Уильям Шекспир, наверное увидев это в гробу перевернулся. Фильм некое дополнение к 'Гамлету', которое уже было развито Томом Стоппардом. Придворные и верные помощники принца датского, в лице Гэри Олдмана и Тима Рота отжигают по полной. Остроумно, и со смыслом.
Гамлет стало быть страдает за всё королевство. А Розенкранц и Гильдестерн стоят в сторонке и хихикают. Как будто так и надо. В фильме Стоппардом мало что изменено. Всё идёт по плану, ну или по пьесе. Вот только на главном фоне не Гамлет, впоследствии одержавший верх над своим коварным дядей, а два его приятеля, ну или взаимопомощника. В этом единственное отличие. Нам как бы показываются вырезанные сцены из великой пьесы.
Ну если смотреть трезвым взглядом, различия огромные. Наши герои прикалываются весь фильм, и в конце концов, это приводит в виселице. Какая же драма без смерти одного из героев. Ну а если будущих покойничков будет два, это в двойне приятно для зрителя. Правда, таких вольностей не потерпел бы сам Шекспир, будь он ещё жив. Высказал бы наверно всё, что он думает о режиссёре. Даже может быть в стихотворной форме.
Маразматический фильм, который можно просто глянуть в кругу друзей для поднятия настроения. Не более. Если уж что то говорить о Гамлете, то лучше я расскажу об оригинальной пьесе, в ней то больше смысла. Не правда ли? Без всяких сомнений, порадовал актёрский дуэт Олдмана и Рота. У них совместных фильмов к большому разочарованию мало. Ну, если подводить итоги, то к фильму надо относиться как к шутке. Шутке, которая до слёз доводит. И не оставит без впечатлений, своего зрителя.
P.S.-Жизнь, которой мы живем, близка к правде, как бельмо на глазу, и когда вдруг кто-то изменяет ее — начинается гротеск!
Розенкранц и Гильденстерн, два университетских однокашника принца датского и два второстепенных персонажа шекспировского 'Гамлета', здесь не только выходят на авансцену, но и становятся главными героями повествования, написанного как бы между строк хрестоматийной трагедии. Прибыв в Эльсинор, они безуспешно пытаются разобраться в череде сложных дворцовых интриг и не видят целой серии недвусмысленных предупреждений о собственной смерти.
Знаменитый английский драматург Том Стоппард лишь через 25 лет после написания решился самостоятельно перенести на экран свою дебютную пьесу (у нас впервые опубликованную только в 1989-м году). Во второй половине 60-х она с успехом вписалась в модернистское направление, сразу же сделав автора одним из лидеров театрального авангарда. Именно взаимопроникновение двух стихий - театральной и кинематографической – как раз и предопределяет стилистику этого фильма, в котором предпринята смелая и неожиданная попытка внедрения в шекспировскую «пьесу пьес».
Сюжет, взирающий на события в датском королевстве глазами двух периферийных героев, балансирует на грани между комедией абсурда и экзистенциальной притчей, провозвестником которой вполне можно считать самого Шекспира. Пьеса Стоппарда – это любопытнейший прецедент не литературоведческих, а именно драматургических комментариев к классической истории. Вместо скупых единичных реплик, отданных Розенкранцу и Гильденстерну в оригинале, здесь в уста обоих вкладывается немало мудреных умозаключений, делающих их похожими на приколистов-недоучек, которых куда логичнее было бы встретить в какой-нибудь лондонской пивной.
Стёбная саморефлексия и жонглирование общепринятыми понятиями представляют собой парадоксальные и псевдонаучные рассуждения по поводу различных теорий и законов, определяя родство ленты с театром абсурда. Так, например, в фильме неоднократно, и неизменно в ироничном ключе, интерпретируются знаменитые физические открытия (начиная с пресловутого яблока Ньютона, падающего на голову, и кончая архимедовой теоремой о вытеснении телом воды), которые каждый раз не без удивления примечает наблюдательный естествоиспытатель Розенкранц...
Интеллектуальная эксцентрика становится определяющей: разбросанные по всему фильму аттракционы порой мало сопрягается с текстом, но всякий раз подчеркивают свою связь со сценическим искусством. Больше того, это кино можно расценивать как признание в любви театру и его древним традициям, поскольку наряду с двумя главными героями столь же важную роль здесь играет труппа странствующих актёров. Через восемь лет Стоппард напишет сценарий «Влюбленного Шекспира» и ещё раз признается в этой, главной своей, страсти.
Здесь же не покидает ощущение, что драматург, предрасположенный к мистификациям и розыгрышам, всё же припозднился с экранизацией – на ту самую четверть века, что отделяет фильм от пьесы. В 1966-м драматургия абсурда, влияние которой очевидно, была на пике популярности, и тогда же её вполне мог бы экранизировать Ричард Лестер, разведя главные роли на тех же битлов, например, Джона Леннона и Ринго Старра. Стоппард, видимо, уже отчаявшийся когда-либо увидеть свою главную пьесу на экране, рискнул взяться за неё сам. Но случилось это в то время, когда слова обесценились в кино едва ли не больше всего.
Может быть, поэтому лучшие моменты в фильме те, в которых речь вообще отсутствует. Собственно, там-то как раз и начинается режиссура в чистом виде. Стоппарду удаётся пара совершенно роскошных сцен, когда физика превращается в метафизику (например, в банной комнате или на судне во время сражения), но на весь фильм его потенциала, как постановщика, не хватает. А большое кино, равно как и большого режиссёра, отличает то, что каждый кадр работает на сверхзадачу.
И всё же Стоппарду нужно быть благодарным за то хотя бы, что он задействовал в главных ролях Гари Олдмана и Тима Рота – двух самых неординарных британских актёров нового поколения. На них интересно смотреть вне зависимости оттого, что они делают перед камерой и кого играют.
Никогда не видел более мертвого актера (с) Седьмая печать
Томас Стоппард решил сам экранизировать свою пьесу, как это делал Ингмар Бергман с «Седьмой печатью». Конечно, автор лучше кого-либо знает, как перенести произведение на экран, но в случае с «Розенкранцом и Гильденстерном» отсутствие режиссерского опыта определенно навредило картине. Не потому, что от фильма веет театром – долгое время советский кинематограф не мог избавиться от признаков «сохи», - а потому что снят он очень слабо.
Классическая пьеса Шекспира, в которой героям Розенкранца и Гильденстерна отводилась роль всего лишь придворных, была вывернута Стоппардом наизнанку и превращена в попытку математически и логически препарировать духовные искания принца Датского. В результате чего рассуждения Гамлета о «вывихнутом веке» кажутся бредом сумасшедшего – эдакое «Горе от ума» глазами Фамусова, Скалозуба и Молчалина (людей по-своему неглупых и достойных, но явно уступающих по достоинству «сумасшедшему» герою - Чацкому). Псевдофилософские размышления Розенранца и Гильденстерна, физические опыты, попытка психологического анализа – это те действия, которые меньше всего подходят к произведению о духовных исканиях. Проблема бездуховности и безнравственности, прикрываемых маской логики, проходящая через произведение Шекспира, используется в «РиГ», как нечто верное. Поэтому пародия на Принца выглядит гнусно, а фарс неуместным и притянутым. Для размышлений о том, что смерть актера явление обыденное, что существует некоторая судьбы, а все относительности и двойственно, подложка из классического произведения не была необходимостью. Скорее только привлекающим внимание элементом.
«РиГ» портит операторская работа и монтаж. Кадр выстраивается таким образом, что лицо или фигура играющего актера может быть срезана, или на протяжении одного плана демонстрируются затылки актеров. Положение камеры зачастую тоже выбрано неудачно, отчего кадры выглядят чрезмерно любительскими и постановочными. Если бы в картине не снялись такие актеры, как Гари Олдман, Тим Рот и Ричард Дрейфус, то можно было предположить, что это непрофессиональная любительская постановка по мотивам некоторой пьесы. Набивший оскомину монтаж, когда в кадре строго говорящий, когда смена кадров и планов происходит неоправданно быстро – в сценах с минимальным действием этот недостаток проступает особенно ярко. Как Моцарт пенял Вагнеру на обилие лишних нот, так и в «РиГ» много лишних кадров и актеров в кадре.
За двадцать лет до «РиГ» был снят «Монти Пайтон и священный Грааль» (или «Монти Пайтон в поисках Священного Грааля»). В фильме Терри Гиллиама и Терри Джонса используется прием, суть которого заключается в следующем: герои скачут на невидимых лошадях, а цокот копыт озвучивается при помощи половинок кокосовых скорлупок. В «РиГ» подобный прием был применен в сцене поединка на шпагах. Обойтись без сравнения «МПисГ» и «РиГ» очень трудно, потому что обе картины – чистой воды фарс с пространными размышлениями и логикой абсурда. Юмор Стоппарда более клишированный и не изобретательный, за исключением, пожалуй, сцены поединка вопросов по принципу игры в теннис.
Актерский дуэт Гари Олдмана и Тима Рота – лучшее, что есть в картине. Интересные характеры, сыгранные актерами в свойственной им манере, не смогли испортить ни операторская работа, ни монтаж. Органичную связку дополнила труппа во главе с Ричардом Дрейфусом, раскрыться которым в полную силу не дал употребленный не к месту динамичный монтаж. Взаимодействие Розенранца и Гильденстерна между собой и с труппой бродячих актеров, которые чем-то напоминают актеров из «Воображариума доктора Парнасса» (вновь перекличка с фильмом Гиллиама, теперь в обратную сторону), смотреть намного интереснее, чем любую сцену, в которой задействованы главные герои пьесы Шекспира.
ИТОГ: слабая, но занятная экранизация пьесы Стоппарда в исполнении автора. Построен фильм, как и первоисточник, на попытке отыскать логику там, где ее искать не стоит (- Темно! – Так ночь! – Сейчас и днем бывает темень!) и псевдофилофоских размышлениях. Как и выступление труппы Дрейфуса – скорее развлечение для пабов.
Забавный фильмец, в основном благодаря действительно потрясным Олдману и Роту. Но постановка, мягко говоря из комедии в мистерию, но балланса режиссер так и не нашел. Ну и использование музыки удивило своей беспомощностью.
Есть и сильные моменты, не спорю, но их мало. В общем, жанр этого фильма такой - посмотреть можно, но можно и не смотреть.
6 из 10
ЗЫ. Носящиеся свита за королем явна украдена из 'Бразилии'. Только, что узнал, что автор фильма - сценарист 'Бразилии', сам у себя значит.
Сторонние наблюдатели пострадают больше, чем участники
Грядут новые битвы, в которых сторонние наблюдатели пострадают больше, чем участники. О. Уайльд
Когда очень печальный и очень бледный принц потерял веру в этот цветник мироздания под названием земля, и в этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью под названием небо и в это чудо природы, в красу Вселенной, в венец всего живущего под названием человек, «безутешные» родители пригласили послушных друзей развеять его царственную тоску… да и вообще - держать в курсе.
А в результате к шести покойникам, схлопотавшим кто мучительную, кто благородную и возвышенную, кто занятную, но в общем-то справедливую и понятную смерть, прибавилась еще парочка тех, кто и жил и умер будучи словно и «ни при чем», как бы «по ошибке», без пространных монологов, истерик, красивых поз, разбитых иллюзий и обманутых надежд, без слез и сострадания, без знания «зачем» и «почему». Их убил Гамлет (кого он только ни убил!), а также воля автора и сила Искусства, которое, как известно, пешек не щадит и не ценит. Потешный Розенкранц, серьезный Гильденстерн. Вэлком в Эльсинор, бедняги! Кудах-тах-тах! Принц Гамлет уже приготовил вам сюрпризы.
Но вы не бойтесь. Том Стоппард, шкодливый наследник Вильяма Шекспира, остановит вековую несправедливость – прерывать ваши молодые жизни как бы на полуслове, между прочим, незаметно для зрителя. Теперь вы умрете, как положено героям, трагически, на вершине искусства, на пиковом острие самой мрачной в мире английской драматургии, в самом сердце постмодернизма (ну или мировой бессмыслицы, если хотит). Вы не возражаете? Пощекотать нервы? Переиграть самого Гамлета? Отнять у него зрительские сердца?
Теперь что бы он ни делал, к каким бы уловкам ни прибегал: «загадки, каламбуры, отговорки; потеря памяти, паранойя, близорукость; миражи, галлюцинации; наскакивание с ножом на стариков, оскорбление родителей, презрение к возлюбленной; появление на людях без шляпы, дрожащие колени, спущенные чулки, вздохи, как у мучимого любовной лихорадкой школьника…» и проч., - все внимание зрителей будет приковано к вам. И только к вам! Гэри и Тим! Гэри!
За Вами посылали! Кто? А какая разница? Вы же все равно уже здесь. И все так интересно и непонятно, что даже хочется пожить еще. Но нельзя. Постмодернизм – это не шутки)) Он играет без бисов, в нем воскрешение никого не ждет и - как жизнь и смерть - всех обманывает. …Раньше мне казалось, что Розенкранц и Гильденстерн вообще одно имя (ну все равно как Бобчинский и Добчинский у Гоголя, помню, как учительница в школе мучила просьбой выявить их индивидуальность… Да кому она … в результате сошлись на разнице темпераментов). С тех пор я думаю, что пешек всегда должны звать одинаково. И посылать тоже...
…За нами посылали? Кто? Куда? Зачем? Почему? С какой целью? Где карта маршрута? Где инструкция (по выживанию)? Где метки на полях? Хм… Ребята, зачем играть в вопросы?
Вы не читали Шекспира? Или забыли свою роль – мимоидущих? Так вот – он думал, что вы должны оттенять игру принца, короля и королевы, придавая действу интриги и занимательности. Вы забыли, что пешке не запомниться, не остаться, не совершить поступка (самостоятельного судьбоносного хода), не «возглавить» партию, не кончить игру… Все так... Но только не в стоппардовской постмодернистской ситуации, которая звучит и выглядит как ситуация экзистенциальная. Не хуже Кафки, честное слово. Один Шекспир только и может спорить. Да вот зачем?
Ведь Стоппард гениален (даже в своей безнадежности и неспешной театральности). И, как его великий предшественник, он тоже показал время. Не шекспировское, естественно, - свое. Показал и героя своего времени. Который, в отличие от Гамлета, наблюдатель, а не участник – мимоидущий. Он прежде чем понять, что является «квинтэссенцией праха», никогда бы не вспомнил, что был «чудом природы» и «красой Вселенной»… Героя, который заблудился между сценой и жизнью и в упор не видит душный «железный занавес» искусства, потерял ориентиры (где фальшь? где настоящее?), сбился с пути, перепутал письма (т. е. жизненные Задания) и вляпался в притаившийся гротеск.
В этом фильме есть все – от Шекспира и Кафки до дзэн-буддизма, практики шаманов и прочих мифов народов мира. От странно ведущих себя предметов (как вам горшки?) до компьютерной вариативности (сюжета, героев, характеров, сцен).
В этой пьесе играют все. И герои и автор. И не только в великую литературу. Но в то, что стало приметой эпохи заката постмодернизма (правда, далеко не все еще верят в этот закат), а именно: в пустоту, фикцию, симуляцию (игра в симуляцию – как звучит)), а?!), в абсурд, в хаос (без этого никуда), в изнанку, в пародию, в оксюморон, в виртуальность, наконец.
Стоппард умен и трезв, несмотря на все свои безумства и милые шалости. Он остается таким, даже непрерывно жонглируя цитатами, смыслами, словами и предметами, даже непрерывно роняя их, роняя не случайно, как Розенкранц, а намеренно. Он не дискредитирует Шекспира, вовсе нет. С его помощью он дискредитирует жизнь (которая в искусстве давно приелась и устарела, да так, что от нее скучает даже бумага), пользуясь тем, что с охотой дарит постмодернизм всем своим «сообщникам», - вседозволенностью. Не до такой степени, конечно, чтоб превратить Офелию в мальчика или проститутку, а Гамлета в собственную мать (у него, слава Большой Литературе, есть вкус).
Стоппард - умелый игрок, мастер иронического выворачивания мира наизнанку (карнавализации то бишь, когда шут - в одеждах короля, а жизнь - в одеждах смерти…). Его «виртуальный мир» пьянит без всяких мухоморов (привет певцу пустоты Пелевину) и прочих стимуляторов. Он ласкает интеллект прежде всего виртуальной (воображаемой) литературой - пьесой, жанр которой «страшный сон Шекспира вряд ли в летнюю ночь» или «бред разумный».
Вот такая вот смерть автора, товарищи. Хорошо хоть Слово вечно, да же? И хорошо, что между нами нормальных нет.
Пьеса Стоппарда в переводе Бродского мне нравится, и Гэри Олдмана я люблю, но вот киновоплощение оставило после себя какое-то неловкое чувство, будто чего-то фильму очень сильно не хватило.
В пьесе есть трогательная романтическая дружба двух, м-м, условностей, которые считают себя людьми, в глубине души чувствуя, что это не так, и страдают от этого. Олдман и его партнер сыграли все-таки двух людей, попавших в сюрреалистическую ситуацию.
И из-за этого тонкого нюанса меняется очень многое.
Странно, что сам Стоппард, снимая фильм, этот момент либо упустил, либо не смог донести до актеров. Уже впору заподозрить Бродского в авторском прочтении пьесы. Ситуацию усугубляют относительно реалистичные декорации и костюмы. Вот тут как раз была бы уместна подчеркнутая театральность.
Как перепрочтение пьесы, уже являющейся крайне оригинальным перепрочтением 'Гамлета', фильм мог бы сыграть, снимай его не Стоппард - трактовать самого себя все же сложновато. Как точное отражение пьесы он не вполне получился. В итоге, фильм пошел одновременно в двух направлениях и никуда не пришел.
А жаль-жаль. Снят-то хорошо и актеры играют достойно.
Нас никому не сбить с пути: нам пофигу, куда идти...
Прочитайте «Гамлета», прежде чем смотреть фильм. Это обязательное условие! Потому что Стоппард сделал ни что иное, как… снял фильм по нескольким Шекспировским строчкам. Да, в такой авангардной форме; да, написав сначала пьесу; но тем не менее.
Пьесу оценили ещё до фильма, а фильм был удостоен «Золотого льва». Редкий, если не единственный в своём роде случай: драматург создаёт великолепную кинокартину по собственной пьесе, и одно оказывается не хуже другого!
Бессмысленно пересказывать: костяк сюжета практически повторяет «Гамлета»; а словами оба героя (не каждый в отдельности, а именно оба) распоряжаются гораздо виртуознее большинства из нас. Но эти слова словно замкнуты между ними; они рикошетят, сыплются, блистают, все эти метафоры, потрясающе неординарные наблюдения и выводы, «слова, слова, слова»… Но каков смысл и итог диспутов, в которых, как известно, должны родиться истины?
Все их истины локальны; все мозаичные микронаблюдения и псевдооткрытия никак не складываются в целостную картину мира. Они так же прекрасны, как и бесполезны. И, заигравшись в затягивающее-изящный риторический теннис, они не замечают, не хотят понимать, что везут человека – на убой. Пусть они - старые друзья Гамлета (у Шекспира), или просто затерявшиеся во вселенской театральной мистерии (у Стоппарда), это не важно. Так увлекательно постигать кусочки загадочного внешнего мира, но зачем же лезть в чужие дела, тем более в государственные? Не из страха перед короной, не из уважения к ней, не из нелюбви к Гамлету… Почему же тогда так легко примеряют они на себя роль почти палачей – доставляющих в Англию его и приказ о его казни? Быть может из любопытства. Но, скорее, по принципу «а почему бы и нет?». Вот в чём ужас, в этой роли им ничто не претит. Соответственно, наказание не долго заставляет себя ждать. Как аукнется…
В этом нет ничего авангардного. То, на что Великому Барду потребовалось всего несколько строк, пара третьестепенных персонажей в одной из величайших трагедий – Стоппард всего лишь мастерски развернул, обратив наше внимание на – без преувеличения – вечные ценности. Ну, а форма… наслаждайтесь сами!
Постмодернизм — это когда переиначивают нечто известное, и, чтобы насладиться трансформацией, нужно обладать не только долей цинизма, но и знать первоисточник. Чтобы понять фильм, необходимо перечитать 2 пьесы, которые легли в основу: «Гамлет» Шекспира и «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Стоппарда. Том Стоппард и сценарист, и режиссёр фильма по своей книжке, что встречается, согласитесь, крайне редко. И в каждой своей ипостаси он мастер.
Вы наверняка смотрели фильмы с подзаголовком «часть 2/3/4…7», ждали новой экранизации любимой книги, подсчитывали дни до «сиквела/приквела/римейка»? тогда вы поймёте, зачем нужен постмодернизм: с некоторыми героями совсем не хочется расставаться. Хочется новых историй с прежними действующими лицами.
Что же нового сделал Стоппард? Кровавую трагедию мести (умерли все действующие лица «Гамлета», помните?) он превратил в трагикомедию, перенёс центр тяжести, сделав главными героями третьестепенных персонажей. Стоппард же — сценарист оскароносного «Влюблённого Шекспира», так что, поверьте на слово, своё дело он знает. Своевременная смена сцен, остроумные диалоги, уместность гэгов и метафор. Актёры великолепны: Тим Рот (доктор Лайтман из «Обмани меня», мистер Оранжевый из «Бешеных псов», Винсент Ван Гог из «Винсента») и Гэри Олдман (злые гении в его исполнении — ярчайшие в истории кино — вспомните наркобарона из «Леона», Зорга из «5-го Элемента»).
Но восприятие развращено блокбастерами и перестроиться на просмотр фильма без спецэффектов, взрывов и кровавых драк непросто. но стоит того. чтобы вместе с молоденькими Ротом и Олдманом (им там в пределах 29—32 лет) задумываться о том, жив ты ещё или уже мёртв, куда идёшь и зачем, можно ли доверять орлянке свою жизнь и что делать, когда вокруг театр абсурда.
Пролистала ворох критической литературы, чтобы понять, — зачем вообще в пьесе «Гамлет» нужны Розенкранц и Гильденстерн и можно ли было обойтись в этой камерной пьесе без третьестепенных персонажей. Но шестёрки умирают первыми, и они были введены в текст, чтобы умереть вместо Гамлета (помните историю с подменой писем по пути в Лондон?), весь смысл их существования был в том, чтобы умереть. Отсюда и заголовок — «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».
