1996 год. На полках видеомагазинов появились кассеты с ширяющимся под «Perfect Day» «Рентоном» Мак Грегором из «Трэйнспоттинга», умирающим от пули в своем родном квартале «Бутчем» Микки Рурком, бурлесками нео-шекспировских страстей от Ромео Ди Каприо, жертвенным блудом «рассекающей волны» Триера, долгим поцелуем на ночь бывшей киллерши – героини Джины Девис и многими другими персонажами, ставшими через несколько лет культовыми и помещенными в пантеон новых мифических героев. Одним из таких героев не пришлось стать возможно лишь Жану-Мишелю из фильма Джулиана Шнабеля «Баския». Возможно это произошло потому что зритель не захотел синдентифицировать себя с малознакомым афроамериканским художником, водящим дружбу с нью-йоркской богемой и «портящим» на взгляд многих своими граффити стены домов… Такое произошло в те времена ещё лишь с кастратом Фаринелли, из одноименного фильма, по субъективным причинам большинства, не разглядевшего за деликатной сквозной линией главную тему --- красоту музыки. В «Баские» же примитивное искусство, покачивающегося накокаиненного негра, который рисовал на платье любимой, покупал русскую икру за тысячи долларов и при этом ночевал в коробке в парке, засветилось в обратном смысле --- произведения, картины отошли на второй план. От фильма ждали гипертрафированных наркотических трипов как в «Прирожденных убийцах», а получили лишь грезы о ямайском волне над крышами Нью-Йорка, хотели посмотреть крутого типа, вроде Сэмюэля Джексона или Эдди Мерфи, а увидели молодого, еще никому не известного Джеффри Райта, предвкушали уморительные гэги в стиле «Не грози южному централу, попивая сок в собственном квартале», но лишь недоуменно вслушивались в диалоги авангардистов 80-х… Публику фильм зацепил возможно, лишь автономным пронзительным саундтреком, где жизнь разворачивалась вопреки мягкому, где-то даже неторопливому повествованию байопика, и блестящим актерским составом, где засветились, теперь уже в том смысле, ветераны авторского кино – Деннис Хоппер, Дэвид Боуи, Бенисио Дель Торо, Майкл Уикотт, Гэрри Олдмен, Кристофер Уокен, Уиллем Дэфо. А саму историю восхождения и драматических перипетий родоначальника художественного граффити и уличного трафарета, заметили единицы. Этот фильм очень неоднозначен с точки зрения фактологии, впрочем, как и «Модильяни» с Гарсией и «Фрида» с Хайек, в составе которых «Баския» будет скоро показан на большом экране в «Художественном» (Москва) в ночь художников. Но, на мой взгляд, только такая модель, где авторская фантазия смешивается с реальной судьбой и обостряет черты и поступки человека, позволяет смонтировать объективный ролик о метаморфозах творческой личности…. Жан-Мишель Баския жил, умер, и, главное, творил. В отличие от Эдди Мерфи…
«Кхм, - сказал модератор киноклуба, осуждающе глядя почему-то на меня. – Я тут распечатал для вас краткую справку. Для тех, кто не знаком глубоко с творчеством Жана-Мишеля Баския, это поможет правильно оценить сегодняшний фильм и по-новому взглянуть на авангардную живопись». Листочки быстро раздали. Суровые интеллектуальные взоры соседей мельком скользнули по маленькому тексту. Я имела неосторожность вчитаться, за что получила еще один презрительный взгляд. Видимо, моя незатейливая физиономия выдавала человека, посмевшего разглядеть в названии «Баския» что-то вроде «Баскин Роббинс», «Маска и я» (гипотетическое «Сын Маски» плюс «Марли и я») или, прости Господи, «Басков Николай» и нагло заявиться с этими представлениями в культурное общество.
Краткая справка, подготовленная заботливым модератором, мне, кстати, помогла. Когда у тебя под рукой суховатые строчки биографии, интереснее наблюдать личное отношение режиссера к своему герою. Милый, наивный ребенок был этот Баския. По версии Шнабела, конечно. Даже неблаговидные поступки товарища Samo режиссер истолковывает как очаровательную непосредственность гения. Пухлая мордашка Джеффри Райта источает при этом просто таки детскую безмятежность. Но этот застрявший в младшем школьном возрасте герой Шнабела почему-то не вызывает восторга своей неуемной художнической деятельностью. В ней не чувствуется ни вызова, ни интеллектуальных усилий, ни творческих мук, ни глубины переживаний. Какой-то блеклый персонаж получился. А, между тем, выданный мне листочек пестрит словами «энергетика», «экспрессионизм», «яркие, причудливые образы», «броскость», «загадочность» (что подразумевает наличие сильных эмоций в жизни художника). Герой же почти весь фильм с одинаково нездешним выражением лица сводит счеты с женской одеждой, ссорится с любимой девушкой, нюхает кокс, навещает маму в лечебнице, кидает друга после того, как тот обеспечил Жану-Мишелю всеобщее признание, и получает в глаз от желающих безвозмездно попользоваться его творением. От экспрессиониста ждешь побольше экспрессии, простите за тавтологию. А он даже коронованной головой о решетку бьется как-то вяло.
Непрофессиональное владение языком выразительности кинематографа или нормальная зависть к образчику «американской мечты» - вот помешало что-то Шнабелу снять вменяемое и запоминающееся кино. Видимо, режиссер сам покуривал на съемках травку, и отдельные фрагменты жизни его Жана-Мишеля никак не хотят укладываться в цельное полотно, предпочитая набегать друг на друга, словно аляповатые надписи на стенах домов. После такого вот режиссерского поверхностного примитивизма баскиевские рисунки могут и не вызвать удовольствия разгадывания. Экспрессивные картины Samo обычно заставляют воображать разные истории о художнике, разгадывать эти переплетенные и ломаные линии как необычную судьбу и сложный характер, как переживания, преломления в психике человека окружающего мира самым прихотливым образом. Разглядывать его картины лично мне теперь также интересно, как хаотичные каракули моей пятилетней племянницы. И тут я соглашусь с уважаемым модератором: зритель, глубоко не знакомый с творчеством Баския, не поймет связи между жизнью этого художника и его картинами. Но есть ли она, эта связь, вот в чем вопрос.
Фильм держится исключительно на звездах. Дефо, Хоппер, Боуи, Олдмен, Дель Торо и замечательный, но недооцененный Майкл Уинкотт умудряются показать в небольших ролях то, чего так не хватает виновнику торжества, а именно: характер, мотивированное поведение и точность эмоций своих героев.
«Гении всегда одиноки», «Человек вспоминает о близких только в горе», «Слава развращает человека», «Случай правит миром», «Деньги решают все», «Душа художника – загадка»… Чтобы эти банальные истины обрели новую силу и впечатлили зрителя, нужно нечто большее, чем тупо собрать звездный состав и полтора часа умиляться вечной инфантильности своего рано почившего друга.
P.S. Эх, жаль, не дожил товарищ Бендер до наших светлых дней. Какие бабки он наварил бы на своем шедевре 'Сеятель, разбрасывающий облигации'!
Жил-был маленький принц. Его заточили в высокую-высокую башню, из которой он никак не мог выбраться. На нем была сияющая корона, мальчик стучал ею по решетке... и по всем окрестностям раздавались дивной красоты звуки. Мальчика спасли из заточения, привели в город и быстро о нем забыли... но звон запомнили навсегда
Высоко и ярко, Жан-Мишель Баския творил и любил. Всем вокруг дарил себя - свои картины, свое вдохновение. Прожигал жизнь.
Менял набросок на пачку сигарет в магазине, а на следующий день этот набросок стоил пять тысяч долларов...
Он умер в двадцать семь. Не понимаю, что он ценил! Любил!но не смог отказаться от наркотиков... Он серфил по небу и потонул. Вместе с короной.
Фильм - портрет Жана–Мишеля Баския в заданных обстоятельствах, без набросков - решительно, без палитры – только чистые цвета. Режиссерский дебют Джулиана Шнабеля, друга художника, рассказывает о беспокойной, короткой жизни-вспышке Баскии. 23 личных выставки, 40 совместных выставок от Цюриха до Токио, более 50 статей, самый молодой художник, попавший на выставку в тот самый Уитни. Говорят, он был восхитительным – перед его искусством не могли устоять придирчивые галеристы, узколобые нувориши, женщины - та самая Мадонна! Говорят, что Жан-Мишель восхитил того самого Энди Уорхола своими самодельными, наивно-детскими открытками, которые таскал с собой по всему Нью-Йорку, предлагая купить их каждому, кто хоть сколько-нибудь проявлял интерес. А потом городской художник, максималист, граффитчик стал тем самым Баския. Его близкие люди, богемные, модные, наглые, были прежде всего его поклонниками, а потом друзьями. Они научили его, что появления в обществе важнее всего, что общество - это метафора общества, что все готовы платить любые деньги за вещи с именем Samo - на макулатуре и на дверце от холодильника. «А Ван Гог? Сколько он продал картин? Одну? Две? Их даже бесплатно никто не брал. Не хочется быть поколением, пренебрегшим еще одним Ван Гогом».
Не хочется пренебрегать новым Ван Гогом, если на нем можно нажиться, если его картины можно хорошо продать, потому что помешавшиеся на престижности и моде купят их за любые безумные деньги. И никто даже не попытается всмотреться, вдуматься, понять, что за всем этими украшениями для гостиной, финансовыми вложениями, доказательствами либеральности к современному искусству – за всеми кляксами, мазками и линиями - сложная жизнь, нервная работа пальцев, взгляд, иногда грустный, иногда наивный. «И если зеленый цвет Вам покажется казенным – подумайте, в каком ведомстве Вы были в последний раз!»
Сам Баския сравнивал себя с маленьким принцем, ставшим заложником собственного дворца и короны, которой он стучал о решетку, чтобы его услышали, чтобы ему помогли. Только все слышали то, хотели услышать, и никто так и не пришел… Так что, когда смотрите на новую картину – задумайтесь, возможно, Вы смотрите на ухо Ван Гога?!
