разорвавшей в мелкие клочки прошлое своей юдоли. Мучительное терзание заблудшего в своих исканиях одержимого гения, преступившего реку христианской нравственности ради несбыточного торжества мнимого равенства над индивидуальностью и разума над верой. Агония властолюбца. Расплата за деяния грешника… Великого грешника.

Все эти аморфные сравнения напрашиваются сами собой при наблюдении за мутными полутонами сокуровского драматического воображариума. Краски стёрты, лики блеклы, звуки нечётки. Вся атмосфера тягучая, маслянистая, засасывающая в вязкую субстанцию поиска смыслов и раздумий над режиссёрскими зарисовками. Блуждать в обилии смысловых оттенков портрета исторической личности кисти Сокурова по эскизу Арабова - занятие приятное и понятное далеко не каждому, а исключительно тем, кто увлечен познанием эпохи. Со стороны картина может показаться серой, тусклой, местами несуразной. Виной тому практически полное отсутствие сюжетного движения и намеренный (иное вряд ли возможно) абсурдизм. Вычурно дурашливое поведение всего без исключения окружения дышащего на ладан вождя, глупое повизгивание дворовой девки, подкладываемой в постель к умирающему отцу-основателю государства; фривольная, до примитивности ханжеская манера общения со своим учителем набирающего обороты для последующего взлёта кремлёвского горца, откровенное хамство охранников, лечащего врача, фотографа – всё это ложится на общую канву произведения в порядке и форме эстетического бреда. То есть при просмотре образуется стойкое ощущение, что на экране вымышленное действо, сознательно утрированное, нарочно противоречащее логическим законам и поведенческой подоплёке реальных прототипов действующих лиц. Уместна ли подобная вариация на изображение последних дней одного из ключевых деятелей российской истории? Как частный взгляд кинохудожника вполне. Как трактовка исторических реалий, хоть капельку претендующая на объективность – ни в коем случае.

Крайний интерес вызывает другой аспект авторской фантазии. А именно та её частица, что, как мне кажется, стоит во главе замысла создателей и представляет собой некую художественную форму морально-нравственной казни личности, преломившей развитие старой России и ввергнувшей её в пучину хаоса и братоубийства.

Он лишён всего: власти, влияния, возможности писать и думать, общаться с теми, с кем он желает. Его мозг поражён скверной, он не в состоянии провести простейшие мыслительные операции, например, умножить 17 на 22. Более того его абсолютно никто не понимает и понимать не стремится. Охрана подглядывает за его мучениями ради любопытства, женщины ахают и верещат, думая только о том, что случится с ними после его смерти. «Верный» Коба откровенно глумится. При этом некогда великого в глазах подданных вершителя судеб никто толком не слушает. Его тонкие философские, стержневые по своему значению речи тонут в сутолоке бытовых мелочей, в никчёмном мельтешении окружающих его людишек, которые не ведают о сущности и масштабе противоречия, разъедающего разум человека, сотворившего порядок вещей, в котором они живут.

Его одолевает психоз, он, потрясая тростью, выкрикивает в воздух вопрошания: «Будет такое же скотство и безобразие или всё кончится, стухнет и пропадёт?.. Почему даже члены Политического Бюро пишут с ошибками? О членах ЦК речи вообще не идёт. Я правлю документы с красным карандашом…». Он обреченно произносит: «Каждые 7 лет голод. Взрослые пьют и к тридцати лишаются разума. Первый университет на 5 веков позже, чем в Европе… Птицы падают от холода на лету…». Он в задумчивости бормочет: «А самое главное – ничего непонятно…». Главная трагедия жизни государственного преобразователя, тем более такого масштабного как Ленин – осознание, что деяния его лишь тлен, пыль и круги на воде. Всё бессмысленно. Ничего не меняется. Суета, суета, суета…

Облака размеренно плывут в небесах. Предгрозовые клубы туч постепенно нависают над лесом. Вдруг спёртый воздух прорезает истошный вопль, похожий на рёв, испускаемый погибающим животным. На кресле-каталке сидит больной, отчаявшийся человек и горестно вглядывается в небосвод. Тишину прорывает раскат грома. Лицо старика передёргивает полубезумная улыбка. Занавес.