'Читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе.' Д. Хармс
Розенкранц и Гильденштерн, или Гильденштерн и Розенкранц направляются в неизвестном направлении по зову короля Дании, который не самый лучший брат, да и дядя не ахти, как покажет время. По пути герои мирятся с тем фактом, что сами не знают, кто же из них Розенкранц, а кто Гильденштерн, гадают о месте назначения и точке отправления своего путешествия и попадают в вероятностную яму из падающих всегда орлом вверх монет. А все почему? Да потому что они - персонажи пьесы, причем совершенно незначительные. Ведь для второстепенных действующих лиц предыстория и прочие объяснения совсем не обязательны - в хорошем сюжете каждое слово должно иметь свое время и место, а нарушать стройное повествование ради информированности парочки ничтожеств никто не собирается.
Мастер не дал нашим друзьям возможности проявить себя по отдельности, не рассказал читателю, кто из них Розенкранц, и чем он отличается от Гильденштерна. Зато Том Стоппард взялся за неблагодарное дело описания и раскрытия персонажей, чьи трагедии и переживания мало интересны на фоне размаха гамлетовских метаний. Однако, ставя пьесу о пьесе, автор схитрил и внес немалую долю абсурдистского юмора в рассказ о существовании внутри произведения героев, украшающих первоначальную историю лишь своевременной смертью. По версии режиссера эта незатейливая пара играет в вопросы на бадминтонной площадке, изобретает паровой двигатель, шпионит за принцем, пытаясь выполнить наказ его дяди, а заодно и понять наконец: что же, черт возьми, происходит в этом королевстве? Подспудно гипотетический Розенкранц выводит из себя гипотетического Гильденштерна, выражая полное отсутствие столь необходимого его товарищу сейчас теоретического мышления, а гипотетический Гильденштерн поражается тотальному прагматизму гипотетического Розенкранца. Но, не смотря на порой вопиющую разницу характеров, отойти друг от друга дальше чем на одну декорацию герои не в силах - таков приговор классических строк.
За четким и своевременным соблюдением всех приговоров следит Актер, он же драматург и руководитель бродячей труппы, который умело дергает за ниточки судеб и событий, не забывая при этом о вкусах и требованиях публики. Наблюдая за его представлением, действующие лица которого наблюдают за своим представлением, герои и не подозревают о том, что на самом деле являются героями всех этих представлений, а так же героями замыкающего представления, за которым тоже наблюдают. Друзья Гамлета (так им сказали), будучи, на первый взгляд, всего лишь обычными зрителями, не зная того участвуют в действиях и играют немаловажную роль в дальнейшем успехе пьесы. Пусть даже эта роль сводится к тому, чтобы вовремя умереть, или, точнее, чтобы о их смерти вовремя сообщили. Ведь в настоящий спектакль зрителя необходимо вовлечь, сделать его хоть незначительным, но персонажем, чтобы впоследствии оставить наедине с вопросами о том, когда минула точка невозврата и почему же все сложилось именно так. Таковы законы театра и Розенкранц с Гильденштерном раскрывают их нам, пав жертвами вынужденных мер драматического повествования.
«Два человека, в костюмах елизаветинской эпохи, проводят время в местности, лишенной каких бы то ни было характерных признаков». Один — Розенкранц (Гэри Олдман) подкидывает в воздух монеты, которые неизменно приземляются на сторону с орлом. Другой — Гильденстерн (Тим Рот) недоумевает с чем это связано. Оба помнят, что за ними посылали. Но зачем? Вопрос посложнее гамлетовского «быть ли не быть!». С Гамлетом (Йен Глен), как впрочем, и со всей королевской семьёй, Розенкранц и Гильденстерн, как и положено, встретятся чуть позднее в датском Эльсиноре...
Написанная в середине 60-х гг. известным английским драматургом Томам Стоппардом (на минутку, ещё и сценаристом таких фильмов как «Бразилия» и «Влюблённый Шекспир») пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» была им же успешно экранизирована в 1990 г. И, помимо всего прочего, получила венецианского «Золотого льва».
«Розенкранц и Гильденстерн» — это интеллектуальная игра, проникнутая тотальной иронией; смесь тонкого английского юмора («Кто сейчас в Англии король?». «Зависит от того, когда мы туда доберемся») и философских парадоксов («Человек, разговаривающий сам с собой, но со смыслом, не более безумен, чем человек, разговаривающий с другими, но несущий околесицу»). Драма абсурда с ёрническим месседжем и шекспировским финалом: 'Английские вести опоздали... Розенкранц и Гильденстерн мертвы'.
Это была вторая попытка посмотреть этот фильм. Первый раз меня хватило не более, чем на первые полчаса. Сейчас же фильм увлек меня больше. Даже не знаю чем.
Я весь фильм пыталась понять весь абсурд, происходящий на экране. В центре внимания - два второстепенных персонажа 'Гамлета'. Тяжело было понять кто из них Розенкранц, а кто Гильденштерн. Длинные диалоги, прерывающиеся вмешательством главных персонажей пьесы Шекспира, частая смена места действия запутывает еще больше. И все же у меня возникло несколько версий происходящих событий.
Версия первая. Все это реально.
А почему бы нет? Разве это не могло бы быть на самом деле? Путешествовали два друга, встретили бродячий театр, погостили у принца Датского, сопроводили его в Англию. Обычная история. Вполне могла бы быть реальной.
Версия вторая. Розенкранц и Гильденштерн мертвы.
В начале фильма Розенкранц и Гильденштерн пытаются вспомнить, что было утром. И их воспоминания ограничиваются стуком в дверь. Этот момент навеял мысль, что может этим утром что-то произошло. А может они погибли именно в этот момент? Тогда выходит, что вся история плод чьего-то воображения. Только чьего?
Версия третья.'Весь мир - театр, а люди в нём - актёры'
А вдруг главные герои, встретив бродячий театр, стали участниками спектакля? Тогда объясняется резкая смена интерьеров. Объясняется внезапное появление других героев фильма. Ведь иногда складывалось впечатление, что герои смотрят спектакль, прячась за занавесом в театре.
Я больше всего склоняюсь к последней версии, хотя мне кажется, что все варианты верны.
«Розенкранц и Гильденстерн мертвы» - экранизация Т. Стоппардом собственной пьесы, постмодернистского прочтения «Гамлета». Режиссер и драматург использует шекспировский текст выборочно, подробно реконструируя некоторые сцены, иронически смещая их смысл и добавляя эпизоды с участием Розенкранца и Гильденстерна, выдержанные в духе «театра абсурда».
Именно эти персонажи, бывшие второстепенными у Шекспира, у Стоппарда становятся основными, он берет на себя смелость домыслить их характеры, представив Розенкранца как задумчивого интеллектуала, а Гильденстерна как наивного простака. Их диалоги, построенные на вербальной игре, каламбурах и жонглировании значениями слов, отстраняющие действие, подчеркивающие его условность, поначалу кажутся забавными, но по ходу фильма начинают раздражать своей комической однотипностью.
Стоппард стремится создать барочную структуру со множеством зеркальных отражений, обозначить двойничество персонажей, выстроить композицию-матрешку. На первый план в фильме выходит игровое начало, мотив «пьесы в пьесе», присутствующий в «Гамлете», здесь становится основным. Бесстрастные созерцатели действия Розенкранц и Гильденстерн вовлекаются в сценическое представление режиссером театральной труппы, но с самого начала ощущают себя неуютно, вынужденные выполнять неясное им задание.
Замысел Стопарда постепенно приобретает экзистенциальное измерение, постмодернистская игра оборачивается антропологическим высказыванием: человек заблудился в интертекстуальном лабиринте, вынужден играть роли в кем-то написанной пьесе. Отношение к смерти в такой системе координат становится особенно пессимистическим: тотальная ирония выполняет функцию анестезии, конец человеческой жизни воспринимается как абсурдное завершение карнавализированного представления. В таком мире все – подделка, игра, условность, кроме смерти, и в финале герои понимают это с мучительной откровенностью.
Т. Рот и Г. Олдман блестяще справляются с образами марионеток в гигантском театре жизни, их герои – симулякры, похожие и различные одновременно, они дополняют друг друга как грани одной шизофренической личности. Режиссер использует резкий монтаж крупных планов на диалогах, почти незаметную операторскую работу и подчеркивает условность экранного пространства, чтобы усилить комизм ситуаций в диапазоне от иронии до мрачного сарказма.
Еще одной стилистической особенностью ленты является сильный контраст между естественным существованием в кадре Розенкранца и Гильденстерна и преувеличенно эмоциональным, манерным, нарочито актерским поведением Гамлета и остальных персонажей. Наконец-то издержки театрализованного представления Шекспира удостоились заслуженного осмеяния.
В целом, картина Стоппарда несколько вторична по отношению к экранизациям Шекспира: несмотря на не лишенное оригинальности постмодернистское прочтение классического текста, она не вполне удачно подтрунивает над его трагическим содержанием, обесценивая тем свои эстетические и концептуальные компоненты.
Пьеса Стоппарда в переводе Бродского мне нравится, и Гэри Олдмана я люблю, но вот киновоплощение оставило после себя какое-то неловкое чувство, будто чего-то фильму очень сильно не хватило.
В пьесе есть трогательная романтическая дружба двух, м-м, условностей, которые считают себя людьми, в глубине души чувствуя, что это не так, и страдают от этого. Олдман и его партнер сыграли все-таки двух людей, попавших в сюрреалистическую ситуацию.
И из-за этого тонкого нюанса меняется очень многое.
Странно, что сам Стоппард, снимая фильм, этот момент либо упустил, либо не смог донести до актеров. Уже впору заподозрить Бродского в авторском прочтении пьесы. Ситуацию усугубляют относительно реалистичные декорации и костюмы. Вот тут как раз была бы уместна подчеркнутая театральность.
Как перепрочтение пьесы, уже являющейся крайне оригинальным перепрочтением 'Гамлета', фильм мог бы сыграть, снимай его не Стоппард - трактовать самого себя все же сложновато. Как точное отражение пьесы он не вполне получился. В итоге, фильм пошел одновременно в двух направлениях и никуда не пришел.
А жаль-жаль. Снят-то хорошо и актеры играют достойно.
Розенкранц и Гильденстерн мертвы? Именно такой вопрос у меня возникает после просмотра фильма. А может, Розенкранц и Гильденстерн, как хозяин бродячего театра, бац! – да и вылезут из петли, продемонстрировав, как они нас надули (а может, вовсе и не они, а хозяин театра)? Ну, где-нибудь после окончания действия фильма, по крайней мере. Все настолько запутанно и «зафарсенно», что ничему не удивишься. Кстати, я бы Стоппарду подкинула идею после титров вставить еще какую неожиданную сцену. Но он, вероятно, если и задумывался об этом, то вовремя вспомнил о нетерпеливых зрителях, вскакивающих с кресел при появлении титров на экране. Да и по его пьесе, вероятно, после занавеса был занавес (все-таки и в театре многие сразу торопятся в гардероб…; -) ). Так что мне свою фантазию придется укротить. Хотя приятно выступить в роли Стоппарда в игре «Стоппард-Шекспир». Кстати, если предположить, что вездесущий, всезнающий, всемогущий хозяин бродячего театра – сам Шекспир как автор «Гамлета» (а если вспомнить шекспировскую фразу «Весь мир – театр, а люди в нем – актеры», то и некий всеобщий творец), то равнозначно можно предположить, что это и Стоппард. Это объясняет, почему Стоппард и пьесу написал, и фильм по ней снял.
Оставив повисший для меня в воздухе вопрос о судьбе Розенкранца и Гильденстерна, скажу о том, что Стоппард, на мой взгляд, создал вовсе не фильм (и пьесу) – интерпретацию Гамлета, а самостоятельное произведение, как интертекст включающее отсылки к шекспировскому «Гамлету». Может, чтобы зритель уж точно вспомнил фразу «Весь мир – театр…», а на основе невольного сравнения с «Гамлетом» сделал определенные выводы. Но Гамлет здесь какой-то скомканный и странно-истеричный (возможно, Стоппард пытался преодолеть ту самую «учительскую» трактовку трагедии Шекспира?), Офелия какая-то не офелистая, остальные персонажи… да, а где они, остальные-то? – как будто сидят в углу, собранные в кучу, и ждут взмаха дирижерской палочки. Никакого шекспировского пафоса и воодушевления. Десятистепенных персонажей – Розенкранца и Гильденстерна – Стоппард сделал главными действующими лицами (но не главными героями, как ни пародоксально). Правда, разобраться, где кто, - кажется, еще по шекспировскому замыслу, трудно. Да и зачем?.. Они так, жалкие марионетки, ими играют. Они сказали слово - а почему они его сказали? – сами не знают. Так же как не знают ответа ни на один вопрос. Хотя, если бы однажды они сказали «нет»… Тогда бы они не были марионетками. Тогда бы они не были героями. Тогда не было бы автора. Тогда был бы Розенкранц и был бы Гильденстерн. А так – они ходят, движимые марионеточником, поминутно удивляясь собственным действиям и зная о себе самих не более, чем о них написал Шекспир (да, Стоппард таки поклонился великому драматургу).
Главный герой – это, конечно, хозяин бродячего театра. Хозяин жизни. Хозяин мира. Это он решит, что будет с героями. Потому я все-таки и недоумеваю: может, повешение было бутафорским, или хозяин театра просто передумал, и Розенкранц и Гильденстерн все еще живы? Привет, Розенкранц, привет, Гильденстерн!
Забавный фильмец, в основном благодаря действительно потрясным Олдману и Роту. Но постановка, мягко говоря из комедии в мистерию, но балланса режиссер так и не нашел. Ну и использование музыки удивило своей беспомощностью.
Есть и сильные моменты, не спорю, но их мало. В общем, жанр этого фильма такой - посмотреть можно, но можно и не смотреть.
6 из 10
ЗЫ. Носящиеся свита за королем явна украдена из 'Бразилии'. Только, что узнал, что автор фильма - сценарист 'Бразилии', сам у себя значит.
